Этажом выше, в личном кабинете-обсерватории Кросса, пахло озоном и страхом. Панорамное окно с видом на заснеженные вершины было разбито вдребезги, и ледяной ветер врывался в комнату, трепля бумаги на столе.
Кросс сбежал, воспользовавшись боем в лаборатории. Далеко уйти не удалось. Оперативники из команды «Кестрел», личные призраки Хелен, загнали его сюда, как зверя на охоте. А потом исчезли, оставив его для неё.
Хелен Рихтер вошла в кабинет одна. Её безупречный деловой костюм был слегка припорошен пылью, но она держалась так, будто только что вышла из зала заседаний. Пистолет в её руке не дрожал. Он был продолжением её воли — холодным, точным, эффективным.
Кросс стоял у разбитого окна, прижатый к стене ветром и собственным ужасом. Он понимал, что проиграл. У него осталось последнее оружие. Слова.
— Ты так похожа на своего отца, Хелен, — сказал он, и его голос, несмотря на дрожь, был полон яда. — Та же сталь во взгляде. То же презрение к слабости. Но он… он сломался. В последний момент у него не хватило духа нажать на курок. Он предпочёл эффективность позору. Посмотрим, из чего сделана ты.
Хелен замерла.
Каждое его слово было отравленной иглой, нацеленной в её самое уязвимое место. Её отец. Его провал. Его слабость. Вся её жизнь, вся её безжалостность была построена на отрицании его пути. И вот теперь этот человек, первопричина всего, ставил её перед тем же выбором.
Она смотрела на Кросса, и в его глазах видела не страх, а насмешливое любопытство. Он всё ещё играл. Он превратил собственную казнь в последний эксперимент.
И в этот момент она сделала выбор. Не эмоциональный. Логический.
— Анализ завершён, — сказала она холодно. Голос был не её. Это был голос корпорации.
Она выстрелила. Грохот ударил по ушам. Кросс дёрнулся, на его белом халате в районе груди расцвёл маленький, аккуратный красный цветок. Он посмотрел на неё с удивлением, словно не мог поверить, что эксперимент закончился именно так. Потом его колени подогнулись, и он рухнул на пол.
Это была победа. Чистая, логичная, окончательная.
В наступившей тишине, нарушаемой лишь ветром, Хелен услышала новый звук. Тонкий, настойчивый писк из лаборатории этажом ниже.
Бомбы.
Но времени не было даже на вдох. Пол под её ногами содрогнулся от мощного, глухого удара, который пошёл откуда-то из основания здания.
Потолок над её головой покрылся сетью трещин. Ударная волна, смешанная с огнём и дымом, ворвалась в кабинет и отбросила Хелен назад, в темноту.
Последнее, что она видела, — как несущие опоры этажом ниже лопнули, складываясь внутрь. Весь комплекс, это гнездо из стали и бетона, начал складываться внутрь, погребая себя под собственным весом.
Её триумф длился ровно три секунды.
Глава 11: Выжженная земля
Бетонная пыль сыпалась с потолка тяжёлыми, серыми хлопьями. Каждый новый толчок сверху заставлял туннель дрожать, будто рёбра раненого зверя. Воздух был густым, спёртым, пропитанным запахом палёной проводки и холодной земли.
Тусклые аварийные лампы отбрасывали длинные, дрожащие тени, превращая отход в рывковое движение сквозь прерывистый мрак.
Команда Воронова двигалась быстро, слаженно. Четыре тёмные фигуры в тактической экипировке. Двое оперативников шли впереди, сгибаясь под весом серебристых кейсов. Внутри хранилась душа проекта «Шум». Или то, что от неё осталось.
За ними шёл Антон, «Сыч». Его молодое лицо было бледным и сосредоточенным под слоем грязи. Он прижимал к груди планшет, словно щит.
Дмитрий Воронов замыкал группу. Он шёл неторопливо, но каждый его шаг был выверен. Автомат в руке смотрел стволом назад, в темноту. Он не оглядывался. Он слушал.
Он был спокоен. Спокойствие хирурга над вскрытой грудной клеткой. Под тонкой коркой самоконтроля клокотало нечто расплавленное.
В ухе щёлкнуло.
— Дмитрий Сергеевич, у нас проблема, — голос Сыча был напряжённым, сдавленным.
Воронов не остановился.
— Говори, Антон. — Голос прозвучал ровно, холодно. Будто он спрашивал о погоде. — Без прелюдий.
— Архивы… — Сыч запнулся. — Я провёл быструю диагностику. Они повреждены. Импульс от взрыва… он прошёл по сети. Сектора с базовыми протоколами — там просто цифровой мусор. Белый шум.
Воронов промолчал. Туннель сделал изгиб, впереди показался свет. Он чувствовал, как за его спиной напряглись оперативники. Для них это был провал.
В наушнике снова раздался щелчок. Лена Орлова. Чёткий, аналитический голос без тени эмоций. Она была в нескольких километрах отсюда, в мобильном командном пункте. Она была его периферийным зрением и выносным процессором.
— Но проект «Эхо» цел, — констатировала она. — Полностью. Вся документация по «нулевому пациенту». Каждый отчёт Кросса о процессе слома. Она здесь.
— Достаточно, — резко оборвал её Воронов. — Мы получили то, что получили. Уходим.
Он сделал знак рукой. Группа ускорилась.
В тепле командного фургона Лена Орлова откинулась на спинку кресла. Вокруг неё на экранах мелькали тактические карты, данные о пожаре, списки потерь. Она игнорировала всё это.
Её внимание было приковано к одному экрану, где был открыт файл из похищенного архива.
Отчёт о прогрессе. Пациент «Эхо». Сессия 14.
Она читала сухие, клинические строки доктора Кросса. Он описывал, как ломал волю девочки. Как использовал её детские страхи, превращая их в инструменты пытки. Как изолировал её сознание, создавая внутри тюрьму.
Лицо Лены осталось бесстрастным. Ни один мускул не дрогнул. Она смотрела на строки отчёта, как энтомолог на идеально препарированное насекомое. С холодным, почти академическим любопытством.
Она видела не сломленного ребёнка, а совершенный алгоритм.
Её губы тронула едва заметная, хищная улыбка. Воронов хотел получить оружие. Она же получила знание. А в их войне знание всегда было главным оружием.
Группа вышла из туннеля в небольшой грот. Свежий, морозный воздух ударил в лицо. Впереди, за маскировочной сетью, виднелся фургон. Миссия была завершена.
Воронов опустил автомат. Его взгляд был устремлён вверх, туда, где за скалами полыхало зарево. Санаторий горел.
Тактическая победа. Он вывел своих людей. Он захватил данные, которые в Москве представят как триумф. Его ждали новые звёзды на погоны.
Но под бронёй цинизма шевелилось ледяное чувство поражения. Горечь. Он гнался не за чертежами. Он гнался за художником. Он хотел заглянуть в глаза доктору Кроссу, понять его безумие. А получил лишь набор инструкций с вырванными страницами.
Он хотел заполучить Моцарта, а ему достались лишь ноты «Реквиема».
Он повернулся к Сычу.
— Загружайтесь. Быстро.
Часть его, эстет, восхищалась масштабом замысла. Другая, солдат, подсчитывала потери. И, как всегда, третья часть — просто уставший человек — хотела, чтобы всё это, наконец, закончилось.
Хаос обрёл ритм. Грохот рушащихся балок задавал его. Шипение огня служило перкуссией. Хавьер двигался сквозь этот ад, подчиняясь чистому, животному инстинкту. Вперёд.
Он тащил на себе Люсию. Её тело было обмякшим, мёртвым грузом. Глаза, открытые и пустые, смотрели сквозь него, сквозь огонь. Она была просто оболочкой. Драгоценной оболочкой, которую он должен был вынести.
— Оставь её!
Голос Евы, резкий и отчаянный, прорвался сквозь рёв огня. Она стояла перед ним. Лицо чёрное от сажи. В её глазах плескалось безумие. Но не ярость убийцы, а огонь пророка, которому открылась недоступная другим истина.
— Ты не спасаешь её! — крикнула она. — Ты продлеваешь её ад! Я знаю, что это такое!
Хавьер не ответил. Слова кончились. Он рванулся вперёд, пытаясь её обойти. Но Ева вцепилась в его руку.
— Дай ей покой, Хавьер! Это единственное милосердие, которое ей осталось!
— Пошла на хуй, — выдохнул он.
Он рванул Люсию на себя и со всей силы толкнул Еву плечом. Её отбросило к стене. Она ударилась и сползла на пол.
Из внутреннего кармана её куртки выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Детский рисунок. Тот самый, из архива.
Ева посмотрела на него. И вся её ярость исчезла. На лице отразилась такая бездонная, детская боль, что Хавьер на секунду замер. И тут до него дошло. Это был её «якорь». Единственное, что связывало её с той жизнью, которую у неё украли.
Это откровение не вызвало сочувствия. Позвоночник сковало ледяным спазмом. Первобытный ужас. Он видел перед собой не врага, а зеркало.
Блядь.
Ещё один шаг. Просто ещё один шаг.
Он перешагнул через рисунок, как через любой другой обломок. Снова взвалил Люсию на плечо и побежал.
Он не оглянулся. Но слышал, как за спиной воцарилась тишина. Последнее, что он увидел краем глаза, был её силуэт в дверном проёме лаборатории. За ним уже бушевало пламя. Она стояла спокойно. И на её лице, чёрном от копоти, была тень обречённой, умиротворённой улыбки.
Она не проиграла. Она уничтожила гнездо.
Прорываясь через то, что раньше было архивным крылом, Хавьер почувствовал новый запах. Резкий, едкий и странно сладковатый. Запах горящей фотоплёнки, старой бумаги и химикатов.
Запах уничтожаемой истории. Сгорающих воспоминаний.
Этот запах намертво впечатался ему в память. Он знал это с абсолютной уверенностью.
Он вышиб плечом искорёженную дверь и вывалился наружу, в холодную ночь. Упал на колени в мокрый снег, судорожно глотая ледяной воздух. Он не отпускал Люсию, прижимая её к себе.
Он спас её. Он вытащил её из ада.
Посмотрел на её лицо. Пустые, безжизненные глаза смотрели в чёрное, усыпанное звёздами небо.
Он держал в руках оболочку. И больше ничего.
Холод.
Это было первое, что почувствовала Хелен Рихтер. Она с трудом открыла глаза. В ушах звенело.
Она лежала на боку, придавленная бетонной плитой. Сдвинулась, и острая боль пронзила левое плечо. Хелен зашипела. Медленно, сантиметр за сантиметром, она выбралась из-под обломка.