– Мощный сюжет, – сказала она.
– Это было невероятно, – сказал Огл. Он уставился в пространство.
Его лицо расслабилось, а глаза расфокусировались. Несколько секунд он просидел без движения, едва шевеля губами и качая головой, пока видеомагнитофон в его мозгу повторно воспроизводил сюжет.
Наконец он очнулся, сморгнул и посмотрел на нее.
– Этот момент, когда из Пита Леджера вышибло дух... Не думал, что вообще когда-нибудь такое увижу.
– Я тоже, – сказала она. – Мне он казался выше таких приемчиков.
– Ну, – сказал Огл. – События-то происходят из ряда вон.
Они погрузились в беседу о предварительной кампании и самодеятельных петициях о внесении имени ее отца в бюллетени, подписи под которыми собирали в нескольких штатах, а затем переключились на инсульт и его последствия. Мэри Кэтрин выражалась как можно туманнее, и Огла, казалось, это вполне устраивало; едва беседа затрагивала состояние ее отца или его политические перспективы, Огл слегка краснел, явно чувствуя себя не в своей тарелке, как будто подобные вопросы не укладывались в концепцию южной галантности и он не знал, как на них реагировать.
Ей очень редко выпадал шанс увидеть отца за работой. Но она знала, что именно так он и действует: много болтовни о пустяках. Итальянская манера. Она прекрасно гармонировала со сдержанной учтивостью южанина Огла.
В сущности, Огл, казалось, вообще не испытывал желания говорить о делах – как будто гражданские беспорядки в баре вызвали в нем такое глубокое смущение, что он никак не мог заставить себя вернуться к этой теме. Поэтому, дождавшись подходящей паузы в разговоре, Мэри Кэтрин решили открыть огонь первой.
– Вы зарабатываете на жизнь организацией кампаний. Ни мой отец, ни я никуда не баллотируемся. Зачем вы пригласили меня на обед?
Огл сложил руки на коленях, отвел глаза и некоторое время изучал еду на тарелке, как будто только что заметив ее.
– В моей сфере деятельности довольно людно. Прямо сейчас большинство профессионалов занято проведением кампаний для разных кандидатов. Но не я. Пока что я держу все свои ресурсы при себе.
– Это осознанная стратегия?
– В некотором смысле, – сказал Огл, пожимая плечами. – Иногда сдержанность окупается. Если вступить с игру слишком рано, рискуешь связаться с неудачником. По ходу дела ты успеваешь вызвать неприязнь у номинанта, и к выборам как таковым остаешься без заказов – а именно на выборах и тратятся настоящие деньги.
– И вы придерживаете коней, пока не разберетесь, кто будет номинирован с наибольшей вероятностью. После этого вы пытаетесь заполучить его к себе в клиенты.
Огл нахмурился и уставился в потолок с таким видом, как будто беседа пошла не совсем так, как он планировал.
– Проблема не только в этом. Я работаю довольно давно, и честно говоря, уже начал уставать.
– От своего дела?
– От некоторых его аспектов, да.
– От каких именно?
– От организации кампаний.
– Не понимаю, – сказала Мэри Кэтрин. – Я думала, вы и есть кампания.
– Было бы неплохо, но на самом деле я все лишь пресс-консультант.
– О?
– Механизм кампании включает в себя национальный партийный комитет со своей иерархией; личного менеджера кандидата со всеми его подчиненными, а также группы влияния, к которым они относятся – каждая с собственной структурой.
– Звучит ужасно запутано.
– Дьявольски запутано. Если вы позволите привести аналогию из вашей профессиональной сферы, мисс Коззано, то проведение кампании – это трансплантация сердца и легких в живое политическое тело. Это невероятно сложный и комплексный процесс, требующий величайшей точности исполнения. Им не может управлять комитет, а в еще меньшей степени – комитет комитетов, которые в большинстве своем ненавидят и боятся друг друга. По сравнению с трудностями, которые мне требуется преодолеть, чтобы произвести один-единственный тридцатисекундный рекламный ролик, процесс воцарения среднего византийского императора прост и элегантен.
– Мне это кажется довольно удивительным, – сказала Мэри Кэтрин. – Люди осознали важность средств массовой информации еще во времена дебатов Кеннеди и Никсона.
– Задолго до этого, – сказал Огл. – Тедди Рузвельт организовал атаку на холм Сан Хуан с таким расчетом, чтобы она хорошо смотрелась через объективы репортерских кинокамер.
– Серьезно?
– Абсолютно серьезно. А ФДР манипулировал прессой, как сумасшедший. В этом он превосходил даже Рейгана. Так что медиа приобрели свое значение очень давно.
– Ну вот мне и кажется, что крупные политические объединения должны бы уже разобраться, как работать с ними наиболее эффективно.
Огл пожал плечами.
– Дукакис{31} верхом на танке.
Мэри Кэтрин улыбнулась, вспомнив нелепую картинку из 1988.
– Демократические кандидаты на дебатах девяносто второго, сидящие за маленькими столами, как будто на игровом шоу, пока Брокау расхаживал перед ними, как герой{32}.
– Да, это выглядело очень глупо.
– Крупные политические силы, – сказал Огл, – так и не научились управляться медиа – это факт. И никогда не научатся.
– И почему же?
– Так уж они устроены. Партии формировались в те дни, когда медиа не существовало, и сформировались неправильно. Сейчас они вроде здоровенных пожилых динозавров после падения кометы – кое-как ползают по земле. Большие, могучие – и одновременно жалкие и обреченные на исчезновение.
– Вы полагаете, что партии обречены?
– Конечно, – сказал Огл. – Посмотрите на Росса Перо. Если бы психоспецназ Буша не придумали, на какие жать кнопки, чтобы он повел себя как лунатик, быть бы ему сейчас президентом. У вашего отца есть все, чем обладал Перо – за исключением его отрицательных черт.
– Вы на самом деле так думаете?
– После приема, который вам оказали у входа, – сказал Ки Огл, кивая на дверь, – странно даже слышать такой вопрос. Дьявол, да ваш отец уже в бюллетенях штата Вашингтон.
Она была поражена.
– Вы шутите?
– Ничуть. Просто в штате Вашингтон это проще всего проделать. Требуется всего-то несколько тысяч человек.
Мэри Кэтрин не ответила; она сидела молча и разглядывала ресторан. Уже некоторое время она наблюдала за тем, как делается политика, но по-прежнему не могла поверить, что несколько тысяч совершенно незнакомых ей людей где-то в Сиэтле объединились для того, чтобы внести ее отца в бюллетень.
– В качестве абстрактной дискуссии все это довольно интересно, – сказала Мэри Кэтрин. – Я хочу сказать, я наслаждаюсь ей и узнаю много нового. Но не понимаю, какое отношение все это имеет к моему отцу.
– Вам поступят известные предложения от одной из основных партий, – сказал Огл. – Если позволят медицинские обстоятельства, они попытаются выдвинуть вашего отца на съезде.
– И если это произойдет, вы хотите, чтобы я использовала все свое влияние, сколько его ни есть, чтобы убедить их нанять вас?
Огл покачал головой.
– Меня не наймут. Партии работают иначе. Обычно они формируют собственные управляющие органы, чтобы политические бездари со всеми своими мелкими амбициями и интригами могли контролировать рекламщиков, которых они считают беспринципными паразитами.
– Тогда что же, помимо интересной беседы, я могу для вас сделать? Или вы для меня?
И снова Огл отвернулся, положил приборы и задумчиво уставился вдаль.
– Позвольте кое-что уточнить сперва, – сказал он. – Эта беседа – не деловой разговор.
– Нет?
– Нет. Но это и не дружеская болтовня, поскольку мы с вами совершенно незнакомы.
– Так что же это такое, мистер Огл?
– Просто разговор двух людей.
– И о чем же именно они разговаривают?
– О серфинге.
– О серфинге?
– Медиа – это волна, – сказал Огл. – Мощная и неконтролируемая. Умеючи, можно оседлать ее на несколько мгновений и хорошо разогнаться. Гэри Харт катился на этой волне несколько недель в 1984, победив Мондейла в Нью-Гемпшире. Но к началу праймериз в Иллинойсе он свалился с доски. Волна накрыла его и потопила. Он повторил попытку в 1988, но в этот раз просто пошел на дно. Перо ехал на волне целый месяц или даже два в девяносто втором, но у него сдали нервы.
Огл развернулся на стуле и смотрел теперь прямо на Мэри Кэтрин.
– Вы с семьей отдыхаете на берегу. Вы плещетесь на мелководье, где тепло и безопасно. Но течения коварны и внезапно вы обнаруживаете, что вас унесло в открытое море, на глубокую воду. Над вашей головой вздымаются огромные волны. Вы можете вскочить на них и лететь, куда вам угодно, или просто притвориться, что этого не произошло. Вы можете продолжать плескаться, и тогда цунами обрушится на вас сверху и размажет о дно.
Мэри Кэтрин молчала и смотрела в стакан с водой. Противоречивые чувства захлестывали ее, и она знала, что если откроет рот, то пожалеет об этом.
Страх. Ей было страшно, потому что она знала, что Огл совершенно прав. Раздражение, вызываемое советами полного незнакомца. И пугающее чувство восторга, дикой жажды опасности, почти сексуальное в своей мощи.
Страх, раздражение, восторг. Она знала, что ее брат испытывает те же чувства. И она знала также, что он игнорирует страх, проглатывает раздражение и отдается восторгу. Выставляет руку в окно, растопырив пальцы в победном жесте V. Это было непростительно. На них смотрят сотни миллионов.
Она взглянула на Огла. Огл смотрел на нее чуть искоса, не желая вступать в прямую конфронтацию.
– Может быть и третий итог, о котором вы не упомянули, – сказала она.
– Какой же? – спросил Огл удивленно.
– Вы оседлываете волну просто потому, что это прекрасно. Но вы не знаете, что делаете. И в конце концов разбиваетесь о скалы.
Огл кивнул.
– Да, мир полон негодных серферов.
– Мой брат, Джеймс – негодный серфер. По-настоящему плохой серфер, – сказала Мэри Кэтрин, – но сам он считает себя профи. И он, кажется, только что обнаружил очень высокую волну.