Интернет-издание авторов рунета «Портал» — страница 19 из 30

— Ага, — малышка решительно кивнула, а потом продолжила: — Тётя ведьма, мы с братом для вас земляники насобирали, на-ко, отведайте. Если захотите, я и сливочек принесу, а то и сахару.

Малышка сняла с туеска плотно пригнанную крышку и прямо под нос опешившей ведьме сунула ароматные ягоды. Ведьма машинально втянула носом свежий аромат земляники, сглотнула слюну, а потом положила в рот спелую ягоду, даже не подумав, что она может быть отравлена.

— Ну как, вкусно? — похоже, молчать малышка не могла физически, как и стоять спокойно дольше трёх минут. — Я брату так и сказала: что ты ей веники полевые таскаешь, она же не корова — цветы жевать. Давай лучше ягод насобираем, против земляники никто не устоит, даже тётя ведьма. Вы только скажите, я мигом и сливок, и сахару принесу, с ними-то ещё вкуснее. Принести?

Ведьма успела только кивнуть, а девчушка молниеносно выскочила из домика, звонко хлопнув многострадальной дверью.

«Отравила, наверное, пошла сообщить, что дело сделано», — подумала ведьма. Но столь печальные мысли не заставили девушку убрать туесок с земляникой. Ведьма продолжала наслаждаться сочными ягодами, впервые за многие годы пустив все дела на самотёк. Только широко распахнувшаяся дверь заставила её встрепенуться и торопливо убрать туесок за спину. Жест получился какой-то виноватый, детский, и от этого девушка неожиданно покраснела. Впервые за многие годы. На пороге домика стояла уже знакомая девчушка, а за ней — тот самый светловолосый парень. Девчушка отобрала у парня две берестяные мисочки, по-хозяйски прошла в дом и решительно плюхнула миски на стол, небрежно отодвинув в сторону рассыпанные травы и пергаментные свитки.

— Ох, и бардак тут у тебя, тётя ведьма, — явно подражая кому-то взрослому, покачала головой девчушка. — Тряпка-то с ведром найдётся, порядок навести?

— Там, в углу стоит, — мотнула головой ведьма, внимательно глядя на парня. Тот так и не приблизился, стоял у порога, глядя на девушку. И столько неподдельного восхищения и какого-то мальчишечьего задора было в этом взгляде, что ведьма опять закраснелась, разом вспомнив и про пятна от зелий на платье, и про растрёпанную косу, да и про слухи, что ходили про неё.

— Чараш, дак я что, одна, что ли, делать всё буду? — девчушка сунула парню в руки ведро и по-бабьи упёрла руки в боки. — Что стоишь столбом, воды принеси! Не мне же, маленькой, вёдра тяжеленные волокать!

По лицу парня скользнула лёгкая улыбка, он ласково потрепал малышку по голове, подхватил ведро и послушно вышел.

— Тёть ведьма, а ты садись за стол, землянику кушать, пока сливки не скисли, — тем же решительным тоном произнесла девчушка, дёргая ведьму за подол.

Девушка рассерженно отпрянула в сторону и, огненно сверкая глазами, прошипела:

— Мала ты мне указывать! Ишь, взяла моду, старшими командовать! Братом своим хоть пол мети, коли он не возражает, а мной командовать не смей!

Ведьма пустила из глаз короткую молнию, ожидая, что малышка перепугается, а то и заревёт, но девчушка звонко рассмеялась и захлопала в ладоши.

— Тёть ведьма, да как здорово у тебя получается! А ещё сделай! А меня научишь? А правда, что ты Гриньку слепого прокляла, когда он на тебя купающуюся смотрел, оттого-то он и ослеп? А правда…

К тому моменту, когда брат неугомонной малышки вернулся в дом, в ушах у ведьмы звенело, а голова буквально раскалывалась. Ведьма узнала не только биографии самой малышки, Руфены и её брата Чараша, но также родословные всех жителей деревни, и то, что у Гришки с Деревянного тупика старший брат служит в королевских войсках, а целоваться с Митькой интереснее, чем ходить на Гнилой пруд чертей пугать. Чертей ведьме было искренне жаль.

— Руфька, а ну, отстань, у Вереи уже голова от тебя гудит! — строго прицыкнул на сестру Чараш, за что удостоился благодарного взгляда от ведьмы.

Спрашивать, откуда он знает её имя, ведьма не стала. С такой сестрой можно узнать даже секрет зелья Вечной молодости. Кстати, можно будет спросить при случае.

— Ладно, — малышка широко улыбнулась. — Невесту я твою подготовила, дату свадьбы уж без меня выбирайте. Только, чур, это будет двадцатое августа в этом году, ну?

— А почему именно двадцатое августа? — ошеломлённо прошептала Верея, за что удостоилась укоризненного взгляда малышки и её протяжного:

— Ну вооот, я же говорила! Двадцатое августа потому, что в этот день Глафир Везучий со своей Степанидой Плодовитой женился, и живут они с сих пор в мире и согласии, мне так Ворик Могучий сказал, а Ворика надо слушать, потому что…

Верея молитвенно сложила руки, чувствуя, что голова у неё буквально разваливается от огромного потока информации.

— Ладно, убедила, свадьбу справим двадцатого августа, — Чараш хитро посмотрел на Верею и шепнул: — Надеюсь, ты согласна?

— Но… я же злая ведьма? — пролепетала девушка, сама понимая, как жалко и неубедительно звучит её голос.

— Ведьма? — усмехнулся Чараш. — Это даже хорошо. Злая? Точно нет!

Мари РозмариАЛМАЗНЫЙ ДРАКОН

Глава 1В путь!

Кейлот отправился в путь к Хрустальной Горе, задавшись целью уничтожить Алмазного Дракона. Немногие дошедшие до нынешних дней легенды описывали это место, как обиталище древнего и невыразимо жуткого чудовища, начавшего терзать землю еще в незапамятные времена.

В ту пору, которую принято теперь величать Древним Миром, по земной тверди разгуливало немало хищных тварей, как огромных, так и совсем крошечных, но Алмазный Дракон превзошел каждого из них в иступленной ненависти к роду человеческому и неистребимом желании на корню пресечь его существование. Чудище описывали как огромного крылатого ящера, чье необъятное тело было покрыто прочной белой чешуей, ослепительно сверкавшей на солнце и призрачно искрившейся в мертвенном свете луны. Собственно, поэтому его и прозвали Алмазным, хотя среди древних людей прижились и менее претенциозные, но столь же звучные и запоминающиеся прозвища. Однако даже они были не в силах передать весь тот ужас, который монстр вселял в человеческие сердца одним своим видом и жутким, наводящим неописуемый трепет умением. Он исторгал из пасти не огонь, как подобает всем драконам, а белые смерчи, которые обращали все, чего ни касались, в крепкое, прозрачное и бесцветное стекло.

Древний Мир удалился в небытие, уступив место Миру Новому, но оставил после себя множество неразгаданных тайн. Над некоторыми из них мудрецы бьются и поныне, однако загадка Алмазного Дракона оказалась раскрыта довольно быстро, поскольку чудовище внезапно вынырнуло из легенд и сказаний, припорошенных пылью веков, и избрало в качестве цели для своей слепой ярости ничем не примечательное Королевство Низовья. Большая, могущественная и весьма воинственная держава, не единожды доказывала всему миру свое исключительное право занимать обширные территории в низовьях реки Альяндин. Однако теперь оказалась совершенно бессильна перед воздушными атаками уродливого монстра. Один за другим огромные города и маленькие деревеньки падали жертвами черной магии Алмазного Дракона. И ничто не могло воспрепятствовать неумолимой судьбе.

Лачуги и замки, огонь и вода, люди и животные — все превращалось в стеклянные статуи и навеки застывало под равнодушным взглядом голубых небес. Ни каменные стены, ни деревянные крыши не могли уберечь от смерти — белые вихри с легкостью пронзали и камень, и дерево. А также одежду и доспехи, кожу и плоть. Дороги, ведущие в такие поселения, навсегда перегораживали поваленными деревьями, наименования городов-призраков исчезали с карт, а по погибшим служили длинные траурные мессы.

Но попадались и те, кому удавалось спастись. Это были люди, которых смертоносное дыхание Алмазного Дракона настигало лишь частично. Однако едва ли их можно было назвать счастливчиками, поскольку жертвам древнего чудовища приходилось передвигаться ползком и волочить за собой остекленевшие конечности. Они быстро теряли рассудок, а через некоторое время расставались и с жизнями.

С момента становления Нового Мира прошло немало лет. Однако за все это время ни одно государство не терпело подобных убытков по вине драконов. Былые их бесчинства остались достоянием Древнего Мира, а в Новом изрядно подряхлевшие ящеры предпочитали спокойно отсыпаться на горах охраняемых сокровищ и не казать носа из своих пещер.

Однажды терпение короля Теодора III Отважного — властителя Королевства Низовья — кончилось, и он отказался впредь молча сносить бесконечные злодеяния чудовища. Поговаривали, что это случилось сразу после того, как Алмазный Дракон предпринял отчаянную попытку напасть на столицу славного королевства и, только благодаря неведомой спасительной случайности, не изничтожил ее полностью. Как бы там ни было, правитель принял решение воскресить былые традиции и дать отпор зарвавшемуся чудовищу. Одну за другой снаряжал он на поиски Хрустальной Горы военные экспедиции, однако ни одна из них не окончилась победой или сколь бы то ни было успешно. Войска бесследно исчезали, и даже посланные ими гонцы не возвращались обратно, чтобы сообщить о причинах постигшей неудачи. Алмазный Дракон тем временем продолжал буйствовать. Он, как и прежде, появлялся в небе над Королевством Низовья, вальяжно расправлял гигантские серебристо-белые крылья и планировал на восходящих воздушных потоках, как чудовищный альбатрос, изредка посылая вниз смертельные белые смерчи.

В таких условиях и был сформирован последний, крохотный отряд Кейлота.

Кейлот являлся опытным воином. Служба его складывалась блестяще — сын пекаря, в тринадцать лет он стал оруженосцем у рыцаря Гмелиана, а в двадцать один год получил посвящение в рыцари из рук самого короля Теодора III и прослужил тому верой и правдой почти четверть века. По его приказу Кейлот возглавил конное войско, и с его позволения в сорок пять лет оставил должность командира, снял доспехи, обосновался в Денвилле — маленьком городке юго-западной префектуры Эндфорд — и начал заниматься кузнечным делом. У Кейлота была большая семья: красавица — жена и трое детей. За выдающиеся заслуги перед родиной король даровал ему земельный надел и несколько квадратных миль отменных лесных угодий. К огромному удивлению всего Денвилля, на подаренной земле не закипело строительство очередного замка со рвом, зубчатыми стенами, бойницами, башнями и донжоном. Такими сооружениями рано или поздно обзаводился каждый рыцарь, который сменил походное снаряжение на камзол и легкие кожаные сапоги. Однако Кейлот ограничился постройкой небольшого двухэтажного особняка с черепичной крышей, вокруг которого, вместо рва, протянулась невысокая живая изгородь. Кузница, которую Кейлот обустроил в обособленном уголке дарованных территорий, быстро снискала популярность среди населения Эндфорда. А вскоре слава об изысканных поделках бывшего воина разлетелась по всему королевству. Масла в огонь подливали еще и слухи о том, как легко и непринужденно управляется новоиспеченный кузнец с трихорием — тугоплавкой легендарной сталью. Ее существование уже давно подвергалось серьезным сомнениям, поскольку неотъемлемым компонентом сплава являлась редкостная кровь драконов, а последние вот уже несколько сот лет ее не проливали. И хотя никто не мог с уверенностью сказать, правда это или вымысел, но многие горячо желали обзавестись клинком, выкованным руками признанного мастера.

Но Кейлот из принципа не брался за изготовление оружия. По завершении военной карьеры, он решил оставить кровопролитное занятие в прошлом и не вспоминать о боевом искусстве до тех пор, пока кто-нибудь из его сыновей не заинтересуется чем-либо подобным. Он искренне надеялся, что мальцы сами дойдут до судьбоносного решения, как в свое время сделал это он сам. Однако надеждам молодого отца не суждено было сбыться. Его старшему сыну не исполнилось и десяти лет, а младший едва научился самостоятельно ходить, когда в двери постучало несчастье, и беда об руку со смертью вошла в его дом. В одночасье Кейлот лишился всего, что имел. Нет, недвижимое имущество и земельные наделы остались неприкосновенными, однако жизни дорогих и близких людей уже нельзя было вернуть. Сердце бывшего воина жаждало отмщения, но отчаянно его не находило, поскольку бесплотную болезнь, выкашивавшую людей с завидным постоянством, не могло поразить оружие. Она не страшилась острого словца, обличительных речей или ненавистного взгляда.

Жуткая хандра и печаль пришли на смену счастливым дням семейной жизни. Траур стал для Кейлота повседневной одеждой. Двери в кузницу он закрыл и заколотил досками, потому что хуже скорби по умершим детям и жене было только то, что таилось за дверями заброшенной постройки.

От тоски и безысходности Кейлот принял решение поучаствовать в рыцарском турнире, организованном Теодором III. Победитель этого мероприятия должен был отправиться в поход и сразиться с Алмазным Драконом. Кейлот с доблестью прошел через все испытания и стал победителем. При его сноровке и воинском умении это не составило большого труда. К тому же противники явно пасовали — никто не хотел пополнить и без того немалый список жертв кошмарного чудовища. Кейлота эта проблема ничуть не тревожила. После того как смерть разлучила его с семьей, он стал частенько задумываться о самоубийстве. Однако, искушенный в боях, он не раз становился свидетелем того, как кощунственно обесценивалась человеческая жизнь на бранных полях. И не хотел оканчивать свою так бесславно.

Немногочисленные предания, повествующие о злодеяниях Алмазного Дракона, вместе с тем предоставляли некоторые сведения относительно того, где можно отыскать зловещую Хрустальную Гору, облюбованное пристанище кровожадного ящера. Она горделиво возвышалась посреди долины Тана, являвшей собой отпечаток ступни исполинского доисторического медведя. Эти края располагались далеко на юге. А чтобы Кейлот мог без труда туда добраться, король распорядился приставить к нему двух сопровождающих.

Кто-то удосужился шепнуть Кейлоту:

— Толку от них, как с козла молока. По-нашенски едва понимают, а говорят и того меньше. Но оба они — южане, и хорошо разбираются в тех землях, куда лежит твой путь.

— Зачем же мне их двое? — удивился Кейлот. Он попытался предотвратить возникновение чувства неприязни к этим ребятам. Решил, что негоже судить о людях, которых еще ни разу в жизни не видел.

— Они — братья, и ни в какую не желают расставаться. Мой тебе совет: одного всегда посылай вперед, а другого оставляй позади. На тот случай, чтобы они не завели тебя в какую-нибудь ловушку и не дали потом деру.

Кейлот мог понять причины, по которым люди, снаряжавшие его в дорогу, отзывались так нелестно о его будущих спутниках. Все потому, что население Королевства Низовья не жаловало чужеземцев. А его сопровождающие были именно таковыми: темноволосые, со смуглой кожей и большими черными глазами. Ну, истинные южане. Таким в толпе не затеряться. Когда Кейлот впервые их увидел, то сначала опешил от удивления — его будущие спутники были близнецами, похожими друг на друга, как две капли воды. Одного звали Лютто, а другого — Ватто. И если бы не беловатый шрам, рассекший щеку одного из них, то Кейлот ни за что не смог бы отличить первого от второго.

Улучив подходящий момент, Кейлот спросил у того из южан, чье лицо хранило отличительную отметину:

— В каком бою заработал ты это увечье? — он не привык вести праздные беседы, и не был уверен, что диковатый и отчужденный южанин при случае поддержит его несмелое начинание.

Однако спутник с готовностью ответил, притом совершенно ясно и без малейшего акцента:

— Я не воевал. Меня одарили им в мирное время.

— Кто?

Южанин не сказал, но кивком головы указал на людей в темно — синих одеждах с серебряными эполетами. Весьма многозначительно нахмурил брови и направил взгляд выразительных темных глаз в землю.

— Королевские стражники? Но зачем? — не смог сдержать изумления и негодования Кейлот, у которого не было причин сомневаться в выдающейся доблести, проницательности и справедливости блюстителей правопорядка.

— Чтобы иметь возможность нас с братом различать. Ну, и чтобы у нас не возникало желания поменяться вдруг местами и этим ввести кого-нибудь в заблуждение.

— Как тебя зовут?

— Ватто.

— По какому праву эти люди так с тобой обошлись?

Он пожал плечами:

— Не знаю, однако я должен благодарить их за то, что они лишь наполовину осуществили свои намерения.

— То есть?

— Первоначально они хотели пометить мое лицо крестиком. И поставить его не на щеке, а на лбу. Видать, боги вовремя отвратили их от этого решения. Впрочем… Почем знать? А вдруг еще не поздно?..

С этого первого разговора Кейлот проникся к своим будущим спутникам если не симпатией, то уж точно сочувствием. Естественно, он ни на секунду не забывал, что чужая душа — потемки, и что в сердце у Ватто могли роиться самые черные мысли относительно тех, кто заставил его бесцельно страдать. Возможно, за былую боль и унижения он готов был отомстить первому попавшемуся. Да хотя бы и самому Кейлоту! Это пугало. А еще воина настораживала странная отчужденность второго брата — Лютто. Тот не спешил подключаться к разговору, предпочитал держаться в сторонке и хмуро поглядывал по сторонам. Особо мрачных его взглядов удостаивались служители Гильдии Стражников, которые эскортом сопровождали рыцаря и его спутников до южной границы Королевства Низовья.

— Трусливые собаки, — услышал Кейлот недовольное ворчание Лютто, — как насчет того, чтобы пойти вместе с нами, а? — и хоть фраза имела вопросительные интонации, сказана она была таким тихим голосом, что Кейлот едва расслышал ее, хотя стоял не далее, чем в двух шагах от южанина, а стражники находились еще дальше.

Вот так через месяц после рыцарского турнира новоиспеченный драконоборец и пара его оруженосцев отправились в свой последний поход. Втроем они прошли через Южные Ворота и навсегда исчезли. Никто о них больше ничего не слышал.

* * *

Территории к югу от Королевства Низовья были мало изучены и изобиловали всевозможными опасностями. Немногие доступные карты уже устарели и нечетко прорисовывали тамошний ландшафт. Безрезультатно провозившись с ними несколько дней кряду, Кейлот в сердцах отправил чертежи в костер. С этого момента он целиком доверил свою жизнь Лютто и Ватто. И вскоре понял, что это было единственно правильное решение. Братья-южане оказались широко осведомлены относительно всего того, что творилось на диких землях юга, и не скупились делиться собственными знаниями с Кейлотом.

Так, спустя две недели троица путешественников вступила на территорию равнинного плато Тур-Тур. Место это носило дурную славу за счет одинокой черной скалы, вздымающейся по самому центру равнины, и многочисленных котлованов, разбросанных вокруг нее. Ватто рассказал Кейлоту, что котлованы эти продавили в земле раскаленные копыта древнего демона, когда тот выбрался из земных недр и зашагал к горной расщелине Гур-ди-Пан. Там он намеревался провернуть какое-то мерзопакостное дельце: завалить расщелину лавиной или населить ее гоблинами. Только ничего у него не вышло. На открытой со всех сторон местности горный бог Виластор заметил черное чудище, метнул в него молнию, и вместо исчадия преисподней осталась лишь исполинская каменная глыба.

— Однако рановато переводить дух, господин, — предупредил Кейлота Ватто, — ибо демоническая сущность никуда не девалась. Она осталась заточенной внутри каменной глыбы. При свете дня она томится внутри, а по ночам набирается сил и перемещается по плато Тур-Тур, оставляя за собой все новые и новые следы.

История эта была рассказана у костра глубокой ночью, когда по плато разносился протяжный вой койотов, а со стороны расщелины им вторили рыки горных львов. Однако у Кейлота не было причин не доверять словам южанина.

— Как это? — недоумевал воин. — Гора может двигаться?

— Наутро сами все увидите, господин, — с напускной таинственностью ответил ему Ватто. — А теперь укладывайтесь спать.

Кейлот откинулся на спину. Над его головой, заслоняя звездное небо, простерлись ветви карликового деревца — странного гибрида сосны и акации. Лютто уже спал, разместившись среди торчащих из каменистой почвы корней и прижавшись виском к шершавой коре дерева.

— Нет, нет, нет, — покачал головой Ватто. — Последуйте примеру Лютто и прижмитесь спиной к стволу.

— Зачем?

— Там вы будете в безопасности. Дыры не возникают в тех местах, которые уже заняты корнями растений. К сожалению, акканы — единственная растительность, которая может произрастать на проклятой земле.

Кейлот предпринял несколько безрезультатных попыток выведать у Ватто, что за опасность им угрожает. Но тот не желал пускаться в объяснения. Поэтому Кейлот плотнее закутался в плащ и прижался спиной к дереву. Спать в такой позе было неудобно, но за многие годы странствований и походов Кейлот привык к разного рода трудностям, поэтому быстро провалился в сон. А наутро обнаружил, что остроконечная черная скала, возвышавшаяся накануне на юго-западе, встретила рассвет нового дня на северо-востоке, и от нее протянулась длинная косая тень, похожая на указующий перст. Кейлот не особо удивился, когда обнаружил, что, вопреки освещению, тень от горы, как стрелка часов, указывает прямо на их маленький лагерь. Тогда же воин услыхал приглушенный плеск, а в ноздри ему ударил резкий зловонный запах, от которого заслезились глаза. Кейлот повернул голову и обнаружил, что в пятнадцати футах от места их ночлега возник широкий котлован. Подойдя к краю, воин увидел, что днище ямы заполнено зеленовато-желтой дымящей жидкостью.

— Если взглянуть на яму с возвышения, то можно увидеть, что ее края имеют форму раздвоенного копыта, — сообщил Лютто.

— Откуда ты знаешь? Здесь нет ни одного возвышения.

— Просто знаю, — беспечно пожал плечами тот, после чего, очевидно, утратил интерес к происходящему.

Кейлот заметил на губах южанина не совсем уместную улыбочку. После того, как троица покинула Королевство Низовья, Лютто как будто подменили. Он буквально расцвел на глазах. И пусть первое впечатление всегда обманчиво, Кейлот не мог забыть его хмурый взгляд и недовольное ворчание.

— А тебя это как будто забавляет?

Лютто ничуть не смутился:

— Люблю водить смерть за нос, — пояснил он.

У троицы путешественников ушло пять дней на то, чтобы преодолеть проклятое плато Тур-Тур. Наутро третьего дня Кейлот увидел черную скалу далеко на севере. А на четвертое утро обнаружил, что остроконечная каменная глыба возвышается всего в полумиле от их маленького лагеря. За день они проделали немалый путь и оставили гору далеко позади. Однако ее верхушка все равно маячила на северном горизонте.

— Она может нас раздавить? — спросил Кейлот вечером, когда сгустилась тьма и черная гора исчезла из виду. Возможно, уже начала свои незримые перемещения.

— Конечно, может, — невозмутимо отвечал Лютто. — Я уверен, что войска Королевства Низовья понесли здесь наибольшие потери именно по ее вине. Поэтому не стоит пренебрегать мерами безопасности.

Утро пятого дня Кейлот и его товарищи встретили в сумраке тени, отбрасываемой черной скалой. Она возвышалась прямо над их головами, а кончики ветвей аккана, под которым путники устроились на ночь, скребли по отвесным гранитовым стенам. От горы веяло холодом, черный камень поглощал солнечные блики.

— Нам повезло, — прокомментировал это событие Лютто, в то время как Кейлот и Ватто ограничились безмолвным созерцанием черной громадины.

Однако не следует забывать и о котлованах-следах, которые тоже регулярно меняли свое месторасположение. Когда Кейлот и два его спутника осторожно, словно цепочка канатоходцев, преодолевали узкий перешеек между двумя очень близко расположенными впадинами, Кейлот увидел на дне одной из них груды белеющих человеческих костей. Плещущаяся внизу кислота еще не успела окончательно их разъесть, только немного обуглила. Присмотревшись, Кейлот увидал среди останков доспехи, оружие, полуистлевшие стяги. Понял, что под ногами у него простерлось последнее пристанище одной из королевских дивизий. На выцветших вымпелах находилось потускневшее изображение медведя — эмблема Стэджфорда, западной префектуры Королевства Низовья. Военная делегация, отправленная этим округом, вышла в свой последний поход более четырех лет назад, и с тех пор о ней не было ни слуху, ни духу.

Проходя мимо, Кейлот прошептал молитву, а ступив на твердую землю, повернулся и отсалютовал — приложил лезвие меча плашмя ко лбу, а потом протянул руку к небесам.

Вскоре плато Тур-Тур осталось позади, превратившись из реальности в воспоминания.

Глава 2Лютто и Ватто

Кейлот быстро нашел общий язык со своими спутниками. Очень скоро он убедился, что слова, услышанные им о братьях — южанах, совсем не соответствовали действительности. Интересно, что могло послужить причиной к подобным пересудам? В любом случае, Кейлот был рад, что не поддался чужому влиянию и не позволил неприязни пустить ростки в своем сердце. Иначе он бы никогда не познакомился с такой искрометной личностью, как Лютто, и таким рассудительным и глубоко осведомленным человеком, как Ватто.

Да, характерами братья совсем не походили друг на друга. Если в начале пути, пытаясь отличить Лютто от Ватто, Кейлот ориентировался по узкому диагональному шраму, рассекшему щеку последнего, то теперь с этим у воина проблем не возникало. Лютто был говорлив, а Ватто по большей части молчал. Лютто мог сглупить, поддавшись импульсу, зато Ватто трижды подумает, прежде чем что-то сделать. Ватто знал уйму легенд и сказаний и мог объяснить смысл любого магического явления. Лютто же был несколько туповат, и некоторые вполне очевидные вещи могли показаться ему непонятными. Зато невежество свое он с лихвой компенсировал веселым и непринужденным нравом.

Одним словом, Ватто жил умом, а Лютто предпочитал принимать решения сердцем.

Ну и, бесспорно, оба были смелыми и отважными ребятами. Эта черта, одна из немногих, объединяла и одного, и второго.

Однако существовала, как минимум, еще пара отличий, ставившая братьев… нет, не на разные ступени, скорее, на разные чаши весов, и уравновешивавшая их.

С самого начала путешествия Кейлот поглядывал на своих друзей, как на диковинку. Думал, что братья должны понять его интерес, поскольку ему еще не доводилось встречать темнокожих людей. Кейлот задавался вопросом, где же находится их родина? Какой путь они преодолели, прежде чем оказались в Королевстве Низовья, и в чем заключалась причина столь длительного странствия? Сами братья тактично избегали давать Кейлоту исчерпывающие ответы на интересующие его вопросы. И Кейлот решил, что, возможно, братьям не дают разоткровенничаться плохие воспоминания, а может, еще что-то… В любом случае, не от хорошей жизни ребята перебрались в неприветливое Королевство Низовья. Быть может, их родная страна оказалась в бедственном положении, в упадке, а может, и вовсе лежит в руинах.

Но однажды братья все же отважились пролить немного света на свое таинственное прошлое. Они признались, что, как и многие другие, приехали в Королевство Низовья в поисках лучшей жизни. Хоть чужеземцам там оказывали прохладный прием, хоть горожане презирали, а Гильдия Стражников немилосердно притесняла, все же это не отбивало у беженцев желания попытать счастья на чужбине. Они съезжались в Королевство Низовья со всех концов мира, и каждый там устраивался, как мог. Лютто и Ватто, например, стали бродячими артистами. У Лютто было гибкое тело и безупречное чувство равновесия. Поэтому он в их семейном артистическом тандеме исполнял роль акробата и канатоходца. А если судить по тем историям, которые Лютто рассказывал Кейлоту у костра, так складывалось впечатление, что он мог пройти не только по натянутому канату, а по любой, сколь бы то ни было узкой опоре.

— Еще немного, и я поверю, что ты умеешь ходить по воздуху, — прокомментировал Кейлот очередной рассказ Лютто.

— Ну, по воздуху не по воздуху, но по воде — запросто! — улыбнулся Лютто. И Кейлот решил, что красная краска, проступившая на смуглых щеках южанина — это вовсе не отсвет костра.

Ватто, несмотря на то, что был практически полной копией Лютто и некогда делил с ним лоно матери, по части ловкости и проворства сильно уступал брату. Он обладал на редкость нескладной и неуклюжей фигурой. Вот о ком Кейлот никогда бы не сказал, что он умеет ходить по воздуху, так это о Ватто. А тот и не настаивал. Однако в прежние времена, когда дуэт братьев-артистов был еще на колесах, именно Ватто, а не Лютто, играл ведущую роль в их импровизированном цирке. И был Ватто вовсе не клоуном, как кое-кто мог бы подумать, созерцая его неловкие телодвижения, а фокусником.

— И уж поверьте, — сказал Лютто, — его фокусы производили настоящий фурор среди зрителей. Без лишней скромности скажу, что большинство из них сходилось посмотреть именно на него и его рыбок. Ну, и еще на Са…

Ватто ткнул Лютто локтем в бок, чтобы попридержал язык. Кейлот этого движения не заметил.

— Да неужели! — воскликнул воин, надеясь, что нотки недоверия не просочились в его голос. Он верил в ловкость рук, но, как и любой практичный человек, не считал, что подобное умение может пригодиться кому-нибудь еще, кроме воришек.

А Кейлот был уверен, что речь идет именно о ловкости рук. О чем же еще? О шариках и разноцветных платках, исчезающих в руке фокусника и появляющихся из ушей, носов и воротников зрителей. О кроликах, которых достают из шляпы, и голубях, вылетающих из обыкновенной накидки, по просьбе артиста предоставленной одной из зрительниц. Поэтому был немало удивлен, когда Лютто повернулся к брату и с энтузиазмом попросил того продемонстрировать вышеупомянутое умение. От Кейлота не укрылось, что когда Лютто обращался к брату, то многозначительно приподнял и опустил брови, как будто намекал на что-то очень личное.

— Не знаю, получится ли, — засомневался Ватто. — Я давно не пробовал…

— Получится. Давай, — поторопил его брат.

Ватто колебался, но вскоре Лютто удалось его переубедить. Южанин поудобней устроился на земле, вытянул перед собой руки и демонстративно засучил рукава, оголив сначала левое, а потом и правое предплечье. Кейлот не сдержал улыбки, наблюдая этот отрепетированный жест — завуалированное обещание того, что все будет происходить по-честному и без обмана. Ватто тем временем соединил ладони и установил их на уровне груди, как будто собирался вознести молитву. Некоторое время сидел неподвижно. Подушечки пальцев были крепко прижаты друг к другу, а тыльные стороны ладоней слегка отодвинуты, как у ребенка, который держит в руках пойманную бабочку. Через секунду Ватто рывком развел руки в стороны.

Никаких бабочек внутри не оказалось. Но…

Кейлот подался вперед. В воздушном пространстве, ограниченном по бокам смуглыми ладонями южанина, появились беловатые сполохи. Сначала их было два. Затем появилось еще три. Очень быстро они оформились в искры. А потом возле каждой, подобно красно-оранжевому лепестку, развернулся колеблющийся язычок пламени. За первым последовал второй и третий, и вот в воздухе между ладонями Ватто зашевелили плавниками огненные вуалехвосты.

Кейлот не мог поверить своим глазам. Ну и отшатнулся, конечно же, тоже. Потому что не хотел, чтобы плавник одной такой рыбки подпалил ему волосы. Да разве ж это фокусы? Это самая настоящая магия, которой с каждым днем в Новом Мире становилось все меньше. Однако магия огня… Это был самый строптивый вид чародейства. Насколько знал Кейлот, она подчинялась только избранным. Единицы великих магов (коих сейчас практически не осталось) могли бы похвастаться подобным умением. Но Ватто…

— Ты знаешь, что у тебя в руках? — спросил Кейлот, оправившись от изумления.

— Ага, — ответил Ватто. Он разводил руки шире, и воздушный аквариум с огненными рыбами разрастался. — Это рыбки!

Как всегда, Ватто воспринял его слова чересчур буквально. Сложности перевода? Ну что ж, возможно.

— Точно. А они из настоящего огня? То есть… Я хочу спросить, если дотронусь до них, то обожгусь?

— Равно как если сунете руку в костер, господин. Поэтому не советую вам этого делать.

— И все-таки я хочу попробовать, — настоял на своем Кейлот. Он был воином и не имел к магии никакого отношения. На пальцах одной руки мог бы перечесть все те случаи, когда становился невольным свидетелем применения волшебства. Тем не менее, ему было известно одно основополагающее отличие между магией и иллюзией. Первая имела разящую силу, в то время как вторая была призвана вводить в заблуждение. И теперь Кейлот хотел удостовериться, что не стал жертвой зрительного обмана.

Он пошарил рукой по земле и отыскал хворостинку. Поднял ее и осторожно поднес к воздушному аквариуму, в котором плавало пять огненных рыбок. Тела их были оранжево-красными, боковые плавники — голубоватыми, а хвосты состояли из белого пламени и, извиваясь в воздухе, разбрасывали снопы искр. Одна из рыбок, заинтересовавшись странным подношением Кейлота, подплыла ближе и решила попробовать подарок на вкус. Ухватила ртом кончик хворостинки, и та вспыхнула, как лучина. Загоревшийся огонек быстро побежал вниз по дереву, и Кейлот поспешил отбросить хворостинку.

— Вот это да! — воскликнул он, глядя, как щепа стремительно превращается в пепел.

— Вы удовлетворены, господин? — спросил Ватто.

— Удивительно! Почему ты раньше не говорил, что владеешь таким редким видом магии?

— Редким? О нет, господин, — усмехнулся Ватто. — Наш народ всегда это умел.

— Колдовать?

— А почему бы нет? Для нас здесь нет ничего удивительного.

— Ничего удивительного? — воскликнул Кейлот и опустил глаза на свои руки, которые умели одно время управляться с мечом, потом перешли на кузнецкий молот и клещи, а теперь вот вновь взялись за старое, за меч. Однако никогда не умели творить магические пассы.

Ватто нисколько не смутился:

— Я понимаю ваше замешательство, господин. Магическое искусство достаточно сложно и опасно, чтобы браться за него без должной подготовки. Но есть люди, которых не надо ничему обучать. Это у них в крови.

— Ты хочешь сказать, что уже родился с этим умением?

— Да.

— И никто ничему тебя не обучал?

— Смотря, что понимать под обучением — самопознание или овладение новыми навыками при помощи старшего наставника.

— Как ни назови.

— Отчасти первое, отчасти второе.

— То есть, у тебя все-таки был учитель?

— Да, мы называли его Сеньор Магистр.

— Он…

— И он уже давно умер, — перебил Кейлота Ватто, поспешностью своей намекая на то, что ему не хочется продолжать разговор в прежнем русле. Возможно, из-за скорби по доброму наставнику.

— Ясно. Стало быть, вы оба — искусные колдуны.

— Отнюдь. Моя магия очень слаба. По сути, это всего лишь отголоски былых способностей, которыми обладали наши предки. А магия Лютто так и осталась не проявленной. Мы даже не знаем, какую стихию он бы мог себе подчинить…

Кейлот широко раскрыл глаза и быстро закачал головой.

— Однако… Что за народ были ваши предки? И за какие заслуги бог одарил их таким могуществом?

— По этому поводу было сложено немало баллад и песен. Однако аккорды прежних мелодий позабыты, а легенды давно превратились в мифы. Теперь я могу ответить на это лишь то, что наш народ был особенным. Он представлял собой закрытую расу и… Вы же понимаете, что означает слово «закрытая»?

— Очевидно, ваши предки не отличались выраженным гостеприимством?

— Не совсем так. Но мы свели к минимуму контакты с внешним миром.

— С внешним миром? Ваша родина, стало быть, располагалась на островах?

— Да, — с явной неохотой признал Ватто. — В Королевстве Низовья не любят чужеземцев. Ваш король побаивается того, что, если чужаков на территории его вотчины соберется чересчур много, то им станет под силу подорвать устои общества. Должен уверить, что в наших родных краях чужеземцев не жаловали совсем по иным причинам.

— Да, — подключился к разговору Лютто, который лежал на траве по другую сторону костра, подперев голову рукой, и если и наблюдал за проделками брата, то только из уважения, чем из интереса. — Мы, конечно, были радушными и гостеприимными хозяевами, но только до тех пор, пока намерения наших гостей были очевидны и не выходили за рамки приличия. В противном случае, приходилось применять силу.

— Я надеюсь, обходилось без кровопролития? — заметил Кейлот.

— Вы — воин, господин, — сказал Ватто, — потрудитесь ответить, как много конфликтов оканчивается поножовщиной?

— Большинство.

— У нас это называлось ответить любезностью на любезность.

В это время одна из рыбок устремилась во внешнее пространство. Ватто сосредоточил на беглеце взгляд, и огненная рыбешка забарахталась в воздухе, бессильно ворочая окостеневшими плавниками. В конечном счете, существо было вынуждено вернуться обратно в аквариум. Со злости оно попыталось укусить Ватто за большой палец левой руки, но волшебник вовремя увел его в сторону, а потом усилием мысли заставил бойцовскую рыбку раствориться в воздухе, от греха подальше.

Кейлот так и не понял, сделал ли Ватто подобный трюк намеренно, чтобы продемонстрировать, какое наказание его предки предусматривали для своих неблагодарных гостей. Или огненные рыбы действительно обладали собственной волей и ярким темпераментом, чтобы противиться воле чародея, создавшего их из небытия.

— Ладно, — согласился Кейлот, — цель оправдывает средства. Но какова была эта цель?

— Поддержание чистоты крови. Каждый представитель нашего народа обладал одним видом магии — магией земли, воды, огня или воздуха. И она передавалась исключительно по наследству.

— Одна из четырех, — уточнил Кейлот, — и не больше?

— Непременно. Сейчас я затрудняюсь назвать вам причину разделения — своими корнями она уходит в далекое необозримое прошлое, когда людей на земле было мало, а многочисленные чудовища старались сделать их род еще меньше. Смею предположить, что способность управлять каждой из четырех стихий была дарована богами нашим предкам для того, чтобы успешно обороняться от монстров. И, может, на первых порах так оно и было. А потом, когда численность чудовищ значительно поубавилась, и те принялись более осмотрительно вести себя по отношению к людям, необходимость использовать боевую магию отпала сама собой, и наши сверхъестественные способности начали притупляться. Однако некоторое время они были еще на достаточно высоком уровне. Но после того как весь наш народ… — Ватто выдержал долгую скорбную паузу, после которой Кейлоту не надо было пояснять, что с этими людьми случилось нечто ужасное. — Наша магия превратилась в атавизм и теперь годится разве что на такие вот фокусы.

С этими словами он принялся медленно сводить ладони, а рыбки в воздушном аквариуме, почувствовав неладное, засуетились, беспокойно заметались из стороны в сторону. Выглядело это как колыхание огоньков четырех свечей под внезапным порывом ветра. Наконец, Ватто соединил руки, рыбки исчезли, а над сомкнутыми ладонями южанина поднялась струйка сизоватого дыма.

— Вот так, — возвестил маг, но не с той таинственной улыбкой, которую в конце представления видели на его губах зеваки с базарных площадей. Кейлота он одарил грустной, почти обреченной усмешкой. У воина холодок пробежал по спине, когда он вдруг понял, что понимает ее смысл.

Когда Ватто вновь разъединил ладони, больше ничего не произошло.

— Это все, что ты умеешь? — заговорил Кейлот, нарушив затянувшееся молчание.

— Теперь — да.

Никто из братьев не рассказал Кейлоту о том, что же все-таки случилось с их народом, с их близкими и семьей. Как так получилось, что Лютто и Ватто оказались последними представителями некогда великой расы. Однако в безмолвной агонии огненных рыбок, появившихся и исчезнувших между ладонями Ватто с такой же легкостью, с какой появляется и исчезает солнечный свет в просвете между ветвями, Кейлот увидел некий тайный подтекст. И эта недосказанность долго не давала ему уснуть, когда он улегся на бок, отвернулся от костра и смежил веки.

* * *

Путь продолжался. Кейлот и два его спутника преодолели Дымный Лес, где росли лавовые деревья, а в воздухе витал пепел. Это оказался достаточно трудный переход. В лесу было жарко, густой дым затруднял дыхание и выедал глаза. Чтобы преодолеть это гиблое место, необходимо было находить циркулирующие потоки чистого воздуха, а они не всегда совпадали с проходимыми местами. Иногда приходилось с боем продираться через дебри. За дымной пеленой бродили странные и, судя по поступи, очень большие звери. Кейлот догадывался об их присутствии только по мощному хрусту валежника. Но, слава богам, их дороги ни разу не пересеклись.

Путники прошли через равнины и пустоши, где когда-то простирались поля, а теперь буйно разросся сорняк, и каталось перекати-поле. Спускались в каньоны и по старым хлипким мосткам переходили глубокие ущелья. У путешественников случались стычки с враждебно настроенными существами, населяющими эти земли. Встречались и дикие животные, наделенные задиристым нравом. Эти последние подкрепляли свои претензии на территорию ядовитыми жалами, острыми клыками и длинными когтями. Но все поединки заканчивались для троицы благополучно, благодаря искусному обращению Кейлота с мечом и своевременной помощи братьев-южан.

Вспоминая пройденный путь, воин не раз ловил себя на мысли, что было бы неплохо по возвращении домой составить более подробную карту южных земель с пространными описаниями всех коварных ловушек, подстерегающих на пути, дабы упростить другим людям путешествие по этим краям. Только потом он заставлял себя спуститься с небес на землю и признать, что никакого возвращения домой не будет. Это путь в один конец. Потому что Алмазный Дракон — это не койот, и даже не горный лев, и из стычки с ним невозможно выйти победителем. Исходя из сказаний и легенд, существо это было практически неуязвимо — смертоносное дыхание ящера держало всех врагов на почтительном расстоянии, а от выпадов тех, кто осмеливался подобраться ближе, чудовище страховала непробиваемая алмазная броня.

Путешествие подходило к концу. Кейлот понял это, когда взойдя на очередной пригорок, увидел вдалеке, за лесом, подножие Хрустальной Горы. Ее верхушка пряталась за облаками. Вообще, эта гора целиком состояла из хрусталя. Это был своеобразный айсберг, гигантская хрустальная глыба, вертикально торчащая из земли, словно клык. Тысячи ветров и бурь, прошедших с начала времен, нанесли на ее склоны грязь и песок. Так образовался слой суглинка, на котором позже, цепляясь хваткими корнями за отвесные склоны, начали произрастать высокогорные растения.

— Сколько дней пути до подножия? — спросил Кейлот у Лютто, который шел следом за ним.

— Пять, — моментально ответил тот без раздумий, только бросил беглый взгляд на зеленый покров леса впереди.

— Пять? — уныло протянул Кейлот.

— Да. И если вас, господин, это интересует, день-два на восхождение.

— Понятно. Надеюсь, этот лес, что перед нами, не дымный? Я вижу огромное облако, зависшее над деревьями почти у самого подножия.

— Нет, — улыбнулся Лютто, и для того, чтобы заметить серый полог в двадцати лигах впереди, ему, в отличие от Кейлота, не понадобилось прищуривать глаза. Кейлот списал это отличие на возраст — он не знал, сколько на самом деле лет было Лютто и Ватто, но выглядели они так, будто только вчера прошли обряд инициации. — Это вовсе не дым, а туман.

— Туман?

— Ну, не туман… Я бы назвал это испарениями — так точнее. Похоже, двадцать-тридцать последних миль нам придется пройти по прекрасному болоту.

— Боюсь, под словом «прекрасное» ты подразумеваешь не внешнюю красоту.

— Совершенно верно. Я имею в виду, что болота эти просто чудовищны, как по своему виду, так и по содержанию.

— Час от часу не легче, — вздохнул Кейлот.

Они спустились с холма и углубились в дремучий лес.

Глава 3Ночной визитер

Путники продвигались по лесу вторые стуки. Воодушевляло то, что за все это время на пути не повстречалось ни одной серьезной опасности, хотя непролазные дебри и изобилие всякой живности способствовали этому как никогда. Впрочем, иных поводов для радости пока не было. Лес, по которому довелось идти, назывался Мрачным, и Кейлот повстречал немало доказательств того, что это прозвище оказалось весьма метким. Густой подлесок и деревья, практически сраставшиеся стволами, превращались в серьезную, а порой и непреодолимую преграду. А крепкие ветви сплетались столь тесно, что заставляли надолго позабыть о синем небе и ярком солнце над головой. О том, что день сменяется вечером, а ночь — утром, Кейлот догадывался по пению птиц: по утрам трелями заливался жаворонок, а ночью начинали свою охоту совы и филины.

В авангард небольшого отряда был негласно поставлен Лютто. Кейлот уже давно отметил, что южанин умеет хорошо ориентироваться на местности и безошибочно находит спасительные пути даже в самых дремучих лесах. Возможно, это было как-то связано с его исключительным чувством равновесия или прирожденной гибкостью. В любом случае, путникам еще ни разу не довелось усомниться в правоте его слов и дельности советов. Следом шел Ватто. Замыкал процессию Кейлот. С момента вступления под сень Мрачного Леса его не покидало чувство того, будто за ними кто — то идет. Весомые доказательства в пользу этого весьма тревожного подозрения отсутствовали, и воин при всем желании не смог бы объяснить, что подвигло его на подобную мысль. Однако Кейлот давно уже привык полагаться на внутреннее чутье, а потому с готовностью взял на себя роль бдительного дозорного и с удвоенным вниманием реагировал на каждый вскрик, шорох или треск, которые были отнюдь не редкостью под сенью зловещего Мрачного Леса. Не переставал напоминать себе, что здесь полным-полно живности, в кронах деревьев обитает множество диковинных птиц, и только богам известно, какие у них повадки, голоса и, что немаловажно, габариты. Однако почему-то сам с трудом в это верил.

Во вторую ночь, которую отряд провел в лесу, Ватто сменил Кейлота на ночном дежурстве. Кейлот улегся возле костра, потому что в Мрачных Лесах с наступлением ночи ощутимо холодало, завернулся в плащ и моментально уснул. Ватто привалился спиной к стволу ближайшего дерева. Южанину полагалось следить за лагерем и поддерживать горение костра. Что-что, а это не должно было составить большого труда.

Кейлот проснулся на рассвете от того, что продрог до костей. Он оглянулся, чтобы посмотреть на костер, но над кострищем давно перестал виться дымок, а угли едва розовели из-под слоя пепла. Ватто спал сидя, все так же опираясь спиной о ствол дерева и свесив голову на грудь, из чего следовало, что заснул он практически моментально, как только заступил на вахту. А в его вещевом мешке ковырялось какое — то черное существо. Было еще очень рано. Слабое сияние утра едва просачивалось сквозь густые кроны деревьев, а розоватый отблеск углей нельзя было назвать надежным источником света, поэтому Кейлот очень смутно видел пришельца. О присутствии чужака говорил лишь шорох, с которым тот переворачивал содержимое походного мешка Ватто. Кейлот подумал было, что это енот или лисица. Только сразу же усомнился в своем решении — неясные очертания гостя подсказывали ему, что существо сидит на корточках и довольно ловко роется в мешке обеими руками. Насколько знал Кейлот, ни еноты, ни лисицы делать этого не могли.

Воин перевернулся на живот. Медленно подтянул одно колено, потом другое. От долгого лежания у него затекли ноги, и когда Кейлот подтягивал левую, колено громко хрустнуло. Черное существо на миг замерло. Мужчина услышал сопение. Потом все затихло. Кейлот ничего не видел и не слышал, но выжидал. Чужак, вероятно, оказался в таком же положении. Если он мог видеть в темноте, то никак не воспринял перемену позы дотоле спящего человека.

Кейлот не знал, что делает Лютто. Скорее всего, спит. По его разумению, южанин должен был составлять третью вершину треугольника, который образовывала их маленькая компания, располагаясь на ночь вокруг костра. А если так, то он находился на таком же расстоянии от незваного гостя, что и Кейлот. Только меча при нем не было. Все, чем был вооружен Лютто — это короткий кинжал и серебряный топорик с длинной рукоятью. Кейлот счел, что арсенал для нападения невелик. Но тут же переменил свое мнение, и не в лучшую сторону, когда вспомнил, что вооружение Ватто составляло все то же самое, с той только разницей, что теперь его добро находилось в лапах чужака.

«Ох, лучше бы Лютто не спать», — подумал Кейлот, переживая за жизни друзей и молясь всем богам, чтобы непрошеный гость оказался достаточно самонадеянным и не воспользовался ни одним из подвернувшихся под руку предметов.

Шорох возобновился. Видимо, пришелец решил, что встрепенулся по ложной тревоге. Для Кейлота же это был сигнал к действию. Когда он спал, то его собственный вещевой мешок находился под головой, а ножны с мечом — под левым боком. И сейчас Кейлот взялся за рукоять меча и принялся осторожно его вытаскивать. Тогда еще не мог с уверенностью сказать, что именно он намеревается сделать с непрошеным гостем: просто напугать или снести голову с плеч. Все зависело от того, как поведет себя пришелец: пустится наутек или примется нападать.

Кейлот медленно приподнялся, опираясь на локти и колени. Кисть правой руки он повернул таким образом, чтобы сразу нанести серию рубящих ударов. Разумеется, он воздавал должное и острию меча, но в кромешной тьме от него было мало толку. Воин осторожно выставил вперед левую ногу и уже изготовился броситься в бой, когда черное существо, почуяв неладное, резко оглянулось. У Кейлота перехватило дыхание. В темноте, в паре футов над землей проплыли светящиеся глаза пришельца — четыре желтых треугольника.

Чудовище! Кейлот думал, что имеет дело со зверем. В крайнем случае, с одичавшим лесным жителем. Но внешний облик ночного гостя оказался просто невообразим, и не внушал ничего кроме ужаса и отвращения.

Все, дальше медлить не имело смысла. А возможно, было даже опасно. Кейлот с силой оттолкнулся и бросился на врага. Он ударил наотмашь, целясь на пару-тройку дюймов ниже горящих в темноте глаз. Так Кейлот имел все шансы отрубить ночному визитеру голову и избавить себя от дальнейшей мороки. Лезвие грозно засвистело. Но прежде чем оно, не поразив цели, врезалось в ствол дерева, воин увидел, как четыре сверкающих треугольника разрослись, превратившись в два круглых желтых глаза, вполне обычных, если не считать черных вертикальных зрачков. Уже потом Кейлот догадался, что именно зрачки делили прищуренные глаза ночного гостя на желтые треугольники. Но это уже не имело никакого значения.

Черное существо пронзительно взвизгнуло и шарахнулось в сторону. Одна его нога зацепилась за лямку вещевого мешка, и незнакомец со стоном повалился наземь. Кейлот быстро перехватил меч и, молниеносно развернувшись, всадил его в землю в то место, где, по его разумению, должен был распластаться пришелец. Но снова промахнулся, и лезвие меча на добрый фут ушло в почву. Незваный гость тем временем откатился в сторону. Суча ногой, он пытался сбросить с нее лямку вещевого мешка. Наконец, ему это удалось, и желтоглазое существо в мгновение ока снова оказалось на ногах. Но Кейлот уже вытащил меч из земли и предпринял новый выпад. Меч описал в воздухе кривую дугу и неминуемо снес бы ночному посетителю макушку, если бы существо не пригнулось. А когда воин разогнул руку и прошелся мечом в обратном направлении, ночной гость избежал удара благодаря тому, что, подпрыгнув, взмыл высоко в воздух и с легкостью мотылька перемахнул человеку через голову.

Кейлот просчитался — существо не было настроено враждебно. Возможно, в его повадках и была заложена известная доля агрессии, да только основывалась она на эффекте неожиданности, который черное существо безнадежно утратило, нарвавшись на поединок. Да, тварь оказалась ловкой и проворной, а тело ее было гибким, как шпагат. Но утратив преимущество, пришелец пытался быстрее скрыться. Одним прыжком он перемахнул через всю поляну, нырнул в кусты и был таков. Кейлот не обладал подобной быстротой. А потому подскочил к еще колышущимся ветвям кустарника и пару раз наобум ударил по ним мечом. Однако обоюдоострое лезвие не перерубило ничего, кроме нескольких особо толстых ветвей.

Вспыхнул яркий свет. Ватто проснулся, применил свою магию и поджег пару сухих поленьев, тем самым дав вторую жизнь погасшему костру. Однако его магия была чересчур слаба, чтобы южанин только лишь с ее помощью мог поддерживать горение.

— Что случилось? — воскликнул он, увидев свой распотрошенный вещевой мешок. Чугунки и кастрюльки, которые южанин нес с собой, валялись вокруг мешка. Тут же лежал порванный кисет с нюхательной солью — была у южан к ней известная слабость.

— Ты заснул на посту — вот, что случилось! — жестко растолковал ему Кейлот.

Лютто открыл глаза и теперь сидел, сонно озираясь по сторонам.

— Где твой кинжал? — сурово спросил Кейлот, усаживаясь на корточки перед Ватто. Южанин с растерянным видом перебирал свои пожитки, пытаясь определить, все ли из них на месте. Походную посуду он сложил в одну сторону, съестное — в другую, остальные вещи вывалил посередине. Кейлот облегченно вздохнул, когда обнаружил там, среди всего прочего, изогнутый кинжал в кожаных ножнах. Но тут взгляд воина упал на разорванный кисет с солью. Грубая ткань мешочка была даже не распорота, а рассечена каким-то очень острым предметом. Кейлот не думал, что ночной гость воспользовался подручными средствами, чем-то вроде осколка стекла или заточенной монетки. Ни то, ни другое не смогло бы так безупречно разрезать ткань. Наверняка, у пришельца имелось нечто такое, что вкупе с быстротой и прыжками могло сделать его очень опасным противником.

— Почему ты носишь кинжал в своем вещевом мешке? — сухо вопросил Кейлот.

Ватто не нашелся с ответом. Да и разве можно дать объяснение обыкновенной небрежности? Кейлота разозлила подобная беспечность. Он привык иметь дело с людьми, которым не надо объяснять, что оружие должно находиться в пределах непосредственной досягаемости, ибо в экстремальных условиях потребность в нем может возникнуть внезапно, а любое промедление будет стоить жизни. Ватто, судя по всему, подобной науке никто не обучал.

Южанин открыл было рот, но Кейлот не дал ему ничего сказать:

— Пристегни его к ремню, и быстро!

Ватто подчинился. Его поступок заставил Кейлота стиснуть зубы.

— Ты левша? — сдержанно спросил он.

— Нет.

— Тогда почему цепляешь ножны с кинжалом справа?

— Потому что вы приказали его пристегнуть, вот я и…

Кейлот глубоко вдохнул. Успокаивал себя тем, что Ватто — маг, а магу простительно быть неосведомленным по части холодного оружия. Но, насколько он знал, даже в магическом поединке бывают случаи, когда противники оказываются на столь близком расстоянии друг от друга, что куда проще пустить в ход кинжал или стилет, чем сотворить очередное заклинание.

— Ладно, — сказал он. — Перемести его влево. Так тебе не придется сгибать правую руку и откидывать полу плаща, чтобы быстро вооружиться.

Ватто исполнил поручение Кейлота, и они продолжили изучать вещи, разложенные на земле.

— Не могу понять, — промолвил Ватто, отправляя обратно в мешок пакет с сухарями, несколько пресных лепешек, завернутых в вощеную бумагу, и пучок корней лакричника, что являлись походной аналогией тростникового сахара. — Из съестного ничего не тронуто. Значит, это был не зверь.

— Ничего не пропало? — удивился Кейлот. Он был близок к тому, чтобы махнуть на ночное происшествие рукой. И если бы его меч все-таки настиг беглеца и снес ему макушку, то Кейлот бы уже горько сожалел об этом.

— Нет, — медленно проговорил Ватто. — Топорика нет.

— Что? — изумился Кейлот, почувствовав, как внутренности покрываются инеем.

— Да. Оно унесло только топорик.

— Только топорик! — в сердцах воскликнул Кейлот. Он едва не стукнул себя ладонью по лбу. Ну, конечно. Топорики южан были идеально острыми, недаром же и Ватто, и Лютто, так старательно затачивали их каждый вечер. Кейлот не сомневался, что разрез на кисете был оставлен именно им. Разве ночной гость наведывался в их лагерь, чтобы разжиться чем-то съестным? Нет. Он шел за путниками и прятался, когда привлекал к себе их внимание, потому что был безоружен. Теперь он заполучил замечательное оружие — серебряный топорик с достаточно длинной рукояткой, чтобы вонзить его кому-нибудь в голову, оставаясь при этом незаметным.

— Прекрасно! — Кейлот обрушил ладонь на колено, и прокатившийся громкий хлопок спугнул птиц в кронах ближайших деревьев. — Как можно быть таким беспечным и безответственным, Ватто?

— Извините, господин! Сам не знаю, как это произошло! Изви…

— Нет, Ватто, я не могу тебя простить! Только не в этот раз! Это не пустяк. Благодаря тебе наш враг разжился отличным оружием, и в будущем оно может оборвать жизнь кому-нибудь из нас. Молодец, Ватто! Теперь я никогда не оставлю тебя на дежурство. Никогда! Радуйся, ибо отныне ты всегда будешь спать по ночам. Но не надейся на безмятежные сны, потому что в любой момент можешь проснуться и обнаружить меня, своего брата, а то и нас обоих — мертвыми.

Ватто смотрел на Кейлота невероятно огромными глазами. Кейлот не знал, стояли ли в них слезы, или это был всего лишь отсвет костра. Да ему было все равно — в военное время за такие оплошности расплачивались жизнями. Еще неизвестно, каким боком выйдет им эта.

Он встал, отряхнул колени от налипших травинок и вернулся к своему вещевому мешку.

— Собирайтесь. Отдых окончен. Отправляемся прямо сейчас. Не хочу рисковать, оставаясь здесь после всего случившегося.

— Господин Кейлот, смотрите-ка! — позвал его Лютто. Он стоял возле кустов, верхушка которых была аккуратно и ровно ссечена мечом его командира.

— Что там? — буркнул он, но все же встал и подошел.

— Вон, — Лютто указал на что-то в глубине зарослей. Поначалу Кейлот не понял, что именно. Но потом присмотрелся и увидел на одной из ветвей зацепившийся клочок черной шерсти. Кейлот протянул руку, осторожно снял его двумя пальцами, словно ядовитого паука. Повернулся к костру.

— Что скажете, господин? — поинтересовался Лютто, склонившись над правым плечом Кейлота. Ватто склонился над левым.

— Трудно что-то сказать, знаешь ли. Это не собачья шерсть и не волчья… Нечто подобное я видел у горцев, когда наша дивизия вела бои с высокогорными бастионами на северо-востоке. Горцы носили черные полушубки из шерсти яков. Но я сомневаюсь, что наш ночной визитер — некая отдаленная их родня. Уж как он сигал… Ни одно копытное не совершит подобный прыжок… Если только это не горный козел.

— Вокруг хватает странных существ, — осмелился подать голос Ватто.

— Совершенно верно, — согласился Кейлот, и у Ватто отлегло от сердца. Кейлот мог бы проигнорировать его реплику, и тем самым подчеркнуть свою обиду. Но коль скоро он поддержал разговор, значит, не собирался долго злиться.

Тем временем Кейлот поднес клочок черной шерсти к лицу и осторожно понюхал. Тут же отшатнулся назад.

— Фу! — выдохнул он. — Ну и вонь!

— В самом деле? — ухмыльнулся Лютто, протягивая руку за клочком шерсти. — Можно я? — он тоже поднес добычу к лицу, осторожно втянул в себя воздух и непроизвольно повторил движение своего командира. — Да уж, не благовония — это как пить дать. Но и яками тоже не пахнет.

— А чем же тогда? — спросил Кейлот.

— Это не животный запах, господин. Если у шерсти и был когда-то собственный аромат, то его давно перебил… вот этот.

— А можно и я попробую? — несмело предложил Ватто. И брат с готовностью протянул ему пучок мягких черных волосинок. Ватто последовал всеобщему примеру — поднес руку к носу, убрал. А потом сделал невообразимое — повторил эксперимент. Снова поднес руку к лицу и снова убрал ее. И так несколько раз. В перерывах между попытками он делал непродолжительные паузы, прислушиваясь к собственным ощущениям. Кейлот и Лютто терпеливо ожидали его ответа. Наконец Ватто отбросил шерсть. Она угодила в огонь и бесславно там сгорела. То есть не последовало ни вспышки, ни искр.

— Ну и что? — спросил Лютто. — Псина?

— Навоз? — предположил Кейлот.

Ватто покачал головой, тем самым ответив на оба вопроса.

— Сера, — подытожил он.

Кейлот и Лютто встретили его вердикт гробовым молчанием. Кейлот не знал, что чувствовал Лютто и о чем думал Ватто, но только его собственный кишечник, похоже, решил свернуться клубком. Сера. У Кейлота она ассоциировалась с рассказами деда о преисподней. А еще с плато Тур-Тур и демонической горой. На дне тех самых впадин, что появлялись то здесь, то там, и в полночь могли запросто поглотить спящее и ничего не подозревающее войско, плескалась зеленовато-желтая жижа, и шел от нее точно такой же зловонный, серный запах. Неужели черное существо выбралось оттуда и увязалось за ними? И если так, то неужели же оно плелось следом целых два месяца и он, Кейлот, обнаружил его присутствие только сейчас?

«О, горе тебе!», — в голове прозвучал голос старого вояки Ретрика Свирепого, который муштровал Кейлота в бытность последнего зеленым юнцом. Подобная фраза всегда предваряла гневную тираду, обрушивавшуюся на голову мальчика за любую допущенную провинность.

— Кейлот? — позвал его Лютто, отметив полнейшее замешательство на лице командира.

— За нами идет жуткое существо, — медленно проговорил он. — Коварное и опасное… Вооруженное, по меньшей мере, топориком Ватто. Так что, если вам дорога жизнь, будьте начеку.

Глава 4О сущности проклятий

Кейлот не относил себя к суеверным людям, однако и он не мог отделаться от мысли, что день, не задавшийся с самого утра, едва ли изменится к вечеру. Зловещая атмосфера Мрачного Леса как никогда располагала к подобным пессимистичным мыслям, но вскоре и с ней начало твориться что-то неладное, что, впрочем, тоже не сулило ничего хорошего. Чем дальше продвигался отряд, тем все более ощутимой становилась близость туманного облака, которое Кейлот и его спутники увидели с пригорка, прежде чем углубились в чащу. Воздух сделался влажным, почва потеряла твердость, и сапоги путников начали оставлять на ней легкие следы. Еще не увязали, но Кейлот понимал, что все к тому шло. Роса на листьях папоротников могла продержаться с раннего утра до позднего вечера, пока не обращалась в крошечные ледышки, а порой капли ее оказывались настолько велики, что могучие листья прогибались под их тяжестью.

— Что это еще за новая напасть? — Кейлот пригладил рукой волосы. Он обратил внимание на то, что с каждым шагом в лесу становится светлее, а воздух буквально звенит от непрерывной капели.

— Это место, где Мрачный Лес переходит в Лес Плача, — обернулся Ватто.

— Лес… Палача? — хмурясь переспросил воин.

— Нет. Лес Плача, — поправил его Ватто. — Там довольно светло, не в пример Мрачному Лесу. Но дер…, — договорить он не успел, потому что его правая ступня зацепилась за выступающий корень.

— Ватто! — Кейлот попытался схватить его за руку и предотвратить падение, но кисть воина прошла в паре дюймов от локтя южанина, так что Ватто беспрепятственно нырнул своим многострадальным носом в заросли папоротника.

— Ах, проклятье… — глухо и раздосадовано выругался он.

Лютто остановился, мгновенно обернувшись на шум. В руке у него что-то блеснуло. Кейлот пригляделся и мысленно похвалил парня за то, что тот успел выхватить кинжал. В будущем подобная быстрота могла сыграть ему на руку.

— О, Небеса! Ватто, какой ты неуклюжий! — невесело усмехнулся Кейлот, протягивая руку, чтобы помочь южанину встать. — Тебя часом никто не проклинал?

— Нет, господин, — Ватто потер ушибленное колено, а потом коснулся носа, чтобы проверить не течет ли кровь. — Кроме вас, никто.

Кейлот оторопел.

— Я тебя… что?

— Прокляли, господин. На ночные кошмары, — тем не менее, в голосе Ватто не звучало ни обиды, ни упрека. Хотя он имел на них полное право, если в его словах была истина.

— Ты что-то путаешь! Я ничего такого не говорил!

— Сказали, господин. Когда я заснул во время ночного дежурства. Вы еще сказали, что больше никогда не оставите меня на посту, и отныне все ночи напролет я буду спать, однако не так безмятежно, как прежде.

Кейлот взглянул на Лютто в поисках поддержки. Но тот лишь мрачно кивнул в подтверждение слов брата. Лицо его было непроницаемо и неумолимо, как у судьи. Если кто и корил Кейлота за содеянное, так только он. Воин внезапно вспомнил, как Лютто держал себя в присутствии королевских стражников, и ему не хотелось видеть его таким вновь.

— Говорили, господин. Я был тому свидетелем.

— И это проклятье? — недоумевал Кейлот. Какое-то страшное и очень черное воспоминание зашевелилось в голове, но воин предпочел не видеть, как кобра раскрывает капюшон, а размытые образы обретают четкость. То были призраки прошлого, а им следовало оставаться в Денвилле.

В ответ на его вопрос Лютто и Ватто синхронно кивнули.

— Но я был просто зол, — принялся оправдываться Кейлот. — Зол и раздосадован, больше ничего. У меня и в помыслах не было… Я не хотел, ты понимаешь, Ватто?

Ватто сочувственно улыбнулся, словно вовсе не винил Кейлота в том, что тот отплатил ему такой монетой за помощь и верную дружбу.

— По-другому и быть не могло. Разве радостные люди склонны кого-то проклинать? Их голоса слишком высоки, а лица повернуты к небу, поэтому сказанные слова плохо слышны под землей и не достигают маленьких ушей Локи-шана. А вот к тому, что люди говорят в моменты досады, обиды или злости, он прислушивается очень внимательно. Лица таких людей обращены к земле, и пусть говорят они очень тихо, Локи-шан прекрасно их слышит. И рад исполнить все сказанное. Поэтому, господин, когда вас разбирает досада или злость, нужно тщательно взвешивать каждое слово.

— Кто такой этот Локи-шан? — спросил Кейлот.

— Это бог злорадства, — пояснил Лютто, держа руки скрещенными на груди.

— Что — то вроде дьявола?

— Нет. Дьявол — это дьявол. А Локи-шан — это темный бог, представитель нашего пантеона. Он и впрямь живет под землей, но не в Чертогах Проклятых, а в темных пещерах, которые лишены украшений или каких-либо иных отличительных особенностей. В мифах это довольно тусклое и унылое место. Души людей, которые позволили зависти завладеть своим сердцем или ценили мщение превыше иных земных радостей, вынуждены после смерти обитать в аду однообразия. Существует поверье, что они превращаются в кротов и проводят целую вечность, роя новые подземные ходы для своего повелителя.

— Вот оно что, — протянул Кейлот. — Чудная ваша религия.

— Так и что? — в голосе Лютто прозвучало возмущение. Выглядел он оскорбленным. Кейлот счел, что при других обстоятельствах из него мог бы получиться замечательный религиозный фанатик.

— Мы, в Королевстве Низовья, верим в одного бога, — пояснил воин. — Ну, в двух, если считать дьявола его темной альтернативой.

— Если вы не верите в наших богов, это еще не означает, что их не существует, — довольно прохладно возразил Лютто.

— Ну, ладно — ладно, — сказал Кейлот, вскидывая руки ладонями вверх. Меньше всего ему сейчас хотелось вести философские дискуссии. — В любом случае, я не хочу, чтобы Ватто страдал из-за моей минутной слабости. Как я могу снять это проклятие?

Лютто и Ватто обменялись взглядами, которые совсем не понравились Кейлоту. В тылу он не раз замечал, как такими же молчаливыми взорами обменивались лекари, собиравшиеся отрезать раненному изувеченную конечность. Они превращали его в калеку, но зато спасали тело от гангрены.

— Я сделаю все, что в моих силах, — поспешил заверить их Кейлот, чтобы братья не думали, будто он собирается спасовать.

— Дело в том, — заговорил Ватто (их с братом дуэль взглядов лишь определяла, кому следует взять на себя смелость и поведать Кейлоту суровую правду; выбор пал на Ватто). — Вы уже ничего не сможете сделать. От проклятия я могу избавиться сам, но только в том случае, если искуплю свою вину.

— Каким образом? — спросил Кейлот.

— Если спасу вам жизнь. Сегодняшней ночью я пренебрег ею, но впредь мне следует быть очень осмотрительным.

— Если учесть, куда мы направляемся, то осмотрительность тебе вряд ли пригодится. Насколько я знаю, Алмазному Дракону не известно слово «пощада». Сомневаюсь, что он вообще понимает человеческую речь.

— Поэтому мне придется в известной степени изловчиться. В предстоящей схватке с Алмазным Драконом вашим оружием будет меч. Позвольте же мне стать вашим щитом.

Кейлот не знал, что и сказать. Путешествие Лютто и Ватто по уговору, заключенному еще в Королевстве Низовья, заканчивалось у подножия Хрустальной Горы. Их задача состояла в том, чтобы сопроводить воина к логову чудовища и предоставить ему в одиночку разбираться с исполинской тварью. И до недавнего времени подобный исход вполне устраивал обе стороны — братья-южане могли не рисковать, подставляясь под смертоносное дыхание Алмазного Дракона, а Кейлот получал возможность всецело сосредоточиться на поединке, не задумываясь о жизнях тех несчастных, коими пришлось пожертвовать ради отвлекающего маневра.

— Ватто, мы оба погибнем. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Если я не спасу свою душу, то кошмары будут преследовать меня и в загробной жизни, — невозмутимо пояснил южанин. — Превратиться в стеклянную статую куда как лучше, чем целую вечность трудиться в подземельях Локи-шана.

— В таком случае, — сказал Кейлот, не найдя особых преимуществ ни в первой, ни во второй озвученной перспективе, — эту последнюю черту мы переступим вдвоем.

— Втроем, — поправил их Лютто. — Хотите оставить меня в одиночестве и неизвестности? Не выйдет!

— Что же, пусть будет так! — пожал плечами Кейлот, признавая, что за время путешествия из едва знакомых людей они превратились в очень дружную команду. Жаль, что ей оставалось просуществовать совсем недолго.

Кейлот встал. Колени хрустнули, что невольно напомнило о его далеко не юном возрасте. В связи с этим предстоящее восхождение на Хрустальную Гору могло превратиться едва ли не в самую сложную часть пути. Прежде чем двинуться дальше, Кейлот помассировал пальцами колени. Суставы откликнулись на прикосновение тупой ноющей болью.

Ватто тоже поднялся. Оглянулся, чтобы посмотреть на то, что стало причиной его очередного падения. Да, из земли торчал корень. Но какой-то необычный, угловатый. Ватто нагнулся, чтобы получше его рассмотреть, но тут же в испуге отпрянул назад. Почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. То, что он поначалу принял за загрубевшую коричневую кору, на деле оказалось полуистлевшей тканью. А в ее прорехах белели… кости?

— О боги, — пошептал Ватто. — Да это же чья-то рука!

— Кейлот! — позвал он. Воин уже успел сделать с десяток шагов прочь от места их неожиданного привала, но, услышав зов южанина, остановился и оглянулся:

— Что?

— Кажется, я кого-то нашел.

— Кого? — Кейлот вернулся. Ватто тем временем подцепил «корень» носком сапога и, когда из земли вылезла костлявая пятерня, удостоверился в своей догадке. У них под ногами лежал мертвец.

Глава 5Страшная находка

К пущему изумлению Лютто и Ватто, Кейлот живо заинтересовался останками. Он снова опустился на корточки и принялся тщательно изучать полусгнивший рукав. Сразу обнаружил три крошечные серебряные пластинки на обшлаге, некогда темно-зеленом, а теперь грязно-коричневом. Серебряные скобы тоже не устояли перед разрушительным влиянием времени и непогоды — они покрылись толстым слоем серовато-зеленого налета и съежились. Под тканью, в извечной тьме копошились мокрицы. В суставы кисти забились комья земли, а между фалангами среднего и безымянного пальцев застрял бледно-фиолетовый дождевой червь и теперь ловко извивался, пытаясь освободиться из коварной западни.

— Что скажете? — спросил Лютто, склонившись над простертой рукой.

— Пока только то, что это был пеший воин. Скорее всего, пикинер. А еще — он находился на хорошем счету в своем войске.

— С чего вы взяли?

Кейлот постучал ногтем по серебряным пластинкам, соединявшим отвороты обшлага наподобие простых безыскусных запонок.

— А! — протянул Лютто. — По этим украшениям.

— Это не украшения, а знаки отличия! Согласен, они мало приметны и хотя не являются основным опознавательным знаком, все-таки тоже имеют немаловажное значение. В пешем войске было четыре основных чина: десятник, сотенный, войсковой командор и генерал. У десятника на манжетах располагалась только одна железная пластина. С каждым новым званием значков становилось больше, а металл, из которого они были отлиты, прибавлял в ценности.

— Смею предположить, — отозвался Ватто, — что перед нами плачевные останки войскового командора?

— Совершенно верно. А теперь, ну-ка, помогите мне.

Втроем они расчистили небольшой клочок земли шириной в два с половиной фута и длинной почти в семь. В определении размеров зачищаемого участка Кейлот отталкивался от параметров дюжего воина — силача, высокого и широкоплечего — иные кандидатуры на пост военного командора, как правило, не рассматривались. Лютто и Ватто оборвали листья папоротников, которые, нависая над могилой, заслоняли обзор, а Кейлот очистил от земли бренные останки. Как он и предполагал, пехотинец испустил дух, будучи тяжело раненным и одиноким. А если нет, то в его окружении явно не осталось людей, которые смогли бы предать земле тело почившего товарища, как того требовала исповедуемая в Королевстве Низовья религия.

Когда большая часть земли была отброшена, взору троицы открылась плачевная картина. Плоть мертвеца уже полностью истлела. От темно-зеленой рубахи остались жалкие клочья. Кольчуга и доспехи отсутствовали. Грудная клетка стала вместилищем для гигантской кровохлебки. Ее листья торчали из щелей между ребрами, словно павлиньи перья, а большой изогнутый корень (на этот раз точно корень) напоминал затаившуюся змею. Кстати о змеях. Безобидный серый полоз вылез через раздвинутые челюсти потревоженного черепа и с невиданной прытью устремился в заросли папоротника. Следом за ним из пустых глазниц вывалилось несколько крохотных яиц — видимо, змея облюбовала себе черепную коробку в качестве гнезда.

— Вот тебе раз! — присвистнул Лютто, глядя, как заколыхалось на длинном цветоносе красное соцветие кровохлебки, словно покрытая пурпурным платком голова безутешной вдовы.

— Смотрите, господин! — Ватто указал на нижнюю часть скелета, которая успела глубоко погрузиться в землю. Южанин опустился на колени и принялся очищать находку от грязи. Кейлот проследил в указанном направлении. Сначала ему показалось, что ниже пояса у мертвеца вообще ничего нет, но потом пригляделся и едва не вскрикнул от изумления. Нет, ноги у покойника все-таки имелись, но были они не костяными, а стеклянными. Выглядело это довольно гротескно. Стекло отлично сохранило форму нижних конечностей. При желании можно было провести по ним рукой и нащупать выпуклую пряжку ремня или складку, там, где материя неплотно облегала колено. Только Кейлот остерегался дотрагиваться до тех поверхностей, которых коснулось смертоносное дыхание Алмазного Дракона. В Королевстве Низовья бытовало мнение, что такого рода останки обладали еще достаточно сильным последействием, чтобы убить не в меру любопытного человека или животное. Кейлот не знал, насколько правдивы подобные слухи, только проверять ему это совсем не хотелось.

— Хватит, Ватто, — Кейлот остановил раскопки южанина. — Встань и отойди в сторонку.

— Но я бы мог…, — попытался возразить Ватто.

— Достаточно.

Южанин подчинился. Он отошел и встал у Кейлота за спиной. Разошедшиеся челюсти мертвеца производили впечатление злорадной насмешки мертвого над живыми, вроде:

«Свое я уже отстрадал, а у вас, ребята, все еще впереди».

— Что вы об этом скажете, господин? — спросил Лютто.

— Разве тут стоит что-то говорить? По-моему, все вполне очевидно — очередная бестолковая смерть, явившаяся результатом бестолкового командования.

— В чем, как вы думаете, была их ошибка? — полюбопытствовал Лютто.

— К счастью, я не был свидетелем разыгравшегося сражения… Сомневаюсь, что поединок вообще имел место быть. Алмазный Дракон просто атаковал войско с воздуха и через несколько минут уничтожил всех до единого. А те, кто бросился врассыпную и успел спрятаться… Пожалуй, вы и сами сейчас видите, что с ними случилось… И еще я не думаю, что войско добралось до Хрустальной Горы. Несчастье настигло его где-то неподалеку, — Кейлот огляделся по сторонам. Если он хотел отыскать взглядом остекленевшие деревья и прозрачные статуи, в которые превратились солдаты, попытавшиеся оказать Дракону сопротивление, то искал напрасно. Троицу путешественников окружал вполне заурядный лес с обыкновенными деревьями и бесформенными кустарниками. Однако здесь не пели птицы… Может, это что-то означало… а может, и нет.

Внезапно Кейлот увидел нечто занимательное. Он снова опустился на корточки — его колени негромким хрустом выразили протест таковому решению, однако подчинились, заставив Кейлота слегка поморщиться от боли, — и протянул руку к обнаженным суставам плеч мертвеца. Подцепил большим и указательным пальцами плоскую щепку, завалившуюся в щель между правой ключицей и самым верхним правым ребром. Без труда извлек находку и уложил ее на ладонь, чтобы получше рассмотреть.

— Что это? — Лютто и Ватто подступили слева и справа. По очертаниям пластины было сложно утверждать что-то конкретное — она вся взбугрилась и почернела. Человек с богатым воображением мог увидеть в ней, что угодно.

Но Кейлот знал, что искать:

— Это еще один знак отличия, который пришивался к воротнику и указывал на принадлежность солдата к одной из восьми префектур Королевства Низовья. Этот изображает бобра. А бобер был эмблемой Байнфорда — восточной префектуры.

— По-моему, на бобра она как раз совсем не похожа, — заметил Лютто, щурясь и склоняя голову то влево, то вправо, чтобы отыскать наиболее подходящий ракурс.

— Конечно, не похожа, потому что серебро потемнело, — возразил Ватто, и обратился уже к Кейлоту: — Что это может означать?

— Байнфорд отправил свою дивизию три года назад, сразу после того, как стало очевидным, что военную делегацию Стэджфорда постигла неудача — ее останки мы нашли в одном из котлованов на плато Тур-Тур. Стало быть, мертвец «почивает» здесь уже без малого три года.

— А сколько всего было таких походов?

— Пять. В общей сложности, десять тысяч солдат и около пятисот единиц боевых орудий — пушек, катапульт и …

— И прочего хлама, — заключил Лютто. — О, боги! Угробить столько народу и не пойми зачем!

— В истории всегда так было и всегда так будет. Помнишь, я рассказывал тебе о наших сражениях с горцами из высокогорных бастионов Шуми-Вега на северо-востоке? Тогда мы потеряли полторы тысячи солдат, но не отвоевали ни пяди земли.

— Но если пять армий потерпели поражение, зачем же посылать троих на верную погибель и продолжать на что-то надеяться?

Кейлот взглянул на Лютто крайне разочарованно.

— Все это очень просто. И, честно говоря, я не думал, Лютто, что ты этого не поймешь.

Смуглые щеки южанина если и порозовели, то совсем незаметно. Видимо, Лютто не стыдился своего незнания.

— Почему-то все думают, — начал Кейлот, — что Алмазный Дракон… да, в целом, и все драконы — это исполинские твари с куриными мозгами. Я так не считаю. Если и попадаются драконы глуповатые или бессловесные, то это скорее исключение, нежели правило. Кто-то говорит, что драконы коварны и алчны. Пусть так, но ведь и это тоже проявление разума, не так ли? А от кого-то я слышал, что жители Атлантиса заключили мирное соглашение с Водяным Драконом, и оно оставалось в силе многие и многие годы.

— Атлантис затонул тысячу лет назад, вы знаете об этом? — несколько грубовато поинтересовался Лютто.

— Да, знаю. Но не думаю, будто в том, что огромный материк ушел под воду, была какая-то часть вины Водяного Дракона. В любом случае, речь сейчас не о нем. Я просто хочу сказать, что если у Алмазного Дракона имеются весомые причины атаковать Королевство Низовья, то я с удовольствием их выслушаю, прежде чем отсеку ему голову.

— Довольно самонадеянное замечание, господин, — заметил Лютто.

— Так почему же у нас троих больше шансов выжить, чем у целой армии? — напомнил Ватто. Скорее для того, чтобы вопросом своим заглушить непочтительный комментарий брата.

В ответ Кейлот указал на череп распростертого у его ног скелета.

— Вы видели опаловидного полоза, который вылез отсюда?

Лютто и Ватто кивнули. Синхронность некоторых их движений поражала.

— А вы заметили, как закачались листья папоротников, когда змей уполз в заросли?

Лютто и Ватто задумчиво переглянулись.

— Вы не проследили за этим, верно? — разгадал их растерянность Кейлот.

— Нет, господин, — в один голос сказали они.

— А если бы сотня ужей устремилась к этим зарослям, тогда бы вы заметили?

— Еще бы, — отозвался Ватто. — Сотню ужей и саму по себе заметить не сложно…

— Вот. А представьте себе, что сотня ужей — это многотысячная армия, а один полоз — это наш маленький отряд. Как вы думаете, кого Алмазный Дракон в первую очередь заметит со своей верхотуры и обдаст холодным душем?

— Конечно, армию, — просиял Ватто. — А маленький отряд, да еще и с умелым воином во главе, просто обречен на успех.

— Ты прав, Ватто, — сказал его брат. — Только последние два слова были излишни. Наш отряд просто — обречен.

— Лютто, ты стал чересчур пессимистичен, — заметил Кейлот.

— Вы очень мудры, господин, но одною лишь мудростью зло не победить. Сказание говорит, что король Генрих проиграл Смерти в шахматы.

— Что…

— А теперь идемте, — Лютто развернулся и быстро зашагал дальше. — Мы опаздываем на тот свет, — бросил он напоследок.

Кейлот уставился на Ватто.

— Что это с ним?

— Не обращайте внимания, господин. Большую часть жизни мы с Лютто были одиноки. И все это время ему приходилось довольствоваться одним лишь моим обществом. Не самая лучшая кандидатура, скажу я вам. Но сейчас у него появился отличный друг, которого он не хочет потерять. От себя добавлю, что мне этого не хочется так же сильно, как и ему.

— Благодарю тебя, Ватто. И благодарю твоего брата. Но нам и вправду пора идти, а то еще потеряем Лютто из виду.

— Не волнуйтесь, господин, далеко он не уйдет. Спесь немного выветрится, и он остановится. А как насчет мертвеца? Стоит ли нам предать его земле, как того требуют традиции вашего народа?

— Не имеет смысла, Ватто. Думаю, он не единственный такой. Вскоре мы встретим и множество других. Не хоронить же нам их всех?

Глава 6Самум

Кейлот оказался прав — через некоторое время они действительно повстречали на пути печальные останки того, что некогда называлось вооруженными силами Королевства Низовья. Но случилось это не раньше, чем пресловутый Мрачный Лес уступил место Лесу Плача. Уже к вечеру третьего дня единственная тропинка, по которой шли путники, размокла и превратилась в месиво. Кейлоту едва удалось найти подходящее место для ночлега, а задача со сбором хвороста для костра оказалась практически неосуществимой. Лютто вернулся из своей короткой вылазки с охапкой влажных сучьев, весь грязный и всклокоченный. И такой уставший, что у Кейлота язык не повернулся упрекнуть его в недоброкачественной работе. Лютто молча вывалил свою добычу в специально выложенный из камней круг и обессиленный свалился на землю. Грязь облепила его сапоги по самые лодыжки. Кейлот указал южанину на эту деталь.

— Верно, господин, — пробормотал Лютто, едва ворочая языком, и медленными, неуклюжими движениями попытался вычистить обувь. — Мне пришлось идти почти по колено в грязи. Но и это еще не самое плохое. Знаете, как говорят, что Глотка Дьявола — это самое глубокое место в Жемчужном Море? Так вот, Лес Плача славится тем, что самые глубокие его места доходят взрослому человеку до подбородка.

— И чем же заполнены эти «глубокие места»?

— Как чем? Грязью, конечно.

Кейлот задумчиво кивнул. За время путешествия ему довелось столкнуться со многими трудностями, и то, что воин, в конечном счете, оказался практически у цели, лучше всяких доводов свидетельствовало о том, насколько хорошо он умеет преодолевать различные преграды. Одной больше, одной меньше — какая, в сущности, разница?

— Я помню, Лютто, как ты сказал, что два или три десятка последних миль нам придется пройти по болоту.

— Я и сейчас могу это подтвердить. А также посоветую вам обзавестись крепкой такой жердью длиной с ваш рост, и, когда мы вступим на территорию заболоченных земель, не расставаться с ней ни на секунду.

— Я думаю, это будет несложно.

— На вашем месте я бы не был столь самоуверенным. Лес Плача — скверное, препоганое место, в котором точку опоры вы можете потерять так же внезапно, как если бы шли по льду.

— Я знаю — топи есть во всех болотах.

— Вот как раз топей там и нет, — добавил Ватто, подсаживаясь ближе к выложенному из камней кругу, в центре которого возвышался небогатый «улов» брата, — и жердь вам понадобится вовсе не для того, чтобы прощупывать почву. Всю технику перехода через грязевые болота мы с Лютто расскажем вам завтра. А пока вам следует знать о Роншейнском болоте лишь то, что оно населено уродливыми безмозглыми тварями, чья жизненная позиция определяется всего двумя вещами: чувством голода и инстинктом самосохранения.

— Так же, как и везде, — заметил Кейлот.

— А еще там обитают привидения.

Эта последняя реплика заставила губы Кейлота изогнуться в беззлобной снисходительной усмешке. Рассказами о привидениях в нынешние времена представлялось возможным напугать только детей, да некоторых чересчур суеверных или слишком мнительных взрослых, к коим Кейлота никак нельзя было причислить. Да, он верил в существование Абидума, города мертвых, который находился далеко на севере, в краю вечной мерзлоты, но и всего лишь. Вот там, за отвесными нагромождениями ледяных торосов, по другую сторону непроходимых снежных пустынь и находилось последнее пристанище всей нежити мира — неприступная крепость Абидум, построенная из всех надгробных камней и плит, которые когда-либо воздвигались над могилами усопших людей от начала времен. По сказаниям, строительного материала оказалось так много, что его хватило даже на построение гигантского запутанного лабиринта, через который должна пройти каждая отделившаяся от тела душа, чтобы занять достойное место в Раю. Если же она заплутает и не найдет выхода в положенный срок, то с равной вероятностью может, как навсегда поселиться в коридорах лабиринта, так и познать все «прелести» пребывания в Аду.

Одним словом, Кейлот посчитал слова Ватто жалкой попыткой произвести на него впечатление. Воззвать, так сказать, к глубинному страху перед смертью.

— Привидения? — переспросил он.

— Вы зря иронизируете, господин, — севшим голосом заявил Ватто, — ибо история не знала еще ни одного призрака, который не стремился бы наградить живого человека своей незавидной участью.

Высказавшись, Ватто поджал губы, дав понять, что пренебрежительность Кейлота сильно оскорбила его чувства.

— Извини, Ватто. Я — воин и практичный человек, и готов поверить всему, что увидят мои глаза. Но они еще не видели ни привидений, ни вампиров, ни живых мертвецов. По завершении кровопролитных битв, мы рыли братские могилы и сносили туда всех павших солдат, а потом зарывали землю и воздвигали над курганом один наспех сколоченный крест. За всю свою жизнь я не встречал ни одного мертвеца, который поднялся бы из могилы, возмущенный тем, что его похоронили не так, как полагается.

— Согласен с вами, господин Кейлот. Я, безусловно, уважаю и ценю ваше мнение. Однако вынужден признать, что подобная точка зрения не позволяет вам видеть чуточку дальше своего носа. Уж извините за прямоту.

Ватто протянул руки к хворосту.

— Ничего не выйдет, — предостерег его Кейлот. — Дерево впитало столько влаги, что вовек не разгорится.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал Ватто и, когда он поднял на Кейлота глаза, воин обнаружил, что зрачки у южанина стали красными и засверкали в сгущающейся тьме двумя крошечными угольками. Кейлот в испуге отпрянул. Глянул на Лютто — видит ли он эту ужасающую особенность? Тот видел, но всем своим беспечным видом давал понять, что это его нисколько не волнует. Ватто между тем обратил к Кейлоту раскрытые ладони — в темноте они светились бледным оранжевым светом, а линии на них выделялись ярко-желтым.

— Смотрите, господин, сейчас будет интересно, — предложил Ватто. Его высокий и мелодичный голос изменился до неузнаваемости, сделавшись низким и хриплым, а в словах зазвучало странное потрескивание, как будто у южанина загорелись голосовые связки.

Впрочем, последняя реплика была лишней, поскольку Кейлот и так не мог оторвать от южанина глаз. Превращение заворожило его. Игра света и тени странным образом исказила мягкие черты юноши — плавные изгибы скул сделались грубыми и угловатыми, тонкие линии стали тяжеловесными, вместо вздернутого носа появился черный загнутый книзу клюв, подбородок исчез, слившись с шеей. В конце концов, Кейлот уже не понимал, сидит ли перед ним человек или человекоподобное чудище.

— Лютто? — Кейлот позвал второго брата, и пока тот не откликнулся, потянулся рукой к рукоятке меча.

— Все в порядке, господин, — сказал Лютто. — Ватто хочет познакомить вас со своим приятелем. Он не причинит вам вреда. Отпустите меч — сейчас он вам без надобности.

Кейлот последовал его совету и отнял ладонь от оружия, но только лишь затем, чтобы заслонить ею глаза, поскольку на руки Ватто теперь нельзя было смотреть не жмурясь. Казалось невозможным, чтобы подобное ослепительное сияние излучало что-либо еще, помимо солнца. А свет между тем озарил дальние уголки поляны, на которой путники обустроили свой лагерь, и заставил каждый камешек и травинку отбросить длинную смолянисто-черную тень.

Через секунду сияние померкло, а у Кейлота перехватило дух, когда он увидел, что линии, по-прежнему сверкающие ярко-желтым светом, вдруг отделились от ладоней Ватто и взмыли в воздух. Закружились в невероятном солнечном танце. Две «линии жизни» создали туловище. Две «линии сердца» изогнулись, каждая сделала по две петельки. Присоединившись к туловищу, они образовали четыре коротеньких лапки. «Линии ума» разделились. Та, что сошла с правой руки Ватто, сомкнула свои концы и стала головой. А та, что была на левой руке, согнулась пополам, но концы ее приросли к туловищу с противоположной стороны и создали хвост. Другие мелкие линии, которым человечество пока не присвоило никаких названий, облепили полученный остов, дополнив его незначительными деталями, как легкие штрихи карандаша придают рисунку более совершенный вид. Так на лапках появились когтистые пальцы, а на голове — глаза и маленькие ушки с бахромой по краям.

Похожее на ящерицу существо, повинуясь заданному ранее темпу, не сбавляя оборотов, кружилось вокруг своей оси, раскинув в стороны лапки. Его тело обрастало искрящейся красно-оранжевой чешуей и постепенно удлинялось. Наконец, кружение начало замедляться. Ящерица сделала еще пару оборотов и замерла. Глазки ее были закрыты, и она не подавала никаких признаков жизни.

— Это и есть тот самый приятель? — прошептал вконец пораженный Кейлот.

— Это саламандра, — так же шепотом подсказал ему Лютто.

Ватто протянул руку ладонью вверх, и саламандра мягко опустилась на нее. Глазки существа широко распахнулись — они оказались непроницаемо черными — а вокруг короткой шеи вспыхнул воротник яркого пламени, которое, устремившись по спине и вдоль хвоста, превратилось в своеобразный гребень.

— Ну, здравствуй, Самум! Давно не виделись! — сказал Ватто, и Кейлот услышал его прежний голос. Саламандра подняла голову и уставилась круглыми глазками на Ватто. Южанин погладил существо по спине. Его пальцы прошлись по гребню из трепещущего огня, однако это им не причинило никакого вреда. По крайней мере, на лице у Ватто не отобразилось болезненных эмоций, а на коже не возникло ожогов. Кейлот и Лютто не услышали слов, не увидели движения губ, и, тем не менее, на каком-то ином, глубоком, подсознательном уровне южанин донес до волшебного существа свои распоряжения. И когда Ватто затем поднес руку к горке хвороста и позволил саламандре перескочить со своей ладони на один из сучьев, ящерица тут же взялась за дело — принялась ползать по веткам и слизывать с них влагу. Лишенный губ, рот саламандры приоткрывался, подобно полукруглой щели в ночь, и из него высовывался длинный, белый и блестящий язык. Чуть позже Кейлот вспомнил, на что он был похож. На раскаленный добела металл, который кузнецу не раз доводилось извлекать щипцами из жерла печи. Если аналогия соответствовала действительности, то работа не должна была забрать у саламандры много времени.

— Замечательно! — восхитился Кейлот. — Хотя я больше рад тому, что все закончилось. Ты хоть бы предупредил, что собираешься колдовать. А то я решил, что в тебя вселился демон.

Губы Ватто украсила извиняющаяся улыбка:

— Честно говоря, я и сам не ожидал, что получится. Последнее наше с Самумом приключение закончилось довольно плачевно.

— И я это хорошо помню, — пресным голосом подтвердил Лютто. После появления саламандры он стал еще мрачней, чем прежде. И придвинулся поближе к Кейлоту.

— Как, ты говоришь, его зовут? — переспросил воин.

— Самум, — повторил Ватто, — это дух огня. Погодите, я представлю вас. Самум! — ящерица на миг оторвалась от своего, безусловно, захватывающего занятия. — Это господин Кейлот. Он — наш друг.

Саламандра коротко глянула на воина, мигнула черными глазками и возобновила работу.

— Самум… Какое оригинальное прозвище, — заметил Кейлот. — По-моему, так называют горячий южный ветер, бороздящий просторы пустынь.

— Совершенно верно, — просиял Ватто. — Это прозвище подсказал мне Лютто. Он знает толк в таких вопросах, потому что… — но тотчас Ватто наткнулся на предостерегающий взгляд брата и сразу же умолк. Самум тем временем практически справился с заданием — горка хвороста, возвышающаяся в центре каменного круга, была объята дымом, а изнутри слышалось звонкое потрескивание. Наконец вспыхнул огонь, яркий и живой, а дым, стлавшийся по поляне длинными ватными щупальцами, вознесся к небу.

— Куда он делся? — спросил Кейлот, вглядываясь в костер. Он видел только замысловатую пляску огненных язычков и беспокойное кружение искр. На миг Кейлоту удалось различить ртутный блеск черных глазок Самума, и тогда же он обнаружил очертания тела саламандры. Но в следующее мгновение она вновь растворилась в огне.

— Самум греется, — пояснил Ватто. — В мире, откуда он явился, господствует немыслимый жар. И, когда он приходит по моему зову, то очень замерзает. Единственное место, где он может хоть как-то согреться — это самое сердце пламени.

— Однако ты был недостаточно откровенен со мной, когда сказал, что твоя магия — лишь слабый отголосок былых способностей ваших предков.

— Я назвал ее атавизмом, господин. Это слово гораздо точнее передает истинное положение вещей.

— Пусть так. Но неужели ты покривил душой? Как я погляжу, ты способен на многое.

— Это не моя способность, а всего лишь благоволение Самума. Если бы он перестал чтить нашу прежнюю дружбу, то сейчас мог просто проигнорировать мой голос.

Кейлот заметил, что руки Ватто сжаты в кулаки.

— Что сталось с твоими ладонями после того, как линии отделились от них?

— Сейчас это окна в потусторонний мир. Тот мир, откуда явился Самум.

— Ты можешь показать их мне?

— Нет, господин. Я бы с удовольствием удовлетворил ваше любопытство… и свое тоже, поскольку сам этого ни разу не видел. Но…

— Что же мешает тебе?

— Сейчас узнаете, — загадочным тоном произнес Ватто и обменялся многозначительными взглядами с Лютто. Тот слабым кивком головы ответил на некий незаданный вопрос. И Ватто медленно разжал пальцы. Кейлот так ничего и не увидел, потому что как только это произошло, Самум стал стремительно распадаться на части. Если сдвинуть с места бревно, то на утрамбованной земле, где оно долгие годы пролежало, можно обнаружить столпотворение потревоженных жуков, червяков и сороконожек. Сейчас с Самумом происходило почти то же самое. Крошечные светящиеся линии, из которых он состоял, бросились врассыпную, точно стайка мошкары. «Линии ума» стремительно вспорхнули вверх, как две бабочки, лишив Самума хвоста и головы. «Линии сердца», похоже, возомнили себя кузнечиками и ловко скакнули через костер. А «линии жизни» — то немногое, что оставалось от саламандры — почувствовали себя червяками и поползли по траве к Ватто. Линии объединились с его ладонями. На миг кисти мага вспыхнули так же ярко, как и десятью минутами ранее, когда он только начинал творить заклинание. Потом медленно угасли, и единственным источником освещения на поляне остался разожженный Самумом костер.

Вскоре после исчезновения саламандры Лютто засобирался спать. В первом часу ночи ему предстояло сменить Кейлота на ночном дежурстве, и он хотел как следует подготовиться к предстоящему бдению, поскольку не желал повторения досадной оплошности брата, но на этот раз уже в собственном исполнении. Лютто улегся на спину, запустил руку в вещевой мешок и извлек оттуда свернутую валиком холщовую накидку. Закутался в нее с головой, чтобы мерцание костра не мешало ему спать.

— Что за плачевное происшествие так надолго разлучило вас с Самумом? — спросил Кейлот.

— О, я не думал, что вы обратите внимание на эту фразу, — усмехнулся Ватто.

— Я обращаю внимание на все, что произнесено вслух. Кроме того, я доверяю своим глазам и видел, как настороженно держал себя твой брат все то время, что Самум провел рядом. Словно готовился предотвратить возможную неприятность.

Ватто махнул рукой, как будто пытался показать, что это пустой разговор.

— Твои жесты принужденны, Ватто. Что не в порядке с Самумом? Он опасен?

— В известной степени, — согласился южанин. — Но вам не следует его бояться… Просто нужно помнить о мерах предосторожности…

— Кажется, я все понял, — догадался Кейлот. — Очевидно, был момент, когда Лютто повел себя непочтительно по отношению к Самуму, и тот его укусил. Так?

Ватто выглядел ошеломленным. Попытался улыбнуться, чтобы показать насколько беспочвенно подобное суждение. Но некие мрачные воспоминания заставили уголки его губ опуститься.

— Да, — признал он. — И гораздо сильнее, чем вы можете себе представить. Хотя… если бы Самум этого не сделал, мы бы не оказались сейчас здесь, с вами.

— Ты говоришь загадками, Ватто. Объяснись.

Глава 7Признание чародея

— Мы уже рассказывали вам о том, что были уличными артистами. Лютто ходил по канату и показывал чудеса акробатики. Я же занимался фокусами. Представления мы устраивали на базарных площадях — там публика была неприхотливая и зачастую окружала нас плотным кольцом. Правда, и деньги, какими она расплачивались, оказывались под стать своим владельцам — сплошь одни медяки. Попадались и бронзовые монетки. Серебряники были таким же редким явлением, как лунное затмение. А на золото мы с Лютто даже надеяться не смели. Зрители бросали нам деньги, а потом, когда все расходились, мы ползали на четвереньках и выковыривали эти жалкие гроши из щелей в мостовой. Так и жили — гремели мелочью в карманах и колесили по Королевству Низовья. Но не потому, что были нарасхват. А потому, что беженцам в вашем королевстве иначе не прожить. Если ты — чужеземец, то на спокойную жизнь можешь не рассчитывать. За тобой гоняются королевские стражники и если ловят, то следующим этапом становится изгнание.

Кейлот ничего не ответил, но шумно вздохнул, выражая неодобрение политике своего короля.

— К тому же смуглая кожа совсем не прибавляла шансов. Как раз наоборот. Поэтому нам приходилось пользоваться известковой пудрой, чтобы кое-как смягчить оттенок кожи. Результат, должен признаться, был весьма плачевным — мы с Лютто походили на двух призраков. Но нет худа без добра — это обстоятельство, как мне кажется, придавало нашему дуэту большей популярности. Одним словом, выбор был невелик — либо жить на улицах и спасаться бегством от стражников, либо на известное время поселиться в тюрьме и ждать выселения на пустоши Товатор.

— Это ужасное место! — воскликнул Кейлот, и по спине у него пробежал неприятный холодок. Когда-то воину предложили возглавить один из патрульных отрядов, которые конвоировали беженцев на западные пустоши. Кейлот отказался, но отнюдь не из этических соображений, а по причине усталости от казарменной жизни. Впрочем, говорить сейчас об это он не стал, а лишь добавил: — Товатор стала непреодолимой преградой для расширения Королевства Низовья на запад. Это каменная пустыня, где нет ни воды, ни растительности, а солнце печет так беспощадно, что превращает тамошние просторы в сущее пекло. Камень там горит под ногами даже по ночам.

— Сотни беженцев в этом уже убедились. Среди них было немало таких, с кем я и Лютто поддерживали дружеские отношения. После изгнания мы о них больше ничего не слышали.

— А что случилось с вами?

— Это произошло в городе Дормстад…

— Там мы с вами встретились и оттуда начали свое путешествие.

— Верно, господин. Только если бы мы с Лютто двумя днями раньше примкнули к другому каравану, то наше путешествие… равно как и ваше… скорее всего, не состоялось бы… В Дормстаде мы с Лютто устроили очередное представление. Это произошло на площади с большим фонтаном по центру. Был какой-то праздник, и там собралось много народу. Мы решили, что момент самый подходящий, и начали зазывать людей. Лютто натянул бечевку над фонтаном, привязав ее концы к стволам парковых деревьев.

— Довольно ненадежная опора, — расценил Кейлот.

— Для человека, который может идти по небу, перепрыгивая с одного облака на другое, точно по камням через реку, это сущий пустяк.

— Лютто на такое способен?! — удивлению воина не было предела. — Он ничего мне об этом не говорил!

— Он слишком скромен, чтобы хвастать.

— Да? — недоверчиво протянул Кейлот, отмечая про себя, что скромность — это одна из тех немногих добродетелей, что не вошли в комплект достоинств Лютто.

— Он выделывал на этой веревке такие трюки, что у людей, наблюдавших за ним, кровь стыла в жилах. А я стоял внизу, у фонтана, и забавлял детишек. Помню, одному из них очень захотелось потрогать Самума. Я ответил мальчику, что это невозможно, ибо саламандра очень горячая. Но карапуз попался на редкость упрямый. Принялся канючить и реветь. Но я был непреклонен. Самум — не игрушка, и единственный человек, которому он не может причинить вреда, это я. Но мальцу это было невдомек. Он видел Самума, восседающего у меня на плече, ползающего по рукам, взбирающегося на голову, и ему безумно хотелось дернуть его за хвост, точно обыкновенного речного тритона. Избалованный, очень скверный мальчишка. Его рев действовал мне на нервы. Я был донельзя измотан годами разъездов, выступлений, лишений и страха, и в тот миг не заметил подвоха. Через какое-то время я осознал, что больше не слышу всхлипываний, и решил, что мальчишка ушел. Остальная детвора вела себя тише и почтительнее. Я решил отпустить Самума и позволить ему пробежать круг-другой по каменному бордюру фонтана. Пока Самум преодолевал первое полукружье и находился у меня в поле зрения, все шло замечательно. Дети смеялись и хлопали в ладоши, Самум семенил короткими лапками, а я развлекал огненными рыбками тех зрителей, которым Самум по каким-то причинам оказался неинтересен или попросту надоел. Но когда моя саламандра скрылась за струей фонтана, вот тогда-то все и произошло. Капризный мальчишка, как оказалось, никуда не делся, он просто прятался за фонтаном, и ждал, когда я потеряю бдительность. И, это случилось. О, грозовые небеса! Как же это случилось! Он схватил Самума и…

Ватто напряженно сглотнул. Кейлот видел, как нелегко южанину справиться с нахлынувшими эмоциями.

— И что случилось? — спросил воин, догадываясь, впрочем, что ничего хорошего.

— Понимаете, Самум — это тоже часть меня. Когда кто-то хочет причинить ему вред, я всегда воспринимаю это как угрозу в свой адрес. У нас с Самумом одно восприятие на двоих. Поэтому когда мальчик занес руку над Самумом, мне почудилось, будто чернильная тень накрыла меня самого. А когда он ухватил его ладошкой поперек, как хватают палку, но никак не живое существо, я ощутил это так, будто кто-то изо всех сил сдавил мне ребра.

Ватто снова умолк, чтобы сделать пару длинных глотков из фляги с водой и перевести дыхание. Лютто лежал совсем неподвижно. Кейлот сомневался, что южанин мог так быстро заснуть. Но даже если он продолжал бодрствовать, то никак не реагировал на волнующий рассказ брата. При условии, что рассказ этот действительно мог его волновать.

— Все случилось очень быстро. К сожалению, я не мог ничего сделать. Мальчик сильно обжег себе руку. Поначалу не ощутил боли, но когда она добралась до его мозга и взорвалась там, словно хлопушка, он закричал и отбросил Самума. Саламандра угодила в фонтан, и вода забурлила вокруг нее. Далее я все помню смутно. Если спросить Лютто, то он, верно, сможет рассказать много больше, поскольку сверху все прекрасно видел. Самум упал в фонтан и исчез. Он потух, а горячий клубящийся пар, поднявшийся от воды, затянул всю площадь. Люди с криком бросились бежать. Наверное, решили, что разгневанный колдун наслал на них проклятие. Не могу сказать, что это было не так. Я был зол и раздосадован, понимал, что все покатилось к чертям, и мне хотелось расквитаться с ними.

Ватто выглядел как человек, который с болью и омерзением вскрывает гнойник, успевший разрастись до внушительных размеров.

— В белой клубящейся пелене они сталкивались друг с другом, кричали и вопили, дрались и царапались, принимая один другого за каких-то нелепых чудовищ, насланных чародеем под покровом тумана. Но едва ли не весь шум площади и шипение воды в фонтане, которая, точно кислота, разъедала тело Самума, перекрывал визг… рев… крик мальчика. Он вопил, как раненое животное. Должен вам сказать, что существует не так уж много ситуаций, когда человек уподобляется зверю. Но когда это действительно происходит, не приходится сомневаться, что дело обстоит просто ужасно. Лютто сказал, что увидел, как его ладонь сперва покраснела, а потом стала обугливаться. Думаю, шансов сохранить конечность у мальчика уже не оставалось.

Ватто замолчал и опустил глаза, давая понять, что это конец истории. Самое время задавать волнующие вопросы, делать выводы и искать виновных.

— Я — убийца, господин, — коротко признал Ватто, поднял руку и провел указательным пальцем по косому шраму, рассекшему левую щеку, — поэтому-то меня и заклеймили.

Кейлот нахмурился. Его мрачное выражение лица Ватто воспринял, как порицание в свой адрес.

— Здесь сложно сделать однозначный вывод, — заговорил, наконец, воин. — С одной стороны, виноват, конечно же, ты, поскольку недоглядел. С другой стороны, виноват и мальчишка. Ему не следовало хватать волшебную саламандру, и ты предостерегал его против этого.

— Дети не всегда слушают то, о чем им говорят взрослые. А мне следовало отозвать Самума в тот самый миг, как только малыш начал капризничать. Коль я этого не сделал, то и повинен в случившемся тоже я.

— Есть и третья сторона, — продолжал размышлять Кейлот. — Родители мальчика, которые не усмотрели за ребенком. Если бы на месте того мальчишки оказался мой сын Кеймон, то такого никогда бы не произошло. Во-первых, Кейм не был избалован, как иные дети, во-вторых, всегда поступал так, как говорили ему старшие, а в-третьих, если бы позволил себе капризничать, то получил бы хорошую выволочку.

На последней фразе голос Кейлота дрогнул, и хоть воин пытался держать себя невозмутимо и хладнокровно, все же и он не смог продолжать, пока не взял верх над эмоциями.

— Как вы спаслись? — спросил он чуть погодя. — Пар должен был сделаться для вас хорошим прикрытием.

— Да, он-то сделался. Только я не мог бежать, а Лютто не хотел меня бросать.

Ватто предъявил Кейлоту свои ладони. И воин ужаснулся, обнаружив, что линии на руках у Ватто — это не просто линии, а глубокие шрамы. Они прорезали плоть едва ли не до самых костей, и были похожи на бездонные ущелья, наполненные зловещей темнотой.

— В момент смерти Самума линии на моих ладонях превратились в глубокие разверзнутые раны. Кровь лилась ручьями, я не мог ее остановить и сильно ослабел. Через несколько минут я без чувств свалился на землю. До последнего уговаривал Лютто бежать, но тот, вопреки моим мольбам и угрозам, остался. Когда пар развеялся, королевским стражникам не составило труда нас повязать.

— Вас могли казнить! — воскликнул Кейлот.

— Меня могли казнить. Лютто отделался бы изгнанием. Хотя… пребывание на пустошах Товатор — это та же смерть, только несколько отсроченная и куда более мучительная. Еще неизвестно, кому из нас не повезло бы больше.

— Что было дальше? — спросил Кейлот.

— Вы и сами знаете. Однажды судья спустился в наш каземат и спросил, знаем ли мы географию южных земель. Мы ответили, что в свое время исходили их вдоль и поперек. Он сказал, что нам нужно будет сопроводить одного воина к логову Алмазного Дракона, знаем ли мы, где это. Мы ответили, что знаем. Спросил, справимся ли. Мы ответили согласием. Тогда судья сказал Лютто, что он тем самым может искупить свою вину. Изгнание в западные пустоши ему отныне не грозит, при условии, что он не дерзнет возвращаться обратно, иначе пощады уже не будет. А мне судья приказал, чтобы в южных землях я выбрал себе смерть по вкусу, ибо за убийство ребенка мне нет прощения.

— Значит, мальчик все-таки умер.

— Может, и нет. Совесть — это самый суровый палач, и об этом знают те, кто не хочет марать руки в крови.

— Это тоже верно. Ну а как же Самум? Ты сказал, что он погиб, но кто же тогда появлялся перед нами полчаса назад?

— У эфемерных существ нет понятия смерти, как чего-то необратимого. Что касается Самума, то в его случае смерть состояла лишь в том, что он долгое время не отзывался на мой голос. Сегодня он появился впервые после долгого отсутствия.

— Может, полученные раны долго не заживали?

— Вполне возможно.

* * *

Дежурство Кейлота истекало в первом часу ночи. Именно тогда ему следовало разбудить Лютто, удостовериться, что тот не клюет носом, и улечься спать. Но пока время не подошло, Кейлот сидел у костра и подкладывал в него все новые и новые ветки. Высушенные Самумом и лежащие в сторонке, они, тем не менее, успевали снова достаточно напитаться влагой, чтобы пламя встречало их с недовольным шипением.

Воин извлек из ножен меч и положил его на колени, чтобы без промедления воспользоваться оружием, если возникнет такая необходимость. Но потребности в этом не было, поскольку демонический преследователь ничем не выдавал своего присутствия. Если, конечно, по-прежнему находился где-то неподалеку.

— Посмотрите-ка вверх, господин, — раздался голос Лютто.

Кейлот вздрогнул от неожиданности.

— Лют…

— Смотрите вверх, господин! Быстро! Быстро!

Кейлот задрал голову и как раз успел заметить странный серебристый предмет, похожий на наконечник стрелы, с невероятной скоростью летящий в небе среди звезд и облаков. На глазах у Кейлота он нырнул в облако, продырявил его и вылетел с противоположной стороны.

— Что это? — спросил воин щурясь. Однако как бы ни напрягал глаза, серебряная стрела ни на йоту не прибавляла в четкости. У Лютто со зрением дела обстояли куда лучше.

— Это наш враг, господин, — сказал он.

— Алмазный Дракон?

— Он самый.

— О небо! Он летит прямо над нами!

— Не волнуйтесь. С той высоты, на которой он сейчас находится, Лес Плача и Мрачный Лес напоминают ему опрокинутые песочные часы, ибо именно так они выглядят на высоте пяти миль. А мы с вами — не более чем одна из песчинок.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — беззаботно пожал плечами Лютто.

Кейлот наградил южанина долгим пытливым взглядом.

— Слишком многое ты «просто» знаешь, — сказал он.

— У меня обширная сеть информаторов, — ответствовал Лютто с таким видом, что невозможно было точно определить, шутит он или говорит серьезно.

Серебряный силуэт уже пропал из виду. В небе мерцали звезды и плыли облака, а то облако, которое продырявил Алмазный Дракон, по форме напоминало пронзенного стрелой зайца.

— Как ты думаешь, Лютто, он улетел на север, чтобы положить конец существованию еще одного города в Королевстве Низовья?

— Не могу знать. Но вы сами говорили, что каковы бы ни были его мотивы, то с удовольствием выслушаете их, прежде чем…

— Да-да, отсечь ему голову. Признаю, я несколько переоценил свои силы. Впрочем… Как ты думаешь, если Алмазный Дракон и впрямь отправился атаковать Королевство Низовья, как долго он пробудет в пути?

— А теперь вы переоцениваете мои силы, господин, — усмехнулся Лютто, впрочем, как-то невесело. — Этого никто не знает. Алмазный Дракон может пробыть в пути и месяцы, и дни, и даже часы. Может, в эту самую минуту он кружит над Дымным Лесом, а может, и над плато Тур-Тур, с которого мы начинали свой путь.

— Очень скверно, — поджал губы Кейлот.

— А вы хотели устроить засаду в Хрустальной Пещере, пока хозяина не будет дома?

— В общем-то, да.

Лютто улыбнулся хорошей дружеской улыбкой:

— Вас легко предугадать. Сразу видно, что прежде вы воевали только с людьми и исключительно на суше.

— Что поделаешь? В воздухе мы едва ли составим конкуренцию Алмазному Дракону.

— А нам и не нужно подниматься в воздух. Мы попробуем разобраться с ним в Хрустальной Пещере. Но идти туда необходимо ночью.

— Почему именно ночью?

— Когда Хрустальная Гора предстанет перед вами во всей своей красе… Особенно если день выдастся солнечным. Вот тогда сами все поймете.

Кейлот тяжело вздохнул:

— Как же вы оба любите говорить загадками. Поди, разбери, о чем вы иной раз толкуете!

— На то мы и братья, господин, — уклончиво ответил Лютто.

Внимание обоих внезапно привлек громкий хлопок, за которым последовал приглушенный рык. Ладонь Кейлота инстинктивно сжалась на рукоятке меча. Когда за грозным рычанием последовал сдавленный визг, постепенно переходящий в предсмертные хрипы, воин слегка ослабил хватку. Похоже, где-то неподалеку лесной вепрь нашел свое последнее пристанище в лапах черной рыси.

— Ты уверен, Лютто, что на дежурстве у тебя не возникнет никаких проблем?

— Абсолютно.

— Я сомневаюсь, что…

— Не переживайте, господин, если у меня возникнут трудности, я разбужу Ватто и попрошу его призвать Самума. Знаю, он — всего лишь саламандра, но порой может сойти и за хорошего сторожевого пса.

Кейлот повернул голову и взглянул на спящего Ватто. Не нужно было гадать, что ему снится — кошмары были написаны на его лице. Глазные яблоки вращались под сомкнутыми веками, брови то сходились, то расходились; ресницы трепетали, а лоб покрывался морщинами и разглаживался, когда во сне Ватто удавалось скрыться от преследующих чудовищ.

— Почему он не может вскрикнуть и проснуться? — спросил Кейлот.

— Кошмары не отпускают его, — мрачно заметил Лютто. — И он не избавится от них, пока не забрезжит свет утра или кто-то из нас его не разбудит. Такова сила проклятия.

Кейлот нахмурился. Он задумался над тем, чтобы схватить Ватто за плечо, тряхнуть его и таким образом вытащить из липких объятий кошмара. Но потом решил, что это не выход. Ватто все равно рано или поздно уснет, и ужас вновь вернется в его сновидения. Единственный выход из ситуации — не спать вовсе. Но едва ли такая задача окажется южанину по плечу.

— Мой брат не убийца, — заявил вдруг Лютто.

Кейлот удивленно взглянул на него.

— Так ты, оказывается, все слышал!

— Нет, я крепко спал. Но я предполагал, что рано или поздно Ватто расскажет вам эту историю. Захочет покаяться. И такой случай ему, в конце концов, представился. Я не виню его — каждому иногда хочется облегчить душу. Если, конечно, есть, от чего избавляться. Но уверяю вас, Ватто — не убийца. Тот мальчик по-прежнему жив, и я знаю это. Только управляться ему приходится одной рукой. Но ничего. Впредь будет дороже ее ценить, и не станет совать уцелевшую, куда не надо.

— А ты жесток, Лютто.

— С глупостью не надо нянчиться.

— Наверное, так, — согласился Кейлот.

* * *

Кейлот лег спать и ему едва ли не впервые за все время путешествия приснился родной городок Денвилль. Это был город, в который еще не пришла чума и не выкосила все живое.

Невероятно! Он снова находился у себя дома. И дом выглядел под стать своим жителям — добротный, богато обставленный и, что куда важней, обитаемый. Это чувствовалось во всем: в том, как стояла мебель, как были расставлены вещи, даже в кружевной накидке, небрежно наброшенной на спинку кресла. А особенно в игрушках, что были разбросаны по всему полу, словно ими еще совсем недавно играли дети. Но где же все? Где Кельмер, его младший сын? Кантария, юная принцесса с волосами цвета зрелой пшеницы? Кеймон, старший сын? И, наконец, его супруга, Кельвида? Где же они все? Кейлот огляделся. В доме было пусто и тихо, если не считать тиканья больших часов, стоявших в углу, и потрескивания пламени в камине. Если не считать мерного покачивания маятника, то все вокруг было неподвижно. Кейлот открыл рот, чтобы позвать кого-нибудь, но с его губ не сорвалось ни единого звука.

Осторожный стук нарушил тишину. Казалось, посетитель, несмотря на всю важность своего визита, все же не хотел потревожить воцарившийся в доме покой. Кейлот подошел к окну, отдернул занавеску, и сердце его чуть не выпрыгнуло из груди. Снаружи стояла Кельвида, его белокурая красавица с голубыми глазами. Она тянула руку к окну, чтобы снова постучать, но когда увидела мужа, глаза ее широко распахнулись, а губы разошлись в радостной улыбке.

«Кельвида!» — хотел выкрикнуть он, но голосовые связки по-прежнему отказывались ему служить.

«Кейлот!» — он увидел, как ее губы произнесли его имя, но будь он проклят, если услышал хотя бы звук.

«Ты жива!» — произнес он, касаясь ладонями стекла, досадуя на то, что эта хрупкая и непреодолимая преграда так не вовремя выросла между ними. От его дыхания окно слегка запотело, и Кейлот поспешил протереть его, боясь, что как только матовая пелена исчезнет, образ его супруги тоже пропадет без следа. Но, слава небесам, этого не случилось. Женщина осталась на прежнем месте. Правда, в глазах ее появилось тягостное выражение тревоги, страха и неизбежности.

Кельвида подняла вторую руку. В ней оказались очки — хитроумное устройство для устранения недостатков зрения. Цена у этой конструкции была поистине заоблачная, поэтому неудивительно, что подобную роскошь могли позволить себе только вельможи и особы королевских кровей, которым досаждала близорукость. Ходили слухи, что стекла для такой вещицы делали алхимики, мол, только им был ведом секрет придания стеклу таких свойств, чтобы оно могло в известной мере как увеличивать, так и уменьшать. А воедино очки собирали феи и лилипуты, потому что только их крохотные ловкие пальчики могли закрутить миниатюрные винтики и приладить тонкое стекло к выкованной из меди или золота оправе.

Поэтому Кейлот был немало удивлен тому, что именно это странное приспособление находилось в руках у его жены. Кельвида между тем постучала пальцем по линзам, а потом указала на Кейлота.

«Ты хочешь, чтобы я взял их? Но почему бы тебе не зайти?» — произнес Кейлот одними губами. Определенно, голосовые связки не собирались ему сегодня помогать. Поэтому не удивительно, что Кельвида его не услышала и не воспользовалась приглашением.

Женщина вновь подняла свободную руку и пальцем указала на него. Кейлот схватился за оконные скобы и потянул на себя. Створки не поддались. Кейлот посмотрел вверх и увидел задвижку в верхней части окна. Стальной рычажок был повернут вверх, и это означало, что замок заперт. Кейлот протянул к нему руку. Для совершения этой манипуляции, ему пришлось отвести взгляд от Кельвиды, но он чувствовал, что она все еще там, по другую сторону стекла. Но стоило его руке коснуться холодной стали замка, как окно резко вытянулось, и задвижка ушла далеко вверх. Кейлот чертыхнулся, поскольку его рука нисколько не прибавила в длине. Он глянул за стекло, но Кельвиды там уже не оказалось. Очки лежали на подоконнике, а по их стеклам, подобно двум симметричным трещинкам, струилась кровь.

Глава 8Сказание о Роншейне

Кейлот проснулся, когда солнце уже ярко светило в небе, а его ослепительные лучи уверенно пробивались сквозь заметно поредевшие кроны — надежное свидетельство того, что зловещая громада Мрачного Леса наконец канула в прошлое. Воин попытался прикинуть, который сейчас час, однако не преуспел в этом занятии и пришел к выводу, что все равно проспал непозволительно долго. Лютто и Ватто сидели в сторонке и о чем-то тихо переговаривались. На земле, возле выложенного из камней круга для костра (в центре которого возвышалась теперь лишь горка пепла) лежали две длинные жерди. В недалеком прошлом они могли оказаться молодыми деревцами, которые на свою беду произрастали вблизи от того места, где путники устроили привал.

— Это предназначено для нашего перехода через болото? — осведомился Кейлот, смутно поминая слова Ватто, произнесенные накануне.

— Совершенно верно, — кивнул южанин. — Я взял на себя смелость позаботиться и о вас.

— Благодарю тебя, Ватто. Но в своем стремлении позаботиться обо мне, ты, кажется, кое о ком позабыл.

— Разве?

— Тут две жерди, а нас трое.

— Все правильно, господин. Одна — для вас, другая — для меня. А Лютто…

— А Лютто позаботится о себе сам, — заявил его брат. — У вас была возможность удостовериться в неординарных способностях Ватто. Держу пари, что мои слова вы принимали за чистое бахвальство.

Кейлот качнул головой, опровергая сказанные слова. Но мысленно согласился с ними. Да, он считал Лютто хвастуном. Поскольку не верил, что тому станет под силу пройти по воздуху, перепрыгивая с одного облака на другое. Впрочем, до недавнего времени он пребывал в полнейшей уверенности, что ни одному человеку не дано явить из ладоней огонь. И, как видно, немало в этом ошибался.

— Я докажу вам, что мои слова — это совсем не хвастовство.

Они выдвинулись в путь через пятнадцать минут. Часть времени ушла на то, чтобы уложить и увязать вещи. Часть — на то, чтобы уничтожить следы костра. А львиная доля потраченного времени понадобилась, чтобы Ватто показал Кейлоту, как следует управляться с жердью. На первый взгляд, ничего сложного в этом не было. Южанин крепко ухватил жердь посередине. Нижний ее конец упирался в землю у его ног.

— Когда удостоверитесь, что почва у вас под ногами достаточно крепка, начинайте пробивать себе проход, — и Ватто совершил жердью несколько движений, напомнивших Кейлоту раскачивание маятника. — На самом деле, никакого видимого глазу прохода не возникнет, но грязь в том месте, где вы растолчете ее жердью, станет менее плотной, и вы сможете пройти.

— Спасибо за науку, Ватто.

— Поблагодарите, когда доберемся до опушки. А пока, во имя небес, держите жердь крепко.

И они тронулись. Поначалу местность вокруг оставалась прежней. Ноги путников все так же по щиколотку увязали в грязи, в воздухе звенела капель, а перед глазами висела тонкая водяная взвесь. Любая попытка сравнить ее с каким-либо из известных атмосферных явлений потерпела сокрушительную неудачу. Крохотные подрагивающие бисеринки, прозрачные, как и дождевые капли, низвергались с небес, но отчего-то не достигали земли и не скапливались там в безразмерные лужи. Вместо этого они принимались выписывать в воздухе крутые спирали и умопомрачительные зигзаги. Проследить за их стремительным полетом было совершенно невозможно, а едва Кейлот предпринял такую попытку, озадачившись природой этого странного дождя, как его нога провалилась в скрытую под грязью яму, и воину пришлось всем телом навалиться на жердь, чтобы кое-как сохранить равновесие. Палица затрещала и угрожающе прогнулась, но выдержала его вес и не сломалась.

— Ох, черт! Хорошее же начало! — выругался воин, мигом позабыв о загадочном явлении.

— Осторожней, господин! — крикнул Ватто, оборачиваясь. — Болото Роншейн углубляется порогами. Прощупывайте почву перед тем, как ступить. Потом пробивайте себе дорогу.

— Ладно, ладно, — проворчал Кейлот. — Не впервой уже пробираться через болота. Только… — его левая нога присоединилась к правой, и далее воин побрел по колено в грязи. — Только в обычных болотах не приходится пробивать себе никаких проходов.

— Зато грязевое болото не пытается вас засосать.

— А что же тогда оно делает?

— Оно вас обездвиживает, чтобы существа, населяющие его глубины, могли вами полакомиться.

— Звучит многообещающе, — Кейлот стиснул зубы, чтобы вытащить ногу из вязкой грязи и сделать ею очередной шаг. Жилы у него на шее натянулись, точно канаты.

— Не вышагивайте, как цапля, — окликнул его Ватто. — Не вытаскивайте ноги из грязи, иначе через час лишитесь всех сил.

Кейлот прислушался к совету южанина и не без труда подтянул левую ногу к шагнувшей вперед правой.

— Проход, проход! — напомнил ему Ватто. — Работайте жердью, господин!

— Однако здесь надо еще приноровиться…

Кейлот заскрипел зубами. Меньше всего ему сейчас хотелось исполнять роль неспособного ученика, но без этого, видимо, никак было не обойтись. Воин покрепче ухватил жердь, воткнул ее в грязь перед собой и начал работать палицей, как маятником. Пытался повторить урок, преподанный ему Ватто. И судя по тому, что последующие шаги дались ему намного легче, сделал он все правильно. Теперь следовало соблюдать заданный ритм и не отставать от южан.

— Давайте мне свой заплечный мешок, господин, — предложил Лютто. Кейлот поднял голову и увидел, что парень возвышается над ним на добрых пять дюймов, хотя раньше едва доставал воину до плеча. При первой встрече Кейлот пришел к выводу, что южане вообще очень мелкий народец, но сейчас он готов был в корне пересмотреть свое мнение. Воин опустил глаза и сразу понял, в чем заключалась причина такого быстрого роста. Там, где ноги Кейлота по колено уходили в грязь, подошвы сапог Лютто оставляли лишь легкие следы.

— Как ты это делаешь? — удивился рыцарь, вытаскивая руки из лямок заплечного мешка, чтобы передать его Лютто. У того на одном плече уже висел собственный мешок, на другом — поклажа Ватто. Заплечный мешок Кейлота он за лямки подвесил себе на левый локоть. И несмотря на такой груз, по-прежнему оставался на поверхности.

— Не знаю. Как-то получается, — пожал плечами Лютто, и его губы украсила легкая лукавая усмешка.

— Ты левитируешь? — Кейлот слыхал, что такое возможно, но еще никогда не видел собственными глазами парящего в воздухе человека.

— Нет, господин. У меня, видимо, полые кости.

— Голова у тебя полая, — проворчал Ватто. — Хватит болтать. Иди вперед и разведывай местность.

Лютто метнул в спину брата колючий взгляд.

— Ладно, я пойду, — сообщил он Кейлоту. — Ваш меч, господин?

— Если не возражаешь, мой меч останется со мной.

— Вы не потеряете его?

— Не волнуйся, он надежно закреплен, — и Кейлот пару раз хлопнул себя рукой по бедру.

— Как знаете, — и Лютто поспешил дальше, погромыхивая кастрюльками и чугунками, которые лежали в мешке Ватто. Кейлот проводил его восторженным и отчасти завистливым взглядом. А когда опустил глаза, то увидел нечто такое, что на мгновение отняло у него дар речи. Лютто ушел, но на грязи остались отпечатки его сапог, которые оказались весьма примечательны, как и все то, что так или иначе было связано с братьями-южанами. Рельеф подошвы изображал остров и восходящее из-за него солнце. Прямые лучи полукругом расходились по небу, а волнистые линии внизу являли собой плещущиеся воды. Вроде бы ничего необычного… Кейлот прищурился. Определенно, зрение у него было уже не то, что раньше, поскольку, присмотревшись, он вдруг обнаружил, что на отпечатке отображен вовсе не остров, а спина кита. Кейлоту даже удалось различить приоткрытый глаз морского чудовища. Но стоило воину расслабить зрение, как глаз исчезал, а кит снова превращался в остров. Струя воды, бьющая через отверстие в спине, превращалась в раскидистую пальму. В конце концов, грязь потеряла форму, которую ей придала нога Лютто, и отпечаток исчез. Кейлоту оставалось лишь подивиться подобной иллюзии и пообещать себе, что в следующий раз он уж точно разгадает эту странную загадку.

В середине дня троица осилила еще один порог и побрела уже по пояс в грязи. Точнее побрели только Кейлот и Ватто. Лютто же без помех преодолевал одну милю за другой, не чувствуя ни усталости, ни угрызений совести. Кейлот наловчился орудовать жердью не хуже Ватто, но все равно плелся позади, потому что его старые суставы сильно уступали молодым коленям южанина. Помимо всего прочего, окружающая местность также таила в себе немало препятствий для непосвященного и неопытного человека. Взять, к примеру, солнце, которое нещадно припекало с небес и иссушало вязкую поверхность болота, превращая ее в тонкую корку. Толщина ее была незначительной, но приходилось прикладывать дополнительные усилия, чтобы оббивать эту земляную пародию на лед, ибо выдержать вес человеческого тела она не могла, а идти мешала. К счастью, в скором времени небо заволокли тучи, и эта досадная проблема разрешилась сама собой.

Не давали покоя и крохотные существа, которых Кейлот поначалу принял за парящие в воздухе водяные бисеринки. О том, что они являют собой настоящих назойливых паразитов, воину предстояло убедиться в самом скором времени, когда невиданные насекомые облепили лицо и осыпали его многочисленными укусами.

— Во имя небес, что это за напасть такая? — воскликнул Кейлот, с трудом преодолевая желание коснуться пальцами иссохшей, воспаленной кожи. Ощущение того, что от единой легкой усмешки его лицо может растрескаться, словно старая гипсовая маска, крепло с каждой долей секунды.

Лютто в этот момент находился далеко. Ответил ему Ватто:

— Это снакты — водяные пчелы. Вместо нектара они собирают росу… ну, или человеческий пот, — когда он обернулся, Кейлот увидел, что лицо южанина покрыто крошечными красноватыми изъязвлениями. Видимо, от снактов ему тоже хорошенько перепало.

— Ватто, у тебя…

— Да, я знаю. Чувствую.

— Есть от этой напасти хоть какое-то спасение?

— Есть, — кивнул южанин, — не потеть.

— А что-то более осуществимое? — спросил Кейлот, оценив его сарказм короткой усмешкой, которая грозила исполосовать его лицо кровавыми ранами. Но естественно, ничего подобного не произошло. По крайней мере, Кейлот этого не почувствовал.

— Обмазаться жиром. У меня есть немного. Собрал в свое время, когда понял, что нам непременно придется пройти по этому маршруту. Но это на ночь.

— На ночь?

— Ну да. Если вы думаете, что в ночное время снакты объявляют о перемирии, то глубоко заблуждаетесь.

— А где же мы будем ночевать? По пути мне не встретилось еще ни одного островка.

— Скорее всего, на дереве… Вы же умеете спать на деревьях?

— Хм, не могу с уверенностью сказать о том, чего никогда не делал раньше.

— Придется попробовать. И лучше бы вам не свалиться.

Кейлот тяжело вздохнул, осознав, что грядущая ночь с большой вероятностью может оказаться для него бессонной. Он остановился, чтобы перевести дыхание. На ладонях взбухли кровавые мозоли. Лицо, усеянное изъязвлениями, зудело и ныло. Снакты тучами носились над головой. Шевелить распухшими губами было больно. Капель, звенящая в воздухе, прибавила в громкости. Ей вторило журчание ручейков, которые стекали по стволам деревьев. И что-то еще… Прислушавшись, Кейлот различил протяжное заунывное пение, перемежающееся горестными стенаниями. Мороз мигом пробежал по коже, и Кейлоту невольно вспомнился рассказ Ватто о привидениях.

«Не может быть, — успокаивал себя воин, — это все досужие сплетни».

Кейлот поднял глаза, в попытке отыскать источник леденящего душу воя, и вздрогнул, обнаружив на одной из ветвей гигантского питона. Его тело двумя десятками колец обвивало толстую ветвь, голова свешивалась вниз, а у безгубого рта танцевал тонкий расщепленный надвое язык. Немигающие глаза горели зловещим зеленым огнем. Вид оказался весьма жутковатым, но стоило воину опустить глаза и скользнуть мимолетным взглядом по бугристой коре, как он тут же отыскал зрелище куда более загадочное и удивительное, чем это. Поначалу разрозненные отрывки видения никак не желали складываться в единую картину, но через мгновение воин осознал, что глядит вовсе не на побуревший и распухший от воды древесный ствол, а как будто заглядывает в чью-то гневную и насупленную физиономию. При всем желании Кейлот не мог сказать, что именно натолкнуло его на подобные размышления: сучковатый обломок, заменяющий созданию нос, беловатые пятна, похожие на полуслепые глаза, из которых непрестанно сочилась вода, или продольные борозды в коре, напоминающие длинную, одеревеневшую бороду? Как бы там ни оказалось, но воин готов был поклясться, что краем глаза уловил слабое движение, как будто древесное лицо в безмолвном негодовании поджало губы и сдвинуло кустистые брови. Слезящиеся глаза глядели на чужестранца с такой жгучей ненавистью, что воин кожей ощущал этот испепеляющий взгляд.

— Какие-то проблемы, господин? — спросил Лютто, неожиданно возникая у Кейлота за спиной.

— Мне кажется, будто я вижу лицо на стволе… — нерешительно начал тот, вполне ожидая, что южанин просто беззлобно посмеется над происками его разыгравшегося воображения и пойдет дальше.

Однако Лютто воспринял его слова совершенно серьезно:

— Вам станет легче, если я скажу, что тоже это вижу? А еще скажу, что ему совсем не нравится такое пристальное внимание к его скромной персоне. Давайте отойдем подальше, пока вам не отвесили оплеуху одной из веток.

Кейлот предпочел последовать совету южанина, хотя не имел никакого представления, о чем тот вообще толкует. И только через десяток нелегких шагов, когда странное дерево осталось позади, воин отважился задать южанину очередной вопрос.

— Что это было, Лютто?

— Это проклятая душа, принявшая облик дерева.

— О! Значит, когда-то оно было человеком?

— Они, — поправил его Лютто, многозначительно приподнимая брови. — Они были людьми. Это дерево — не единственное такое в своем роде. Когда-то давно это был небольшой народец, пренебрегший клятвами и теперь расплачивающийся за свое предательство.

— То-то я и гляжу, что вокруг как-то неспокойно.

— Слышали чьи-то стенания, господин? — уточнил Лютто.

— Вот именно. Сначала я подумал, что это капель, но потом решил, что даже плеск воды не может воссоздать заунывное рыдание.

— Потому-то этот лес и зовется Лесом Плача.

— Что тут произошло?

— Это очень длинная история.

Кейлот остановился, хотел было поплевать на свои ладони, но оглядел большие кровавые мозоли и передумал. Лютто шел рядом, обвешанный кладью, словно навьюченный мул, оставляя позади себя странные следы, на которых остров становился китом, а кит — островом. Над головами у путников вились снакты. Ежеминутно какая — нибудь из водяных пчел со шлепком опускалась на кожу Кейлота или Лютто, и они отгоняли ее взмахом руки. Видя, как машет руками Ватто, становилось понятно, что его донимает та же проблема.

— Насколько я понимаю, впереди у нас еще предостаточно свободного времени, так почему же не развлечь себя интересной историей?

— Хорошо. Тогда слушайте.

Лютто начал:

— Лес Плача некогда — а на самом деле очень давно — являлся южной половиной Мрачного Леса. Но в отличие от северной, южная была населена людьми. Селение не носило никаких конкретных названий, себя эти люди никак не величали, поэтому все называли их просто — лесными жителями. И последних это прозвище вполне устраивало. Домов они не строили, а рыли себе землянки. Питались ягодами и корешками. Жили мирно, никуда не вмешивались и ни с кем не воевали. А к востоку отсюда находился крупный город Роншейн…

— Так называется это болото.

— Откуда вы знаете?

— Ватто не раз упоминал это название.

— Да, сейчас оно и впрямь распространилось на болото. Но вы перебили меня, господин.

— Извини, Лютто.

— В Роншейне тоже жили люди, и общество у них было построено куда лучше, чем у лесных жителей. Может, это был не самый великий город всех времен и народов, но довольно долгое время его название являлось символом процветания, роскоши и богатства. Земляные недра под городом изобиловали рудоносными жилами. Роншейнцам понадобилось совсем немного времени, чтобы это понять. Вскоре тамошняя местность пестрела не только домами и монументами, но также вышками и шахтами. Жители добывали уголь, цветные металлы, золото, серебро… В общем, все то, на чем можно недурно заработать. А землю свозили на склоны Хрустальной Горы.

— Зачем?

— Чтобы заглушить блеск хрусталя. Вы что, думаете, будто люди, которые протянули руки ко всем ценным ископаемым, не знали, что живут рядом с настоящим сокровищем? Ну, еще бы не знать! Каждый год они добывали там тонны хрусталя, а чтобы ни с кем не делиться, как могли маскировали гору снаружи. Но прежде всего жители Роншейна возвели высоченный земляной вал вокруг города. Им они отгородились от востока и севера, и частично от юга. Оставили только путь к Хрустальной Горе. Туда они отправляли тачки, груженные землей, а обратно приходили обозы с хрусталем. Каково, а? Держу пари, что этот Южный Тракт по эффективности не уступал легендарному философскому камню, вот только был чересчур громоздким — шутка ли, несколько десятков миль? Так вот, открытым оставался и путь на запад, в Мрачный Лес. Роншейн не торговал с лесными жителями — он отдавал им многие ценности бесплатно. Невиданная щедрость по тем временам! Да и по нынешним тоже… Но и это роншейнцы делали неспроста. Во-первых, они хотели, чтобы лесные жители помалкивали о Хрустальной Горе. Ибо тогда слухи о ее существовании приравнивались к мифам. А во-вторых, рассчитывали заручиться поддержкой соседей. На город часто нападали степные кочевники, привлеченные слухами о несметных богатствах Роншейна, и горожане хотели, чтобы в случае опасности жители леса пришли им на помощь. Лесные люди ответили согласием и со спокойной душой продолжали принимать подарки. А чего тревожиться, если восточный и северный валы были настолько велики, что один вид отбивал всякое желание их штурмовать? Вот лесные жители и благоденствовали за счет Роншейна, уверенные в том, что за многие сотни лет у них не возникнет необходимости платить по счетам.

Роншейн и Мрачный Лес, можно сказать, побратались. В центре города был воздвигнут большой бронзовый колокол, как символ нерушимой дружбы. И было объявлено, что, покуда колокол молчит, лесные жители могут спать спокойно. Но если вдруг огласит округу своим звоном, то они тут же должны оставить все заботы и примчаться на выручку. Колокол действительно молчал многие годы. Некоторые закоренелые скептики уже начали сомневаться, а сумеет ли он сослужить свою оповестительную службу, когда наступит такой час? Но, как оказалось, с колоколом все было в порядке. А в чем не мешало бы удостовериться, так это в преданности лесных жителей.

Однажды случилась беда. Роншейн продолжал истощать земные недра. Под городом образовалось столько полых пещер и ходов, что в один из дней земля не выдержала, и Роншейн провалился. Было очень много раненных и погибших. А те, кто не пострадал, просто не могли ничего сделать — так мало их осталось. Тогда кто-то начал звонить в колокол, призывая лесных жителей на помощь. Но те не откликнулись на зов. Они попрятались по своим землянкам, чтобы потом сослаться на то, будто не услыхали набата. Но на самом деле бронзовый колокол не только блестяще выполнил свою задачу, но и перевыполнил ее, ибо звон его на сотни миль прокатывался по округе и был прекрасно слышен даже под землей. Так что вероломным жителям леса не оставалось ничего другого, как скорчиться на полу землянок и затыкать уши пальцами. Через некоторое время набат оборвался. Произошло это когда клочок земли, на котором был воздвигнут колокол, низвергся в глубины. И тогда воцарилась тишина. Лесные жители покинули свои убежища и подняли головы к небу. Там пламенел багровый отсвет пожаров. Земля дрожала, над лесом катился грохот рушащихся домов, а крики и стоны людей звучали так же громко, как и звон бронзового колокола.

Когда через два дня малочисленная делегация Роншейна прибыла в поселение лесных жителей, чтобы спросить с последних за предательство, те нашли в себе наглость ответить, что договор между ними касался исключительно набега кочевников, и уж никак не относился к стихийным бедствиям. Глава делегации сплюнул себе под ноги — а это страшный знак, когда чужестранец плюет на твою землю — и сказал:

«Тогда будьте вы прокляты!» — и вся группа отбыла, не проронив более ни единого слова. Куда они ушли, никто не знает и по сей день.

Через сорок дней, на сороковую ночь после гибели Роншейна, спящих лесных жителей вновь разбудил звон бронзового колокола. Испугавшись, они не стали покидать своих землянок. А зря. Потому что гигантский оползень — та самая земля, которую роншейнцы годами свозили на Хрустальную Гору — сорвался со склонов и устремился вниз. Грохоча и сминая все на своем пути, мчался он прямиком на Мрачный Лес. И через несколько минут схоронил под собой и деревья, и землянки, и находившихся в них людей. Некоторое время несчастные еще смогли прожить в своих обиталищах — еды и питья хватало. Да только воздух быстро заканчивался. И, в конце концов, все они умерли страшной смертью, убивая друг друга за каждый глоток воздуха, синея на глазах, когда он начинал подходить к концу. Через несколько часов землянки превратились в могилы.

Однако история на этом не закончилась. Десять лет на месте южной половины Мрачного Леса простиралась неприглядная пустошь. Но по истечении этого срока на поверхность начали пробиваться ростки деревьев. Боги позволили вероломным лесным жителям покинуть свои обиталища, но не в человеческом обличье, и даже не в бесплотной форме духов и привидений, а в облике деревьев. И объявили им тогда боги, что расти предателям здесь тысячи лет, пока они вновь не услышат звон бронзового колокола. Но на месте Роншейна образовался огромный котлован, а за десять лет его наполнили дожди и подземные воды. Так что к востоку отсюда теперь простирается не город, а озеро. Пресловутый бронзовый колокол лежит на самом дне, похороненный под обломками зданий.

И поняли лесные жители, что оставаться им деревьями до скончания времен. Начали они плакать и стенать. И вдруг обнаружили, что слезы размачивают почву. Зародилась тогда у них в сердцах неожиданная и несмелая надежда, что если они как следует постараются, то слезами своими размоют землю, сошедшую в виде оползня, обнажат входы в землянки и выпустят на волю свои неприкаянные души. Вот с тех пор и упорствуют.

А проезжающие мимо караваны и кочевники, которые лицезрели это странное явление, переговариваясь, все чаще упоминали Роншейн и его страшное проклятье. Так к болоту и пристало новое прозвище. Его тоже начали величать Роншейном.

Кстати, мрачные истории о привидениях не обошли стороной и озеро, ибо жадность, которой славились несчастные жители Роншейна, также не относится к перечню человеческих добродетелей, равно как и клятвопреступление. Когда дует ветер и водная поверхность покрывается рябью, по округе разносятся крики и стоны. А в особо ясную и жаркую погоду, когда припекает солнце, на берегах озера появляется соль, хотя вода в озере пресная. Некоторые смельчаки, которые отважились подойти к кромке и унести по соляному кристаллу, потом с удивлением обнаруживали, что это и не соль вовсе, а хрусталь. Правда, вскоре судьба отворачивалась от них, и смельчаки эти умирали странными и загадочными смертями, вдали от тех мест, где раздобыли свои удивительные находки.

(Продолжение в следующем номере).

Виктория Ольгина