На нем появилась сосущая член женщина.
– Упс, – сказал Шрам. – Как эта штука выключается?
Изображение изменилось. Теперь женщина, зажатая между двумя мужчинами на большом водяном матрасе в виде сердца, занималась одновременно анальным и вагинальным сексом.
– Чтоб им провалиться, этим новомодным моделям. Совершенно незнакомое управление, – сказал Шрам. – Погодите-ка секундочку, кажется, вон она возвращается, секретарша. Она знает, как работает эта штуковина. Мне очень неудобно, что так получилось.
Шрам удалился на минуту, которой как раз хватило, чтобы женщина на матрасе достигла вулканического оргазма. Оба ее любовника отстранились и одновременно кончили. Затем начался следующий сюжет: женщина в черной коже бичевала подвешенного к трубе мужчину.
В комнату вернулись Шрам и секретарша.
– Господи Иисусе, – сказала секретарша, – где вы это нашли? Откуда взялась эта кассета? Выключите ее!
Порнография сменилась статикой. Раздался звук извлекаемой из видеомагнитофона кассеты.
– Я нашел ее в вашем столе, – сказал Шрам. – Я пытался отыскать сборник политических программ, блистательно вами утерянный.
– И это дает вам право рыться в моих личных вещах?!
– Эй! То, чем вы занимаетесь в свободное время – ваше личное дело, черт возьми. Если вас заводят такие вещи, пожалуйста, держите их дома. Притащив их на работу...
– Ублюдок! – завопила секретарша. – Ты ублюдок! Только из-за того, что у тебя со мной ничего не вышло! Ты устроил этот спектакль! – и она выбежала вон, рыдая от унижения.
– У меня с тобой ничего не вышло, потому что ты фригидная сука! – завопил Шрам ей вслед.
Аарон давно перестал следить за мониторами. Он сидел, уставившись в стену и превратившись в слух, словно полностью погрузился в насыщенную событиями радиопостановку.
– Извиняюсь, ребята, – сказал Шрам. – Сказать по правде, я всегда подозревал, что она из этих, типа Аниты Хилл. Ну вы понимаете – ходит вся такая сексуальная, чтобы через десять лет вдруг вернуться и заявить, что вы ее домогались.
В коридоре застучали каблучки – секретарша возвращалась. Аарон высунул голову за дверь.
Она мчалась к комнате для интервью, и лицо ее покрывали потеки туши. В руке она сжимала пистолет. Аарон убрал голову и захлопнул дверь.
– Ты это заслужил, сукин ты сын! – завизжала секретарша, и тут же в динамиках грянули три выстрела.
– Вас бы тоже всех перестрелять, свидетелей! – заявила секретарша. – Пусть только кто-нибудь попробует встать со стула!
Аарон во все глаза смотрел на телеэкраны. Лица объектов превратились в потные, перекошенные маски. Глаза были широко распахнуты, зрачки метались по сторонам, они быстро моргали, челюсти у них тряслись, некоторые прикрывали лица руками, пытаясь сдержать крик.
Один испытуемый – одержимый долгами раб оклада – вдруг выставил руки вперед и отвернулся, готовый получить пулю.
Из динамика раздался звонкий металлический щелчок.
– Вот дерьмо! – сказала секретарша. – Патроны кончились.
Мониторы отобразили такую вспышку эмоций, какой они еще не видели.
– Застыть всем! – прогремел новый голос, мужской. – Никому не двигаться! Мэм, положите оружие на пол.
Аарон не видел, что происходит, но на лицах объектов отразилось облегчение, а мониторы фиксировали соответствующий эмоциональный отклик. Динамик транслировал полицейскую литанию:
– Лягте на пол лицом вниз и сцепите руки за головой. Не двигайтесь и никто не пострадает.
Звучало обнадеживающе. Аарон решил пойти посмотреть, что происходит. Он вышел в коридор и заглянул в комнату для интервью.
Секретарша лежала на полу. Большой черный коп возился с наручниками. Шрам полусидел, полулежал у дальней стены, залитый кровью. На стене остались большие красные пятна, и примерно галлон этой жидкости натек лужей вокруг него.
– Боже мой, – сказал Аарон. – Я вызову скорую.
– Уже вызвали, – сказал коп. – Идите к лифтам и ждите их.
Аарон так и сделал. Долго ждать не пришлось; бригада прибыла поразительно оперативно – четыре человека с каталкой на колесиках и сумками с оборудованием. Без особых церемоний они подхватили Шрама, погрузили его на носилки, выкатили за дверь и покатили по коридору. По коридору в направлении туалетов.
Туалеты? Аарон последовал за ними в туалет.
Шрам уже поднялся на ноги и сдирал с себя окровавленную одежду. Под рубашкой обнаружились несколько небольших пакетов, приклеенных к телу, к которым тянулись электрические провода. Все это было покрыто кровью и выглядело так, будто взорвалось изнутри. Под взглядом Аарона Шрам содрал эти пакеты, обнажив чистую, нетронутую плоть, и швырнул их в корзину.
– Петарды, – объяснил он. – Купились они, как думаете?
Аарон по-прежнему не мог произнести ни слова, и рот его был распахнут, как капот брошенного автомобиля.
– Вы-то точно купились, – сказал Шрам, – так что и они, скорее всего, тоже. Ступайте-ка, а я помоюсь и подойду через пару минут.
Шрам сбросил остатки одежды и прошествовал, совершенно голый, в душевую кабинку, оставляя на сверкающем мраморном полу кровавые следы.
Секретаршу заковали и уволокли. Прибежали еще несколько «копов», которые тут же приступили к допросу шести свидетелей. Один из них вел себя довольно грубо и обращался с ними так, будто считал их всех потенциальными подозреваемыми. Второй излучал сочувствие и симпатию. По мере того, как объекты переходили от от одного к другому, графики на экранах перепрыгивали через весь спектр, от одного экстремума до другого.
Через несколько минут переодевшийся в свежее Шрам присоединился к Аарону в мониторинговой.
– У вас не будет проблем из-за этого спектакля? – спросил Аарон.
Он понял, что сморозил глупость, еще до того, как заговорил, но сдержаться все равно не мог.
– За что, например? – сказал Шрам совершенно невинным тоном.
– За... за то, что вы только что сделали.
– И что я только что сделал? – уточнил Шрам.
– Вы... я не знаю, вы перепугали этих людей.
– И что?
– Ну, разве это не перебор?
– Вся наша жизнь – перебор, – сказал Шрам.
– Но это ведь незаконно?
– Они все подписали согласие. За что, по-вашему, мы им платим?
– Неужели их подписи позволяют вам вытворять что угодно?
– В документах сказано, что эти люди добровольно принимают участие в психологическом эксперименте, – сказал Шрам, – каковой только что и имел место.
– И вы не скажете им, что это было представление?
– Разумеется, я скажу им все, – ответил Шрам. – А как еще, по-вашему, мы сможем привести их в ярость?
– Вы хотите привести их в ярость?
– Я хочу, чтобы они прошли через весь спектр эмоций, доступных человеку, – сказал Шрам, – прежде чем они покинут наш офис.
– О. Ладно, и какие же эмоции они испытывают прямо сейчас?
– Скуку. Надо дать им поскучать как следует. А я тем часом собираюсь пробежаться по результатам.
Вся последовательность событий – трансляции с шести видеокамер, аудиодорожка и потоки данных с СОР-прототипов – сохранялось на компьютерах. Несколько команд, отданных системе «Каликс», управляющей всей этой машинерией, позволили им вернуться назад и просмотреть отдельные эпизоды эксперимента на десятке экранов, не упуская ничего – в точности так же, как Аарон наблюдал за ним в реальном времени.
Дверь открылась и в комнату втащился уборщик-горбун. Он отыскал зрячим глазом Шрама, проковылял к нему и дал пять.
– Представление, достойное Оскара, – сказал уборщик.
– Ты лучший актер второго плана, Ки, – сказал Шрам.
– Не, это все грим, – сказал Огл, хватаясь обеими руками за складки изуродованной плоти, соединяющие его челюсть с грудной клеткой. Один рывок – и они сошли практически целиком, если не считать обрывков и клочков обгорелой кожи, прилипших к лицу и шее. Еще несколько минут возни и только несколько фрагментов по-прежнему украшали его там и сям, как кусочки салфеток после небрежного бритья. Оглу было все равно – он целиком погрузился в изучение мониторов.
Он обожал их. Глаза его буквально выскакивали из орбит. Рот широко распахнулся и застыл в выражении мальчишеского восторга, как у деревенского пацана, впервые попавшего в Диснейленд. Глаза метались от экрана к экрану – он не мог решить, на что именно ему больше всего хочется смотреть.
– Дни. Недели, – сказал Огл. – Я буду любоваться этим кино несколько недель.
– Обрати внимание, какое лицо сделалось у этой коллекционерки, когда ты втащил в комнату свою жалкую задницу, – сказал Шрам.
– Она не коллекционерка, – сказал Аарон, – она охотница за купонами.
Они проглядели спектакль несколько раз с начала до конца. Компьютер позволял перематывать запись вперед-назад и проигрывать ее в ускоренном режиме, как видеокассету. Шрам делал пометки в желтом блокноте. Наконец они переключили мониторы в режим реального времени, чтоб посмотреть, что происходит в соседней комнаты.
Там не происходило ничего. Шесть лиц выражали скуки в терминальной стадии. Хороший и плохой полицейские удалились, а их место занял нудный, монотонный голос, декламирующий некий бесконечный псевдоюридический текст.
– Это актер, выступающий в роли адвоката «Огл Дата Рисеч», – объяснил Огл. – Он уже полчаса наставляет их в юриспруденции, пока мы тут херней страдаем.
– Давайте посмотрим, как выглядит праведное возмущение, – сказал Шрам, поднимаясь на ноги и направляясь к двери.
– Бог в помощь, – сказал Огл.
Через секунду Шрам вошел в соседнюю комнату и мониторы буквально взорвались. Огл завыл по-собачьи.
– Идентично! – закричал он, – они все реагируют идентично! На горбуна, стрельбу и порнографию они реагировали по-разному. Но когда они в ярости, их друг от друга не отличить! И поэтому праведный гнев – самая мощная политическая сила из всех!
27
Первым делом он научился шевелить большим пальцем правой руки, и не просто так. Уильям Коззано принялся за него с того самого момента, когда очнулся после имплантации.