Воронов хмыкнул.
– Грубо, но эффективно. Как кувалда. А я всегда предпочитал скальпель. Жаль, очень жаль…
Он отвернулся от мониторов и подошёл к окну. За стеклом медленно падал крупный, тяжёлый снег, укрывая Москву белым саваном. Он чувствовал себя обманутым. Он гнался за ключом к человеческой душе, а получил лишь техническую инструкцию по взлому. Это было всё равно что охотиться за Моной Лизой, а украсть лишь список красок, на которых она была написана. Полезно для ремесленников. Бесполезно для ценителей.
Пока он стоял спиной, Лена сделала быстрое, почти незаметное движение. Её рука скользнула к порту системного блока. В пальцах была зажата крошечная флешка, похожая на ноготь. Щелчок. Она скопировала один-единственный файл. Не всю базу данных «Эхо». Не протоколы активации. Она скопировала папку с названием «Процедуры подавления. Формирование лоскутной памяти». Заменить одно воспоминание другим, не разрушая носитель. Заткнуть дыру, пока она не поглотила всё остальное. На долю секунды её лицо утратило непроницаемость, во взгляде промелькнуло что-то застарелое, почти отчаянное.
Через три секунды флешка исчезла в кармане её пиджака. Когда Воронов обернулся, Лена снова смотрела на экран с непроницаемым видом.
Он вздохнул, глядя на падающий снег. Его начальство в Москве будет довольно. Он привёз им технологию. Оружие. Его карьере ничего не угрожало. Но для себя он проиграл.
Мы не будем создавать поэтов, — подумал он с глубоким, всепоглощающим цинизмом. — Мы будем штамповать говорящие орудия. Какая скука.
Эта война никогда не закончится. Она просто станет уродливее. Он достал из кармана шёлковый платок и начал медленно протирать идеально чистые очки. Ритуал. Единственное, что ещё имело смысл в этом мире без поэзии.
Палуба старого автомобильного парома была мокрой и серой. Всё было серым. С низкого, тяжёлого неба сыпалась ледяная морось. Вода Ла-Манша — свинцовая, тяжёлая, без единого блика. Ржавые борта парома. Даже воздух казался серым и безвкусным. Он пах солью, холодом и дизельным выхлопом.
Хавьер Рейес сидел на металлической скамье рядом с Люсией. Она была укутана в тонкое больничное одеяло, поверх которого лежала его собственная куртка. Её руки неподвижно лежали на коленях. Она смотрела прямо перед собой, на линию горизонта, где небо сливалось с водой. Её лицо было идеальной, неподвижной маской. Пустой.
Он не знал, сколько они уже так сидят. Час. Два. Время превратилось в монотонную, глухую вибрацию паромного двигателя, которая проникала сквозь подошвы ботинок, сквозь скамью, прямо в кости. Постоянный, неумолимый шум. Фон его новой реальности.
Он вывез её. Он прорвался через огонь, бетон и чужую смерть. Он вытащил её из ада. Он победил.
Но глядя на пустую оболочку, которая когда-то была его сестрой, он не чувствовал ничего, кроме свинцовой тяжести в груди. Вина, которая гнала его через полмира, никуда не делась. Она просто сменила форму. Раньше это был острый крюк. Теперь — тупой, тяжёлый камень.
Он заметил, что она дрожит. Мелкая, едва заметная дрожь. Он наклонился и поправил воротник куртки, стараясь укрыть её шею от пронизывающего ветра. Его пальцы коснулись её кожи. Холодной, как мрамор.
Он сел ровно и заставил себя заговорить. Голос получился хриплым, чужим.
– Всё закончилось, Люсия, — прохрипел он. — Слышишь? Шум… он кончился. Мы едем домой. Там будет тихо. Я обещаю.
Он говорил это ей, но на самом деле — себе. Он повторял эти слова, как мантру, отчаянно пытаясь в них поверить.
Он ждал. Ждал хоть какого-то знака. Вздоха. Движения. Чего угодно.
И он его получил.
Медленно, очень медленно, Люсия повернула к нему голову. Движение было плавным, механическим. Она посмотрела на него.
И Хавьер застыл.
Её глаза. Они больше не были пустыми. В их глубине больше не было тумана. Они были кристально ясными, сфокусированными. И в них светился холодный, пугающий, нечеловеческий интеллект. Она смотрела не на него. Она смотрела сквозь него.
Позвоночник стянуло ледяным обручем. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог.
Люсия смотрела ему прямо в глаза. Её губы шевельнулись, и она произнесла тихим, ровным, абсолютно безэмоциональным голосом:
– Протокол «Пастырь». Объект стабилен. Запрос: цвет неба?
Каждое слово — удар под дых. Воздух выбило из лёгких. Куртка соскользнула с её плеч и упала на мокрую палубу с глухим шлепком. Глухая вибрация двигателя под ногами вдруг стала оглушающей. Она заполнила собой всё.
Он смотрел в её ясные, чужие, незнакомые глаза и с ледяным, всепоглощающим ужасом понимал.
Кросс успел.
Он не спас свою сестру.
Он вывез из Альп самое совершенное оружие программы «Шум». И теперь оно сидело рядом, укрытое его курткой.
Шум не закончился.
Он просто стал персональным.