– Я нечасто выбираюсь в Тасколу, – сказал он. – И поэтому пользуюсь случаем, чтобы познакомиться с ней поближе.
– А вам не кажется, что вы бежите впереди паровоза? Папа-то не выходит из дома.
– Не стану вешать лапшу на уши, – сказал он. – Ки Огл хочет работать на вашего отца. Для него это важно. Он желает знать заранее, какие места лучше всего подойдут для съемки. Их-то я и ищу. Это ведь ничего?
Мэри Кэтрин кивком указала на подзорные трубы.
– Какая из них симулирует любительскую видеокамеру?
– Никакая. Они все для профессиональных.
– Я в замешательстве, – сказала она. – С одной стороны вы, ребята, относитесь к работе чересчур серьезно. С другой – валяете дурака.
– Вам хотелось бы понять, почему мы используем камеру из «Кмарта»{45}, чтобы снимать губернатора.
– Ага.
– Весь смысл в том, что на выходе должно получиться семейное видео. Если губернатор решит, что наши услуги ему не нужны, у вас останутся ролики в доступном формате. Но если он наймет нас, мы превратим их в рекламу.
– В рекламу, которая выглядит, как самопальное семейное видео.
– Ага! – сказал Мирон Моррис, вскидывая указательный палец. – Ожидали чего-то более лощеного.
– Если вас попросят назвать прилагательное, лучше всего характеризующие Ки Огла, первым делом вы скажете «лощеный», – заметила Мэри Кэтрин.
– И именно поэтому мы выбрали диаметрально противоположный путь.
– Не понимаю.
– Постарайтесь представить. Телевизионный ролик, показывающий важные моменты из жизни Уильяма Энтони Коззано. Мы видим его ребенком, объезжающим эту самую ферму верхом на коне. Забивающим гол в матче за Розовый кубок. Мы видим его во Вьетнаме. Мы видим его играющим за «Медведей». Воспитывающим детей. Все эти кадры будут скверного качество, древними, зернистыми. Семейные кадры. А потом нам показывают процесс его восстановления после удара – совершенно приватные кадры – и внезапно они оказываются сделанными на профессиональном уровне! Они сняты на 35-миллиметровую пленку, свет выставлен идеально, на нем грим и он выглядит Лоуренсом, блин, Аравийским. Вы думаете, никто этого не заметит?
Мэри Кэтрин не нашлась с ответом.
– Американцы, может быть, и необразованы, ленивы, не организованы, но есть одно искусство, которым они владеют лучше всех на свете – смотреть телевизор. Средний восьмилетний американец знает о медиатехнологиях больше, чем студенты, блин, кинематографических факультетов в любой другой стране мира. Американцам можно врать в глаза – и все им будет божья роса. Но попробуй соврать им с камерой в руках, и они тебя распнут. И именно поэтому при съемке домашних видео с вашим отцом, мы пользуемся в точности той самой машинкой, на которую Пивной Джо снимает своего танцующего далматинца для шоу «Самые смешные видео Америки». И сказать по правде, нам может потребоваться дополнительно ухудшить качество нашего материала.
– Вы уверены в этом?
– Рейган делал это в восьмидесятых. Вроде бы у него получилось.
– Но ведь все будут знать, что Огл работает на папу.
Мирон пренебрежительно потряс головой.
– Это все слова. Всем по барабану – главное, чтобы ролики не выглядели лощеными. И поверьте мне, если мы будем держаться полудюймовых видеокассет и не публиковать снимков с вашим отцом под ручку с Ки Оглом, никому из тех, чье мнение имеет значение, и в голову не придет, что он как-то связан с лощеным медийщиком.
28
Не успела Мэри Кэтрин пересечь поле, возвращаясь к своей машине, припаркованной рядом с «Субурбаном» Морриса, на дороге показался еще один автомобиль. Он остановился рядом с первыми двумя – это был «Мерседес» Мела.
Мел поставил его на ручник, выбрался наружу, помахал ей и принялся любоваться видами, переминаясь на обочине. Виды в этой части Иллинойса были так себе, но они были обширны, и такие, как Мел, проводящие большую часть времени в городе, любовались горизонтом с тем же чувством, с каким отпускники из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса вперяют взгляды в бесконечность, выбравшись к океану.
Мел отказался от сигарет, переключившись на сигары, столь смертоносные, что их, подобно ядерному оружию, можно было пускать в дело только в пустынной, удаленной от населенных пунктов местности. Он никогда не курил в машине, боясь навеки отравить кожу сидений и коврики. Теперь, выбравшись на дорогу, он выудил окурок дешевой сигары из кармана плаща и вернул его к жизни с помощью спички. Облачка серебристого дыма начали вырываться из уголков его рта, вытягиваться по ветру и уноситься в прерии, со все возрастающей скоростью устремляясь к границе Индианы.
Через пару минут взгляд Мела остановился на фермерском доме, который он помогал перестроить. Концепция еврея, овладевающего искусством использования молотка-гвоздодера, и Мейеры, и Коззано сочли революционной, и в обеих группах она вызвала некоторое сопротивление. Молодой Мел, однако, наслаждался поездками за город и настоял на том, чтобы хотя бы раз в неделе садиться на поезд и отправляться забивать гвозди. Три тома в библиотеке семейных фотоальбомов Коззано были посвящены реконструкции дома, и на многих фотографиях был запечатлен Мел – бледный, тощий, сутулый, как банан, он стоял на коленях на новой фанерной крыше среди кряжистых, меднокожих Коззано, и прибивал дранку.
С тех пор Мел неизменно испытывал собственнический интерес к ферме Коззано. К тем Коззано, которые жили на ней сейчас, он имел лишь самое отдаленное отношение, но тем не менее любил время от времени заворачивать к дому, чтобы полюбоваться им, вот как сейчас. Мэри Кэтрин не знала, что было тому причиной – ностальгия ли, любопытство ли относительно долговечности дела рук своих, или оба этих чувства сразу. Зато она знала, что фотографии достроенного дома широко циркулировали среди многочисленных Мейеров, достигая даже Израиля, как свидетельство того, что Мейер, не боящийся шагнуть в неизведанные области, способен на любые чудеса.
– Когда я заколачивал эти проклятые гвозди – бам, бам, бам – день за днем, то испытывал ужасное чувство непонимания сути того, чем я, черт возьми, занят, – сказал Мел, когда Мэри Кэтрин перемахнула ограду в обратном направлении. – Мне снились кошмары, что все мои гвозди вдруг повылазили, а гвозди Вилли сидели, как влитые, и меня одного обвиняли в том, что дом развалился.
– Ну, он по-прежнему стоит, – сказала Мэри Кэтрин.
– Точно так, – ответил Мел с глубоким удовлетворением, как будто единственной целью путешествия из Чикаго было убедиться, что дом никуда не делся.
– Ты видел папу?
– Да, мы повидались с Вилли, – сказал Мел. – То есть в смысле общения сегодняшний визит можно считать завершенным.
– О. Ты не хочешь общаться со мной?
Мел оглянулся вокруг. Фермерский грузовик пронесся по дороге, расшвыривая камешки и пыль, и поднятый ветер на мгновение взметнул плащ Мела и волосы Мэри Кэтрин. Красный уголек на кончике сигары Мела раскалился до ярко-оранжевого и привлек его взгляд. Он уставился на него, как загипнотизированный.
– Неподходящее здесь место, – сказал он, – для общения с дамой.
Она улыбнулась.
– Ты же со мной не любезничать приехал.
Мел затянулся последний раз и с сожалением изучил окурок. Разместив его между подушечкой большого пальца и ногтем указательного, он выпрямил руку, прицелился в канаву и щелчком отправил его в лужу. Окурок испустил дух в облачке пара. Мел постоял несколько мгновений, глядя на него, а затем выпустил остатки дыма.
– Забирайся, – сказал он. – Съездим выпьем кофе в «Дикси Тракерс Хоум».
Она улыбнулась. Кафе «Дикси Тракерс Хоум» находилось прямо на шоссе I-57. Мел проезжал мимо него миллион раз, но ни разу не побывал внутри; для него оно служило объектом нездорового любопытства. Мэри Кэтрин открыла дверь и устроилась на пассажирском сидении. В нормальных условиях Мел обошел бы машину и распахнул бы перед ней дверь, но сегодня его донимали какие-то другие мысли. Как он и намекнул, это был деловой, а не светский визит, и ему было не до галантности.
В «Мерседесе» было достаточно места для двоих, но не более. Идеальный автомобиль для Мела – неженатого, бездетного и, как полагали многие, гея. Он завел двигатель, вырулил на дорогу и в один прием разогнался до ста.
Сердце Мэри Кэтрин растаяло. Мелу всегда нравилось поражать ее и Джеймса мощью своих диковинных европейских машин. Она знала, что втопив педаль газа, он пробуждает воспоминания о ее детстве в них обоих.
– Ты знаешь, что связи между нашими семьями всегда были крепки, и такими и останутся, – сказал Мел, – несмотря даже на то, что временами они принимают самые причудливые формы.
– Что происходит? – спросила он.
Мел снизил скорость и бросил на Мэри Кэтрин быстрый косой взгляд. Ее нетерпеливость, казалось, слегка его удивила.
– Полегче, пожалуйста, – сказал он. – Для меня это непростой разговор.
– Ладно, – сказала она.
Зрение у нее немного затуманилось, а в носу защипало. Она сделала глубокий бесшумный вдох и взяла себя в руки.
– Причина длительного сосуществования наших семей заключалась в том, что их главами – патриархами – всегда были мудрецы с широким взглядом на вещи. Они умели выбирать пути, сулящие выгоду в далекой перспективе. Люди смотрели на стратегию Коззано и Мейеров и чесали в затылке, но за их действиями всегда обнаруживался какой-то смысл.
– А сейчас что мы делаем? – спросила Мэри Кэтрин.
– Вилли не знает, потому что мне не хочется его волновать, – сказал Мел, – но то дерьмо, которое произошло в феврале, наконец попало в вентилятор.
– Какое дерьмо? Какой вентилятор?
Мел покачал головой из стороны в сторону и вперед-назад, собираясь с мыслями.
– Ты понимаешь, что мы могли просто вытащить Вилли через главный вход Капитолия и вся история попала бы в вечерние новости в тот же день. Но мы выбрали более старомодный подход. Примерно как когда ФДР уже сидел в кресле-каталке, и при этом вряд ли хоть один человек во всей Америке подозревал об этом – настолько надежно он держал СМИ под контролем.