[86], но достаточно печально.
Глава 22
Эд будет моим Натти Бампо, это редко упоминаемое имя разведчика в «Последнем из могикан»[87], который был также известен как Соколиный Глаз. Из своего электронного гнезда он будет показывать мне путь через слепящие облака дыма.
«Джип Гранд Чероки» с государственным номером «КЛЁВЫЙ ПАРЕНЬ» оборудован не только голосовой связью реального времени «ОнСтар», но также Джи-Пи-Эс-навигатором. Джи-Пи-Эс-карты включают в себя все улицы, окружные шоссе, местные дороги и федеральные магистрали, но если вы решите проехаться по бездорожью, то остаётесь наедине с собой: графика на мониторе не сможет предупредить о предательских свойствах открытой поверхности, и записанный направляющий голос этой деловой и при этом немного страстной леди, указывающей направление, умолкнет, показывая своё недовольство.
К счастью, Эд может использовать прямой доступ к последним оцифрованным видам планеты, полученным со спутника, и поэтому знает очень подробные детали местности «Уголка Гармонии», а заодно и практически любого другого места, которое вы сможете назвать. Он способен точно определить местоположение «Джипа Гранд Чероки» по идентификационному сигналу, который непрерывно передаёт его ретранслятор. В его голосе нет ни крупицы знойности, но меня успокаивают и вселяют уверенность его заверения в том, что он может помочь в достижении моей цели, которую плотность дыма, кажется, уводит всё дальше.
– Для начала, – говорит Эд, – езжай медленно. Ты будешь ехать медленно, Странный Томас?
– Да. Да, буду, Эд.
– Ты должен слушать внимательно мои инструкции и следовать им буквально.
– Конечно. Да.
– Если я тебе скажу повернуть руль на четверть против часовой стрелки, а ты повернёшь его на сорок процентов…
– Я никогда так не поступлю.
– … ты можешь заехать прямо в выгребную яму, чего мы пытаемся избежать. И ещё одно, Странный Томас – не перебивай меня.
– Не буду, Эд.
– Ты только что это сделал.
– Больше не буду.
– Я не грубый надсмотрщик и определённо не тиран.
– Я так и не думал, Эд.
Джоли говорит:
– Он правда не хочет править миром.
– Тем не менее, – говорит Эд, – для того, чтобы это сработало, я должен давать тебе точные инструкции, и ты должен им точно следовать.
– Я понимаю.
– По моему опыту, – говорит Эд, – люди часто говорят, что понимают, когда на самом деле не понимают абсолютно ничего.
– Но я правда понимаю. Ты просто должен мне верить, Эд.
– Я думаю, что должен. Однако, если не по моей вине ты полетишь с крутого склона и разобьёшься, мне будет печально.
– Если так случится, Эд, я не буду осуждать тебя.
– Это будет недостаточным утешением.
Девочка говорит:
– Ты не слетишь с крутого склона – так же, Томми?
– Нет, Джоли, не слечу. Хотя могу стукнуться головой о руль, и мозги вытекут из ушей, если мы не начнём прямо сейчас.
Эд сбит с толку.
– Почему ты должен биться головой о руль, Странный Томас?
– Это просто выражение досады, Эд. Я не это имел в виду.
– Если от удара твои мозги вытекут, то нет никакого смысла в нашем следовании этому плану.
– Я никогда так не сделаю, Эд. Клянусь.
– Я не фиксирую никаких голосовых образцов обмана.
– Потому что я говорю правду, Эд. Может, начнём?
– Езжай прямо вперёд со скоростью пять миль в час.
Следуя вышеупомянутому напоминанию, что жизнь часто наполнена абсурдом не без страха и радости, первая фаза подступа к Хискотту начинается.
По всему, что я вижу, весь мир, должно быть, тлеет, всё его существо неуклонно превращается в газ и сажу. Может быть, дым менее белый и более серый, чем прежде, а может быть, слой копоти, собравшейся над «Уголком», сейчас настолько толстый, что скоро собирающееся превратиться в новую звезду солнце не может его пробить.
Несмотря на запах горящей травы, режущий глаза дым и горящее горло, мир, по которому я еду, кажется неуклонно темнеющим морем, полным встревоженного ила и облаков мельчайшего планктона. Следуя указаниям Эда, передвигаясь по холмам, я чувствую, как будто спускаюсь в океаническую бездну, и в конечном итоге попаду в абсолютную черноту древней вечности, где в тёмном холодном одиночестве влачат безысходное существование безглазые и изуродованные давлением существа.
Думаю, это чувство погружения даже дальше от правильного восприятия бесформенных, вздымающихся масс за окнами «Джипа», чем от факта того, что я качусь вблизи той сущности, которая когда-то была Норрисом Хискоттом. Сейчас это уникальное воплощение необычайной враждебности, и давление, которое я ощущаю – совсем не давление, а тяготение чёрной дыры его зла.
И хотя каждая щель автомобиля плотно закрыта, кажется, что воздух загрязняется всё сильнее, и меня одолевает один из вариантов клаустрофобии, чувство, что меня заманили в место, где я буду медленно задыхаться. Я чихаю один раз, второй, третий.
– Будь здоров.
– Спасибо, Эд.
После этого обмена репликами он говорит мне остановиться и информирует, что я достиг края склона, который ведёт к заднему двору дома, где Хискотт провёл последние пять лет, превращаясь… во что бы он ни превращался. Несмотря на то, что мрак, окружающий «Джип», кажется частично менее плотным, чем прежде, я не могу разглядеть даже краешка дома.
Эд подтверждает, что моя изначальная стратегия и тактика наиболее вероятно ведут к успеху. Так как он может обратиться к «Гугл Планета Земля», посмотрев на здание сверху, то может достаточно точно проследить мой подъездной путь, чтобы существенно увеличить шансы на успех.
По его указанию я ослабляю ремень безопасности достаточно для того, чтобы взять пистолет и револьвер с пассажирского сидения. Я засовываю их за ремень, пистолет на животе, револьвер на спине. Затягиваю ремень обратно и наклоняюсь вперёд, обе руки на руле.
Отслеживая Джи-Пи-Эс-передатчики на нескольких автомобилях окружного агентства по тушению пожаров, Эд предлагает подождать ещё сорок секунд, пока эти грузовики не подберутся к въезду «Уголка Гармонии». Их сирены добавят свой вклад в какофонию, а потом замаскируют шум, который я произведу. Он говорит, что представители шерифа едут недалеко следом.
Вообще говоря, эти душераздирающие моменты моей необычной жизни, когда я вынужден совершать безрассудные поступки и насилие, меня не возбуждают, нет никакого ярко выраженного волнения или радости. Они характеризуются страхом, которому нельзя позволить перерасти в сковывающий ужас, отвращением, тревогой, которая по большей части является ожиданием замешательства, появляющегося в самый разгар действий, замешательство на поле боя, которое может означать мою смерть.
Сейчас, однако, один из тех редких случаев, когда я, помимо прочего, и в приподнятом настроении. Я чувствую себя настолько правым в отношении обязательства по спасению жизни, что приближаю близящееся столкновение с нетерпением. Возможно, я не способен на импровизированное развлечение и заготовленные колкости Джеймса Бонда, но я, определённо, чувствую, что становиться плохим парнем – иногда весёлое и привлекательное времяпрепровождение.
С годами я стал замечать, что эти особые моменты всегда возникают в ситуациях, когда я борюсь со смертельной угрозой не один, когда у меня есть поддержка людей, которые мне нравятся, и которым я верю. Верные товарищи – несравнимая ни с чем благодать, заслоняющая страх перед тем, как он покроет тебя инеем, надёжный антидот от нарастающей безысходности. Это верно, даже если моя команда состоит из двенадцатилетней девочки, на милю или больше удалённой от места действия, и искусственного интеллекта, не имеющего тела, которое можно было бы прострелить или ударить дубинкой, или пронзить, как можно прострелить, ударить или пронзить меня.
Но, эй, я предпочитаю нашу девчонку-сорванца Джоли бэтменовскому Робину[88] с теми его смущающими девчачьими колготками, а наш Эд находится на долгом пути к реабилитации образа искусственного интеллекта, который ЭАЛ 9000[89] обесчестил более сорока лет назад.
– Появляются пять грузовиков, – предупреждает Эд. – Сирены ревут, прикрытие хорошее, время действовать.
Эд прокладывает маршрут, говорит, что я должен делать. Держи руль прямо, не отклоняй ни влево, ни вправо. Не отступай от прямого направления вниз по склону к дому. Земля плотно укрыта от большей части солнечного света и небольшого дождя и предположительно не имеет существенных неровностей, которые могут столкнуть меня с курса. Даже Эд со всеми его источниками данных и вычислительной мощностью не может рассчитать точную скорость, с которой я должен достичь своей цели, хотя информирует, что любая скорость ниже сорока миль в час может не подойти, а скорость выше шестидесяти выведет меня из строя.
Когда он говорит «вперёд», я быстро ускоряюсь в ослепляющих вредных испарениях, которые набегают на лобовое стекло, как облака могут набрасываться на стекло в кабине экипажа в самолёте. Эд говорит, что склон длинный, предоставляет мне всю территорию, которая нужна, чтобы набрать скорость. Высокая сухая трава, не объятая здесь ещё огнём, шуршит под «Чероки» и со свистом бьётся по его бокам, так что это звучит, как если бы я мчался по мелкому ручью. Шины трутся о землю, которая годами обжигалась солнцем, дождь её ещё не размягчил, но сцепление у неё хорошее. Вибрации передаются через каркас на рулевое колесо, но всё равно я без проблем удерживаю контроль.
Вдруг фальшивые сумерки уступают, солнечный свет через убывающую массу копоти и пепел усиливается, и когда я достигаю скорости в пятьдесят миль в час, то уже не слеп. Здесь, ближе к берегу, сильный бриз, идущий с северо-запада, отталкивает дым дальше от воды, оставляя этот практически оторванный от «Уголка» уголок укрытым только лишь синей дымкой.