ПОЗВОНИ МНЕ, ПОЗВОНИ!
— Да зачем оно тебе надо, соседка? — пыталась я отбиться от просьбы Татьяны, моей соседки и недавней подруги. Мы познакомились месяца три назад, заселяясь в соседние квартиры. Осень и зима выдались чрезвычайно промозглыми, слякотными, ветреными — в общем, премерзкими, для прогулок не подходящими. Дом был полупустым, а на нашем этаже из шести квартир заселенными оказались только наши. В этот субботний вечер была моя очередь устраивать малый прием — чаепитие на кухне и сигаретки на лоджии.
— Понимаешь, у меня так все сложилось — прямо загляденье. Вот и хочу показать ему, как мне без него хорошо.
— Месть женская? — улыбаюсь я.
— Ага, — в тон мне отвечает Татьяна.
История последнего года жизни подруги у меня еще в декабре вырисовалась из ее мелких оговорок, вздохов и недомолвок. Красиво познакомились, красиво встречались — с головокруженьем. Жили в разных городах — Татьяна в Москве, а Олег здесь. Встречались часто, изводя кучу денег на перелеты. А потом как-то внезапно поругались, и мужик пропал с радаров.
К концу новогодних праздников, когда я вернулась от мамы, мы с Татьяной очень тепло посидели у нее, настолько тепло, что утром еле удалось с постели подняться. Соседка была сразу настроена поболтать, наболело у нее. В общем, подробностями дело обросло, как говорится.
Стандартная ситуация — оба решили друг про друга, что партнер охладел, плюс что-то помешало очередной встрече. Потом вроде бы он должен был к ней вылетать, но сцепились из-за ерунды за пару дней до самолета, наговорили чёрти чего друг другу и спать легли. Точнее, Татьяна легла, а молодой человек ее всю ночь писал записки через телефонный мессенджер.
Она утром хотела свести размолвку к нулю, доброго утра пожелала, предложила не продолжать ссору, а Олег ничего не ответил, даже не прочитал ее писем. Татьяна к обеду гордость презрела, сама позвонила несколько раз, но безответно — трубку не берут, письма не читают, ответы, естественно, не пишут.
Сегодня она опять была настроена поговорить о своей сердечной ране.
— Я даже стала думать, может быть случилось что-то, заболел или что-нибудь еще. В морги звонила, в БСМП — ничего подобного, да и здоровый мужик-то, обратно в армию собирался призываться, полностью годным признали. Вроде бы и забывать уже стала, а иной раз как защемит сердце… Смотрю по полчаса на аватарку его и плачу.
— Так ты отомстить хочешь или обратно завлечь?
— Ой, не знаю. Может быть и обратно, смотря как будет при встрече. Найди мне, пожалуйста, куда мужчина пропал. Так же тоже не бывает. Видишь, тут написано: «Последний раз был в сети в 03:26 восьмого июня»?
— Хорошо, я позвоню коллегам, но сразу не найдут, конечно. Сейчас многие живут не там, где прописаны, — сама беру ручку и лист бумаги. — Диктуй: «фио-сио», родился-крестился.
Паспортные данные ее молодого человека вводят меня в легкий ступор, который явно читается на моем лице.
— Что? Ты что? — с тревогой смотрит на меня Татьяна.
— Ничего. Он умер и долго лежал в квартире, пока из-за запаха не нашли. Кажется, сердечный приступ. Статья в газете была, в «Вечернем N-ске». Я так понимаю, у твоего Олега был журналист знакомый, который сначала пытался пропиарить ситуацию с его незаконным увольнением, а когда узнал, что тот умер накануне восстановления доброго имени, званий и регалий, — про это тоже статью написал. Название такое интересное было… «С того света не призовешь» или наподобие… Танюша, ты чего?!
Служба в полиции огрубляет, профессиональная деформация же. Думаю, еще я от удивления не сразу сообразила, что творю.
Каким образом удалось соседку успокоить — это не очень интересно, а каким образом ей удалось быстро продать ипотечную квартиру и куда она потом уехала, я даже и не знаю.
К чему я это рассказывала? К тому, что меньше знаешь — лучше спишь. Да, и еще, язык мой — враг мой.
Светлана КорзунЯ БУДУ ЖИТЬ ДОЛГО
Жила она кое-как, но получалось хорошо.
Вот удивительно: другие жилы рвут, карабкаются, руки-ноги в кровь обдирают, а результат нулевой.
А она…
В четырнадцать Инна неожиданно для всех, включая низкорослых родителей, «сдлиняла» до размеров модели. Да так пропорционально, что седьмой «А» первого сентября ахнул. Ахнул и разделился на два лагеря: лагерь восхищённых мальчиков и лагерь окрысившихся девочек.
В восемнадцать Инна удачно вышла замуж. И опять всё произошло без каких-либо усилий — будь то затяжные хождения за ручку или длительные переговоры с родителями на предмет благословения. Он был молод, красив, успешен в бизнесе, но главный его талант заключался в умении жить с удовольствием.
Влюблённые и счастливые, Инна и Семён вместе прокутили несколько счастливых лет. Впрочем, надо сказать, что прокутили без особого ущерба бюджету и здоровью. Вокруг них — точнее, вокруг их достатка — сплотилась весёлая компания «навеки преданных» друзей. В этом совсем не узком кругу Инна с Семёном и зажигали каждые пятницу-субботу, цепляя, как правило, ещё и воскресенье. И конечно, дважды в год, как и полагалось удачливому бизнесмену, Семён возил Инну на моря — с шиком и удовольствием прогуливать «излишки».
— Инка, я тут что подумал, — однажды за завтраком начал разговор Семён. — А если ты родишь, то останешься такой же красоткой? Или станешь страшная, как Ириха у Вовика?
— Чего это вдруг?
Инна остановилась на полпути к кофе-машине и на мгновение задумалась.
— И с какой стати мне становиться страшной?! Да я буду ещё красивее! — залихватски ответила она, по привычке делая ударение на первое «е».
— КрасивЕе! — передразнил её Семён. — Дурочка ты у меня, Инка! Но красивая…
Семён закатил глаза и нежно притянул жену.
— Такая красивая, что с ума сойти можно! Все мужики завидуют. И пусть! Хочу, чтобы всегда так было! И чтобы до слюней! Как у взрослых!
Семён нежно поцеловал жену и заглянул ей в глаза.
— Я хотел тебя попросить… То есть, хотел сказать… Давно уже…
— Ты чего? — Инна отстранилась. — Нашкодил? Ты мне изменил? Прибью!
— Дурочка! Я только тебя люблю! Инка, ты только не смейся и говори сразу нет. Я… Ин, я сына хочу. Смешно, да?
Семён сказал это и смущённо отвёл взгляд, словно хотел чего-то неподобающего сильному мужчине.
— А потом и дочку, — добавил он, смущаясь ещё больше. — Только именно в таком порядке! — шутливо нахмурил брови Семён, пытаясь хоть как-то побороть смущение. — Что скажешь? Родим?
Вот так — планово, не особо отвлекаясь от полноценной жизни молодой красивой женщины, Инна родила сына. А ещё через два года и дочь.
Указания мужа она выполнила полностью — и очерёдность детей соблюла, и внешне ничуть не подурнела — даже напротив: как и обещала, похорошела ещё больше.
Словом, жизнь её складывалась, как пазл для дошколёнка у пятиклассника.
Глядя на Инну, я откровенно завидовала. Впрочем, как и все её подруги. Ни тебе обременительного поиска истинного жизненного пути, ни изматывающего стремления к высокой цели, ни утопических идей о всеобщем благоденствии. Живёт себе счастливо — и в ус не дует (если можно про женщину так сказать).
Сейчас мне чуть стыдно за ту, хоть и не чёрную, но зависть: надеюсь, в том, что случилось с Инной позже, нет моей вины.
В какой-то момент жизни у Семёна появились параллельные женщины: сначала одна, потом другая, потом несколько одновременно. Я, случайно узнав, обиделась было за подругу, но тут неожиданно выяснилось, что у Инны тоже есть в загашнике, как она выразилась, Семёнозаменитель. Время от времени подруга рассказывала мне о воздыхателе, но как-то мимоходом. Даже в рассказах Инна не тратилась на него ни чувствами, ни временем.
Шли годы. Семёнозаменители приходили и уходили, гостя в Инкиной инкрустированной золотом спальне на правах провинциальных командировочных, пущенных нелегально, — то есть без прав. Со слов подруги, протекали измены «по умолчанию» до неприличия обыденно. Впрочем, похоже, Семёна «параллельные» тоже особо не трогали, а потому разрушениями и апокалипсисом семейному счастью не грозили. Инна мне как-то даже рассказывала о похождениях Семёна — мир не без добрых людей, донесли. Но она очень не расстраивалась по этому поводу:
— Куда он от меня денется?! Семён же без меня больше недели прожить не может — с ума начинает сходить. Да и мне так удобнее. У него интрижка, у меня романчик, он в форме, я хоть куда — все при своих интересах. Кому от этого плохо?!
Плохо оказалось всем.
Семён и сам не понял, как в его жизнь пришла другая — такая же красивая, только моложе и желаннее.
— Ничего, — сказала Инна, позвонив мне однажды поздним вечером.
Она говорила спокойно, была рассудительна, но по тому, как долго она меня убеждала, что всё у них будет хорошо, я поняла — не меня, себя уговаривает.
— Семён же без меня и недели не может — начинает с ума сходить…
Всё стало окончательно ясно, когда бывшая параллельная, а с этого момента единственная, родила Семёну дочь. Он собрал вещи и ушёл.
Инна заболела. Всё, что в ней было истинно женского, что так прежде любил и даже боготворил Семён, возмутилось, взбунтовалось, набухло злокачественной опухолью и… бухнулось вырезанной ненужностью в таз.
— Ничего, — сказала мне Инна, когда я пришла в разорённый осиротевший дом. — Справлюсь.
Внешне, ничего здесь не изменилось — все вещи стояли на своих местах, но горе выглядывало из-за каждой спинки кресел, из-за каждого шкафа, даже из-за ножек стульев.
— Ничего. Поживёт без меня, помается и вернётся.
Инна поправила косынку на блестящей — без единого волоска — правильно-овальной голове.
— А я пущу, — улыбнулась она нежно, видимо уже представляя, как открывает двери по-щенячьи заискивающему Семёну. — Прощу и возьму назад. Даже ничего не скажу — не упрекну ни разу. Он ведь без меня и недели прожить не может, начинает с ума сходить.
Потянулись страшные дни пути в никуда. Повзрослевший сын оловянным стойким солдатиком