НЕСОВПАДЕНИЕ
Так жаль, что все разладилось. Правда, жаль, что мы совсем не совпадаем по времени. Наверно, в этом проблема. Ты с работы, я на работу, ты «привет», я «пока», а последние две недели и вовсе ничего. Ни «привет», ни «пока», ни «завтрак на столе».
И все после того, как от тебя пахнуло, как показалось, чужими женскими духами. Французские «Эллипс» или что-то похожее. Я принюхалась, поморщилась, переспросила. Ты беспечно ответил, что не понимаешь, о чем я. Зевнул и ушел спать. И видел десятый сон, а я целый день на работе мучилась, думала, представляла соперницу, сомневалась в твоем графике, переспрашивала на работе, когда можно застать. Все совпало. Тогда что не так?!
И я возмутилась. Успела… в те двадцать минут совместного пребывания. Ты, невзирая на усталость, шагнул ко мне, хотел обнять, а я, невольно вдыхая и как бы прислушиваясь к запахам, разразилась гневной тирадой о том, что ты нужен всем.
Я ругала твое начальство, нехватку сотрудников, возмущалась необходимости работать по ночам, мчаться по звонку, спасать кого-то неизвестного, с переменным успехом, даже на сто процентов зная, что не выживет. Кричала, что я все время одна. Ты не хочешь понять, что нужен мне.
— Был нужен, — уточнила я.
— А теперь? — переспросил, глядя на меня усталыми и воспаленными от бессонной ночи глазами.
— Мне надоело, — зло бросила я и, не сказав «пока», громко хлопнула входной дверью.
Вечером дома меня встретила тишина и нетронутый завтрак на столе. Ты ушел на двадцать минут раньше или утром после моей отчаянной тирады? В спальне ничего не изменилось. Накинутое на постель одеяло — огромное, на двоих, теплое и при этом легкое. Нежно-розовые тюльпаны на оптимистичной весенней зелени постельного белья. Застилать покрывалом не имело смысла. Я вставала, ты вскоре ложился, мой запах и тепло баюкали тебя и звали в мир сновидений, где нам хорошо, где мы вместе.
Мне было жаль, но упрямство и ощущение безысходности заставляли быть жестокой и безмолвной. Почти две недели мы не говорили привычных утренних и вечерних дежурных фраз. Ты приходил, а я уходила чуть раньше обычного, и наоборот.
Я поняла, как звенит тишина. Оставшись одна, бесцельно бродила по дому, включала музыку, которую когда-то любили слушать вдвоем. Однажды даже позвонили соседи снизу и попросили сделать тише — у них спит маленький ребенок.
— Ваши гости поймут. У всех есть дети, — сказали они.
— Гости, дети, — повторяла я и истерически хохотала, повесив трубку.
Потом не выдержала и написала о том, как я люблю тебя, как мне плохо, просила простить за глупость и обязательно есть то, что я готовлю…
Мне не понравилось. Я скомкала листок и начала сначала, потом еще и еще. Я писала о своей надежде завести ребенка, о соседях и подругах, имеющих детей… Писала разные глупости, затем перечитывала и, скомкав, бросала в мусорное ведро. Хотелось вернуть хотя бы то, что было. Все эти «пока», «привет», быстрые объятия, скомканные простыни с нежно-розовыми тюльпанами, сброшенное на пол одеяло.
В результате, уходя на работу, я оставила записку. Прикрепила желтый маленький листочек магнитом к холодильнику.
Ты пришел и прочитал: «Вынеси, пожалуйста, мусор. Я не успела». Вынимая пакет, увидел много скомканных листочков, расправил и прочитал их все. Весь мой бред, пустые мечты и надежды.
Следующее утро встретило плеском воды в ванной и большим букетом тюльпанов на кухне.
— Ты дома?! — удивилась я.
— Я в отпуске, — осчастливил меня муж, заключая в объятия.
— Может, бросишь эту работу?
— Нет, мы сделаем по — другому…
Через девять месяцев нас было трое. Я не всегда могла сказать «завтрак на столе» и забыла, как выглядят узоры на ногтях и косметика, но муж не обижался. Веселый, щекастый карапуз занял почти все мое и наше общее время. Втроем мы чудесно пахли чем-то молочным и сладковато-вкусным. И не было большего счастья, чем видеть двух самых любимых людей рядом…
Владимир БризДЕРЗКАЯ
Наши компании гуляли за соседними столиками, и искрометный танец свел нас вместе.
— Тут случайно за тобой не наблюдает где-нибудь жена? — шепнули мне на ухо.
— Нет. Я абсолютно разведен, — честно признался я.
— Хорошо. Тогда ты мой.
Вскоре я был представлен ее подругам, те порадовались за нас и тут же раскрутили меня на выпить и закусить. Я был не против, и всем поэтому понравился. После мы еще сходились в танцах. Мне многозначительно пожимали ладонь. В ответ я не менее многозначительно пожимал все, что под руку попадется. Покидали заведение мы уже вместе. Прощальная сцена происходила возле ее подъезда.
— Хватит целоваться. По домам пора. Поздно уже.
— Угу. Телефон-то дашь?
— Нет, конечно.
— Не понял.
— Ну, я дама замужняя, а ты начнешь названивать. Оно мне надо?
— Ты замужем? — я искренне расстроился. Взбудораженный алкоголем мозг успел уже нарисовать мне совместное житье-бытье.
— Ну да. Десять лет уже. Прикинь. Живу с гандоном каким-то. Представляешь, заявил мне недавно, что я овца е*аная. Ка-а-злина. Сидит теперь без секса. Лошара. Щас музыку одну включу. Бли-и-н. Дебильные сенсоры. А, вот она.
Заиграла песня «Ты че такая дерзкая». Девушка задергалась в свете фонаря, растопырив пальцы.
— Это про меня прям песня. Еду я сегодня на своей ласточке, и тут какой- то чел подрезает. А я ему такая: — Па-а-шел на-ах. А он мне: — Ты че такая дерзсская. Пошли, че покажу, — она взяла меня за руку и потащила вглубь парка.
Все еще расстроенный и погруженный в свои трезвеющие думы, я не сопротивлялся.
— Вот тут. Никто не увидит.
Мы спустились под мост. Под ногами зашуршали пакеты, зазвенели и захрустели бутылки. Стена, уходящая в темень, явно использовалась, как туалет.
— Только не говори мне сейчас, что у тебя нет презерватива. Я убью тебя тогда, — она судорожно вцепилась мне в ремень.
— У меня нет презерватива.
— Не, ну че за мужики пошли. Скажи мне. Почему вы все такие уроды? Хочется мужчину, а кругом тряпки. Вы же не способны ни на что. Ни на какие подвиги и поступки.
— Извини. Задумался и выпал в астрал, — я наконец-то пришел в себя. — Просто уточняю. Трахаться на помойке входит в число великих подвигов?
— Так. Все. Я передумала. Помоги подняться и иди, куда шел. Не иди за мной, я сказала.
— Тут одна дорога.
— Вот и иди по ней подальше. Такой вечер испортил. Ка-а-зел.
Я остановился и в лучах рассвета подсчитал оставшиеся деньги. Пятьдесят рублей серебром и медью. Да. Нехило подзажег. Таксисты не поймут. Надо выбираться в цивилизацию.
— Эй, мусчина, — окликнули меня сидящие на лавке женщины бомжеватого вида. — Угостите дам сигаретой, не проходите мимо.
Притормозив, я кинул им пачку. Все равно обкурился до сипов.
— Мы вот с подругой не поймем, — заявила одна, прикуривая и отсвечивая здоровенным бланшем под глазом, — почему вы так грустно идете?
— Весело. Последнее время все веселее и веселее, — я зашагал прочь.
— Не дали чувачку, — сделала вывод одна из сидевших. — А я бы вот дала. Эй, мусчина. Хочешь, дам тебе? Есть тут укромное местечко под мостиком.
— Ну, ты ваще дерзкая, — восхитилась вторая, и обе они залились зловещим каркающим смехом, от которого у меня по спине пошли мурашки.
Я прибавил шаг. Скорее отсюда, в наступающий рассвет.
Валентина Поваляева
ТЕЗКИ
Пятилетняя Танюшка прячется за штору и кричит весело и звонко:
— Ищи меня, бабуля!
Татьяна Ивановна оглядывается по сторонам с деланным удивлением: куда девочка запропастилась? Старательно не замечает, что у окна колышется занавеска, из-под которой торчат две тонкие ножонки.
— Ой, не найду, — причитает, — убежала, знать, внучка на улицу. Как же я без Танюшеньки?
Маленькая Таня давится от смеха, выходит из укромного местечка и обнимает бабушку:
— Вот она я!
Татьяна Ивановна и не бабушка вовсе Тане, а прабабушка. Но стала для девочки ближе мамы.
Пожилая женщина с содроганием вспоминает тот ненастный осенний вечер, когда рухнули надежды и мечты. Как Татьяна Ивановна гордилась внучкой Оленькой, умницей да красавицей! Еще бы, уехала учиться в институт, и не куда-нибудь, а в Москву! Правда, писем Оля домой не присылала — родных не сильно жаловала: отец-то после смерти жены расписался с девицей ненамного старше дочери, чем Ольгу здорово обидел:
— Еще мамина могила травой не заросла, а папенька ненаглядный в ЗАГС заторопился, — сердилась Оля.
Уехать подальше от семьи, переставшей быть по-настоящему родной, — таким желанием поделилась Ольга с бабушкой Таней:
— Укачу, куда глаза глядят, только меня и видели!
«Глаза глядели» в сторону Москвы. Ольга расцеловалась на вокзале с бабушкой, единственным для нее после смерти мамы близким человеком, и отправилась покорять столицу.
И вот вернулась. Не одна. С ребенком.
— Принимай гостей, — безрадостно сказала внучка, опуская на пол в прихожей дорожную сумку.
Бабушка Таня пригляделась и ахнула: в сумке, на куче тряпья, спал младенец, завернутый в плохонькое одеяльце. Ну, чисто бомжонок!
— Это что? — оторопела Татьяна Ивановна.
«Умница и красавица» фыркнула:
— Дочка моя. Итог красивой жизни! Вот, видишь, обогатилась как! — и вдруг накинулась на Татьяну Ивановну: — Все ты виновата!
— Я?
— А кто мне в уши пел: «Москва! Столько возможностей! Найдешь счастье обязательно!» Нашла!
— Так ведь ты сама хотела в Москве учиться, — устало проговорила пожилая женщина, опускаясь на стул, и спросила: — Оля, ты замуж, что ли, вышла?
— Выйдешь тут! — рявкнула столичная гостья. — Ведь знала я, что все мужики — кобеля проклятые, на папочку с детства насмотрелась, а сама на те же грабли и наступила! Вот что, баба Таня, ты долго еще меня пытать будешь? Или, может, сначала дашь отдохнуть с дороги? Чаем-то напоишь?
Конечно, Татьяна Ивановна не только напоила чаем несчастную свою внучку, но и ужином попотчевала, и на диване для Ольги постелила. Малышку в ванне выкупала, молочной жиденькой кашкой из бутылочки накормила, переодела в чистую одежду (на антресолях много лет хранился чемодан с детской одеждой Людмилы, Оленькиной мамы, вот и пригодился) и спать с собой рядом положила — Ольга-то умаялась в пути, пусть отдохнет.
— Ах, ты моя сладенькая, — приговаривала бабушка Таня, укачивая младенца, — хорошая девочка! А зовут-то как, а?
— Татьяной, — ответила Ольга.
Баба Таня с умилением рассматривала личико малышки.
— Тезка, значит…
На другой день Ольга рассказала бабе Тане о своем житье в белокаменной. В институт не поступила, но зато умудрилась устроиться на работу в салон, торгующий автомобилями. Видимо, хозяину понравилась смазливая претендентка на место менеджера, а отсутствие московской прописки он «не заметил».
Через несколько месяцев заехал в салон богатый клиент, и приглянулась ему красавица Оленька, да так, что предложил он ей…
Руку и сердце? Отнюдь. Он поселил Ольгу на съемной квартире, обеспечивал продуктами, дарил красивую одежду и украшения, а от девушки требовал любви и ласки. Невелика плата!
Жила Оля припеваючи, подумывала, что скоро «жених» обручальное колечко на пальчик наденет, и решила ускорить этот «процесс»: перестала принимать противозачаточные пилюли и вскоре забеременела. Представляла, как обрадуется ее избранник доброму известию, да просчиталась. Оказалось, «жених» давно и прочно женат и осчастливить Ольгу законным браком не собирается. А когда узнал, что девушка ждет ребенка, моментально снял с довольствия. Деньги, которые прислал отец (он продал квартиру, чтобы выплатить дочери ее долю), постепенно иссякли, пришлось перебиваться случайными заработками. Потом нечем стало платить за квартиру.
Куда идти? Одна дорога — к бабе Тане. Она пригреет, не даст пропасть. Не к отцу же на постой проситься!
Полгода жила Оля у бабы Тани. Посвежела лицом, зарумянилась. А потом вдруг одолела новая мечта.
— На юг хочу, к морю! — призналась она, собирая чемодан. — Знакомый в Краснодарском крае частную гостиницу открывает, предложил поработать горничной.
— Какой такой знакомый? — испугалась Татьяна Ивановна.
— Ах, ты все равно его не знаешь, — рассмеялась внучка. — Как обустроюсь на месте и немного обживусь — за Танькой приеду.
— Чем же дома плохо?
— Скучно мне в вашей провинции, — скривила губы Ольга. — Или ты не хочешь за правнучкой присмотреть? А я знаю, счастье мне все равно улыбнется! Надо только хорошенько поискать.
Вот уже четыре года от Ольги ни ответа, ни привета. Поначалу она прислала пару открыток, а потом — молчок. Словно сгинула со свету…
— Бабуля, а давай порисуем? — Танечке надоело играть в прятки, и она тащит альбом и цветные карандаши. — Давай нарисуем, как мы с тобой у моря загораем? А море синее-синее? А песок желтый?
Да, синее. Да, желтый. И где-то там Танюшкина мама. Только где…
— А мы поедем на море взаправду? — спрашивает девчоночка. — Вдвоем поедем?
— Конечно, поедем. Дай только срок! — отвечает пожилая женщина маленькой своей тезке.
Лишь бы здоровье не подвело.
МАШИНЫ СКАЗКИ
Плохо, когда нет друзей. Плохо, если у тебя нет друзей, когда тебе девять лет.
Ты выходишь на прогулку с мамой, которая крепко держит тебя за руку. Не потому, что ты непослушный ребенок, а потому, что ноги твои слушаются плохо, и ты не только не можешь быстро бегать, как другие ребята, но и ходишь с трудом. Ты садишься на лавочку напротив детской площадки и с завистью наблюдаешь за счастливыми сверстниками, которые играют в салочки и классики, гоняют мяч. А тебя в игру никто не зовет. Тебя словно не существует для всех этих девочек и мальчиков. Потому что ты другая. Злая болезнь поразила твои тело и лицо. Как там в анекдоте?
«— Дети, в конкурсе на самую лучшую гримасу выиграла вон та девочка!
— А я и не играла…»
Поэтому если у кого-то из местных ребятишек и просыпается интерес к тебе, то нездоровый:
— А почему эта девочка так странно смотрит?..
— Наверное, ненормальная.
«Неправда, нормальная! Даже нормальнее всех вас! Учусь в школе и, между прочим, на пятерки. И рисовать могу, и петь. Только вы никогда не видели моих рисунков и не слышали моих песен.
А друзей нет. Плохо без друзей. Мама, конечно, рядом. Она и в куклы поиграет, и книжку почитает, и сказку расскажет. Но ведь это мама. Она уже пожилая. Не девочка. А мне бы друга. Пусть он будет даже чуть-чуть постарше меня. Но добрый. Смелый. Верный. И никогда-никогда мне не будет с ним скучно. Потому что он мой друг…»
На диване под пледом тепло. В руках — пульт от телевизора. Во всю ширину экрана веселая физиономия парнишки-музыканта, одного из братьев Джонас. Маша очень любит сериал про эту рок-группу. И про каждого из киношных персонажей может рассказывать часами: Джо любит наряжаться, Ник печет вкуснейшее печенье, а Кевин нередко дурачится, он самый веселый и добрый. Ах, если бы можно было подружиться с ними! И она невольно нажимает на кнопку пульта.
— Привет! Ты чего грустишь?
Прямо из экрана телевизора в комнату ступает высокий кудрявый Кевин, держа на плече гитару.
Маша не удивляется. Она слишком долго одна, чтобы отказываться от того, кто хочет стать ее другом.
— Я знаю, ты отлично поешь и здорово играешь на гитаре! Посмотри-ка, у меня для тебя подарок.
Из воздуха вдруг появляется розовая гитара. Точь-в-точь такая, о какой давно мечтает Маша, но не признается родителям.
— Бери, давай вместе сыграем, — предлагает Кевин, — ты ведь можешь! Мы устроим настоящий концерт. Джо, Ник, я и ты! Главное — не попасться в лапы фанаткам.
— Ничего, — осмелев, отвечает Маша, — разве ты не знаешь, что я немного волшебница? У меня есть волшебная палочка, и я могу вам помочь.
— Отлично, — смеется музыкант, — друзья всегда должны помогать друг другу.
Мама заглядывает в комнату и видит, как ее дочь стоит перед выключенным телевизором и, эмоционально размахивая руками, что-то громко рассказывает… Кому? В комнате никого больше нет. И на игру в куклы не похоже.
— Мама! — Маша оборачивается, на ее лице играет радостная улыбка. — У меня есть друг. Даже три! Знакомься, это Кевин, а вот и Ник с Джо подошли. Мы будем репетировать, у нас скоро концерт. Тебе нравится моя гитара? Правда, красивая?
— Правда, — отвечает мама.
Она не знает, как поступить. И ей немного страшно. Неужели болезнь прогрессирует, и у ребенка начинаются видения? Не нужно ли показать дочь врачу?
Из комнаты доносится звонкий смех. Маша по-прежнему разговаривает с кем-то невидимым для матери и обещает «наколдовать к концерту новые костюмы».
— А у меня будет платье с блестками и золотые туфельки, — слышит мать возбужденный голос дочери. — Что? Конечно, мы будем танцевать! Конечно, если мои ноги устанут, вы возьмете меня на руки. Ведь вы же мои друзья!
Прошла неделя-другая, и братья Джонас прочно поселились в доме. И маме даже порой казалось, что она видит, как перед зеркалом причесывается аккуратист Джо, самый младший из братьев. Как с кухни доносится дразнящий аромат свежеиспеченного печенья — средний брат Ник не перестает удивлять кулинарными способностями. Как Кевин, старший, носится по квартире, играя с котом. Маша постоянно информировала родителей, что делают ее друзья. И обязательно добавляла, что она принимает участие в концертах рок-музыкантов, а потом им приходится сбегать от докучливых фанаток:
— Как все-таки хорошо, что я волшебница! Вот вчера, когда злая фанатка уже почти настигла Джо, я наколдовала ковер-самолет, и мы все улетели на нем. Фанатка успела схватить Джо за ногу и стянула ботинок.
— Бедный! Как же он теперь? — подыгрывала мама, переставшая бороться со странными видениями дочери.
— Ерунда! Я наколдовала ему другой, — пожимала плечами «волшебница».
— Глупости, — порой начинал бунтовать папа, — нет тут никаких братьев! Все это выдумки!
— Как нет? — удивлялась Маша. — Вот Джо, на диване сидит. А вот Кевин, рядом с тобой, ты можешь пожать ему руку. Ой, мама, Ник нечаянно рассыпал на кухне муку. Но не волнуйся, он сейчас все уберет…
— И долго так будет продолжаться? — нервничал папа, закрывшись с мамой вечером в спальне. — Она все больше отгораживается от реального мира!
— Но зато теперь она счастлива, — возражала мама. — У нее не было друзей. И она нашла выход из ситуации: просто придумала их.
— Мама, Кевин хочет с нами пойти гулять, ты не против?
— Ну что ты, конечно, нет. А ему не пора ехать на гастроли?
— Мама, ты забыла? На гастроли Кевин уезжает завтра! Это Джо с Ником сегодня улетели на самолете!
— И вправду, как я могла забыть, — всплескивает руками мама.
Она крепко берет Машу за руку и ведет во двор. К лавочке напротив детской площадки. Обычно скамейка не занята. Но сегодня на ней сидит девочка лет девяти. В руках — мяч. Глаза — серые, со смешинкой. Пшеничная коса до пояса.
— Привет! — говорит девочка.
Маша настороженно смотрит, замерев, не сразу отвечает на приветствие.
— Ты в этом доме живешь? — спрашивает девочка. — А как тебя зовут?
— Маша.
Голос глухой, вот-вот расплачется.
— А меня Соня. Давай поиграем?
Маша оборачивается на мать. В глазах изумление и вопрос. И восторг.
— В «Ляпки» хочешь?
И восторг гаснет:
— Я не умею бегать.
Если девочка и удивляется, то (прямо как взрослая) делает вид, что она на дню раз пятьсот общается с детьми, которые «не умеют бегать».
— Тогда давай в «Ромашку». С мячиком. Там бегать не надо. Садись на лавочку. Правила игры такие…
А когда мама зовет Машу домой, Соня спрашивает:
— Завтра выйдешь? Я буду ждать! Только приходи обязательно!
На следующий день на лавочке ждет не одна Соня, а целая компания девчушек.
— Это Маша, — представляет Соня. — А это Настя, Арина и Даша. Будем играть в «Туфельку»?
— Нет, давайте в «Тему»! — предлагает востроглазая Даша.
— Там бегать надо, а Маша не сможет, — предостерегает Соня.
— Ну и что? За Машу я сбегаю, если надо, — вызывается Арина, — а Маша просто будет загадывать слова вместе со всеми.
Игра начинается.
Девчонки не расходятся до позднего вечера, и вот уже у каждой в кармане начинает звонить сотовый телефон — родители зовут домой. На прощанье подружки сговариваются встретиться завтра «в тот же час, на том же месте». Непосредственная Настя вдруг порывисто обнимает Машу:
— Пока!
— До завтра! — кричат остальные, когда Маша и мама медленно бредут к своему подъезду.
И маме кажется (конечно, кажется, ведь этого не может быть на самом деле), что когда они с Машей заходят в подъезд, на улице, у опустевшей лавки остается высокая фигура кудрявого парня с гитарой на ремне, перекинутом через плечо. Он улыбается и машет вслед. А потом медленно растворяется в воздухе.