Как выяснил Эд, просмотрев аэроснимки владения в «Гугл Планета Земля», нужный дом, у которого есть большое переднее крыльцо, не имеет крыльца сзади, только патио с решётчатой подпоркой для растений, на которой ничего не растёт. Единственная дверь, скорее всего, ведёт на кухню, и пара больших французских раздвижных дверей, вероятно, отделяют семейную комнату[90], которая при отсутствии семьи сейчас используется, Бог знает, для каких целей получеловеком Хискоттом. Мебель за пределами дома и горшочные растения, которые, должно быть, когда-то создавали приятный вид патио, были убраны уже давно, и между мной и теми французскими створками ничего нет.
Из-за того, что моё существование усложняется сверхъестественными способностями, я стараюсь всегда остальную свою жизнь строить просто, и поэтому работаю поваром блюд быстрого приготовления, когда вообще работаю, и поэтому, когда изредка я мечтаю о смене карьеры, я думаю только о работе в качестве продавца обуви или, может быть, покрышек – работе, которая кажется нетребовательной. У меня есть кое-что из имущества, нет пенсионного счёта, и я не владею – и никогда не владел – автомобилем. То, что я сейчас собираюсь сделать с «Джипом Гранд Чероки» Пёрвиса Бимера, достаточное подтверждение того, что даже если бы у меня были деньги на приобретение хорошей машины, я бы никогда не поступил так глупо, как если бы имел собственный автомобиль, которым можно было бы пожертвовать в случае подобной крайней необходимости, я никогда бы не угнал другую машину.
Я надёжно пристёгнут. Я доверяю – как могу – технологии смягчения удара в современных автомобилях, которые используют поглощение энергии через рассчитанное и сконструированное разрушение определённых частей их структуры. И всё-таки, достигнув патио, я сползаю в водительском сидении вниз настолько, насколько позволяет ремень, минимизируя вероятность того, что буду обезглавлен чем-то, что может влететь через лобовое стекло. Когда шины нащупывают патио, я отпускаю руль и закрываю лицо руками, как может делать ребёнок на краю первого большого спуска трассы американских горок.
В миг перед ударом я перемещаю правую ногу с педали газа на тормоз. Грохот должен быть громким, но он мне таким не кажется, потому что разворачивается воздушная подушка, мгновенно оборачивая меня, как будто это гигантский презерватив, приглушая звук от столкновения. В момент, когда меня сердечно обнимает подушка, я жму по тормозам, дерево французских створок трещит как быстрый залп ружейных выстрелов, вымучивая металлические резкие звуки, и лобовое стекло разбивается вдребезги. Залетая в комнату, останавливаясь с помощью повёрнутых колёс, «Гранд Чероки» сильно бьётся обо что-то, что я представляю как диваны и кресла, а также другую мебель, хотя я не совсем дурак, чтобы даже надеяться на то, что сущность Хискотта была сразу убита во время сна в «Лей-зи-бой»[91].
Когда воздушная подушка спускается и когда «Гранд Чероки» останавливается, я глушу двигатель. Если бензобак повреждён, я должен избежать воспламенения, которое может отвлечь внимание окружных пожарников от горящей травы дальше к северу «Уголка Гармонии».
Я не пострадал. Утром я, возможно, испытаю боль, вызванную ремнём, и чем-то еще, но сейчас всё, кажется, функционирует.
Водительская дверь изогнулась, не откроется. Пассажирская дверь всё ещё работает. Когда я выбираюсь из машины, то вытаскиваю из-под толстовки пистолет, напоминая себе, что в магазине только семь патронов, не десять.
Из-за руин в гостиной сложно узнать наверняка, на что было похоже это место перед тем, как я здесь появился. Но на потолке в углах паутина, движение бабочек и мух в одной из них намекает на то, что там никогда не жил паук, чтобы отведать добычу, опутанную её строением, и повсюду слой пыли, которая не могла осесть повсюду в эту первую минуту после того, как «Джип» выбил двери.
Пистолет в двуручной хватке, я быстро осматриваю комнату слева направо. Никого. Ничего.
Сирены пожарных машин к северу отсюда сменились тишиной. В доме слышен единственный звук – тикание и скрипы замученного остывающего «Гранд Чероки», разбитого вдребезги.
Хискотт мог ожидать, что я попытаюсь вторгнуться, но более традиционным способом. Он не будет ожидать такого. Но он определённо знает, что я сейчас здесь, и мой успех зависит от быстроты перемещения, до того момента, как кто-то из семьи, под влиянием, не покажется в убийственном безумии.
Быстрый взгляд на окна показывает, что хотя воздух вокруг этого и соседних домов на плоской поверхности ниже почти чистый, остальная часть «Уголка Гармонии» всё ещё окутана перемешивающимися облаками сажи и пепла. Габаритные фонари и сигнальные огни пожарных машин пульсируют и вращаются глубоко внутри этого бурлящего мрака, выхватывая красных и синих призраков, которые гонятся друг за другом через стремительно движущийся дым.
Арочный проход соединяет гостиную и большую кухню, объединённую с зоной для еды, с островком. Крошки, чёрствые корки хлеба, высушенные корки сыра, засохшие лужицы соусов и заплесневелые куски нераспознаваемой еды разбросаны по столу. Множество муравьёв ползают по мусору, но они не энергично снуют по рациональным линиям в марше, как делает большинство обычных муравьёв; вместо этого они бродят бесцельно по поверхностям, как будто находятся под действием токсина, который ставит их в тупик и лишает цели.
Груды костей по грязному полу. Кости от окорока, говяжьи кости, куриные кости и другие. Некоторые переломаны, как будто для облегчения доступа к костному мозгу.
Одна из пары дверей шкафа под двойной раковиной была снята с петель, и её нигде не видно. Дальше места с этими россыпями лежит хрупкая смесь того, что является, судя по всему, дюжинами крысиных черепов и скелетов, каждый обглодан до блеска, как индюшачья ножка, предложенная голодному человеку. Ни кусочка кожи или меха не осталось на каждом из них, и ни единого кусочка чешуйчатого хвоста – всё пошло в дело.
Варочная панель покрыта обуглившейся едой и грязью, похоже больше не на кухонную плиту, а на дьявольский алтарь какого-то первобытного храма с длинной жестокой историей вызывающих ужас жертвоприношений. Я сомневаюсь, что пропановые горелки работали в последние два или три года. Из этого неизбежно вытекает следствие, что всё, чем доктор Хискотт питался на протяжении долгого времени, поедалось в сыром виде.
По словам Джоли и её мамы, Ардис, семья приносит своему правителю всё, что он пожелает, включая большое количество еды, которую, полагаю, оставляют прямо за парадной дверью. Сомневаюсь, что они приносили ему крыс.
Я ожидал встретить гибрида человека и инопланетянина, который будет находиться далеко впереди относительно состояния человеческого бытия, такого же остроглазого и огромного, насколько, возможно, и странного, за гранью обычного понимания. Эта тревожащая очевидность свидетельствует, наоборот, о регрессе: если не о невероятном интеллектуальном упадке, то, по крайней мере, серьёзном снижении способности Хискотта поддерживать любые культурные нормы и подавлять животное насилие.
Дверь в кладовку оставлена приоткрытой, за ней темно. Пистолет всё ещё в двуручном хвате, я ударяю дверь носком, чтобы открыть её шире. Достающий внутрь бледный свет показывает, что полки пусты. Ни одной банки овощей, кувшина с фруктами или упаковки с пастой. На полу сидит обезглавленный человеческий скелет. Череп покоится на полке отдельно от других костей, а отсоединённая рука лежит на полу, один палец вытянут, указывая на меня, как будто меня ждали. Ни кости, ни пол под ними не отмечены пятнами разложившегося тела.
Эта находка вызывает необходимость в коррекции истории семьи Хармони за последние пять лет. Скелет принадлежит ребёнку, предположительно, мальчику около восьми лет. Если члены семьи похоронили Макси в могиле без опознавательных знаков, в каком-то удалённом уголке их владения, то либо существо Хискотта рискнуло выйти наружу той же ночью, чтобы вернуть труп в его кладовую – либо мёртвый мальчик был оставлен у него, и Хискотт создал для семьи ложные воспоминания о погребении. Этот последний поворот истории и без того ужасной смерти Макси настолько невообразим, что, если я буду жив, то в мои обязанности войдёт сохранить это от них в тайне. Ни Джоли, ни кто-либо из её близких не должен узнать, по крайней мере, пока не пройдёт много лет мира и свободы, замерших в этой части их прошлого, как если бы это был больной сон.
В этом доме секретов я чувствую себя перемещённым во времени и пространстве, как будто под воздействием силы внеземного присутствия эта земля принадлежит скорее планете, созданной искусственно, чем Земле, как если бы я сейчас жил не во времени, когда после смерти Сторми прошло меньше двух лет, а находился вместо этого в тёмном будущем, накануне события конца всего сущего, которое истолкует история мироздания.
Ведущий по ступенькам вниз проход, похож на туннель в загробную жизнь в фильме об околосмертельных опытах[92], тёмную дорожку, выдвигающуюся к таинственному свету, однако, перспектива в дальнем конце не светлая или манящая, а мертвенно-бледная, неприветливая и неопределённая. Переключатель включает три светильника на потолке. Все три лампочки через секунду перегорают.
При погасшем свете прямо справа от меня открытая дверь на лестничную площадку, за которой расположена лестница, ведущая вниз, в безжалостную темноту. От того, что лежит внизу, поднимается вонь, ведьмовское варево из протухшего жира, сгнившей растительности, мочи и других неизвестных вонизмов. В этой глубокой темноте что-то движется, что может оказаться тяжёлыми, покрытыми роговыми наростами ступнями, стучащими и скребущими по бетонному полу, а голос издаёт жуткий вибрирующий звук.
Я пытаюсь нажать переключатель на стене лестничной площадки, но это не вызывает никакого света. Я тяну дверь на себя и закрываю. Там есть засов, который я задвигаю. Если, в конечном счёте, я должен буду спуститься в подвал, мне нужен фонарик. Перед этим мне необходимо проверить комнаты первых двух этажей, и я надеюсь пережить эту инспекцию.