– Чего не понять, – говорю, – но неужели они этого не знают?
– А это не мое дело, – доктор говорит, – еще я буду анализировать, знают они что или не знают. Мало ли что они знают…
– Логично, – говорю ему. – Молодец.
Еще событие. Подходит ко мне наш капитан первого ранга, полковник, значит, и просит провести группу офицеров с ним во главе по бостонским магазинам. Джинсы, говорит, дочери обещал привезти, и жене что-то надо. Ну ясно, говорю. О чем разговор? Пошли. Повел я их на Вашингтонскую улицу, в даунтаун. Файлинс там, Джордан Марш, и вообще. Маршируют мои моряки, во главе полковник и начальник политотдела корабля. Я, естественно, иду гражданским шагом параллельно им. Вроде как пасу. А время к Пасхе, извините за каламбур. Вокруг на столбах и стенах висят листочки с крестами, пожеланиями на Пасху, приглашениями на пасхальные мероприятия и прочее. Ну ладно. Слышу, политрук командует: стой, раз-два. Остановились, и политрук поднимает с дороги такой листочек, с крестом-распятием Иисуса и соответствующим текстом, на английском, разумеется.
– Так, – говорит, – опять провокация.
Складывает листочек аккуратно и в карман.
– Для отчета сгодится.
Ну, думаю, точно пойдет на повышение, когда вернется и отчитается. И орден какой непременно получит. За храбрость. Или за отвагу. А может, и оба сразу.
А на улице явный интерес к марширующим. Кто подходит и что-то приветливо говорит типа рус, хорошьо. Кто-то руки приветливо поднимает. Кто из машины свистит, что-то не очень приветливо. Кто кричит дурашливо. Один задницу голую из окна, проезжая, показал. Но не водитель. В целом, однако, интерес положительный.
По моей просьбе полковник согласился группе временно не маршировать. Пошли небольшой толпой. Офицеры делятся впечатлениями. Всех без исключения поразил негр, который ехал в машине. Причем не один негр, а несколько и на разных машинах. Сначала предположили, что это были негры подставные, чтобы показать советским, что и у негров машины есть. Не то чтобы провокация, но обман налицо. «Да нет, – говорю, – у негров тоже действительно машины есть». – «Может, – говорят, – это слуги? Или там рабы? А машина хозяина. Что-то ты заливаешь, что у негров – и свои машины». – «Точно, – говорю. – Век воли не видать». Поверили, но с трудом и нехотя. Помогло то, что еще один негр на машине проехал, с сигарой в зубах. Это наших и доканало. Действительно, раб – и с сигарой, не вяжется.
Пришли в магазин. «Файлинс бейзмент». «Что нужно?» – спрашиваю. Офицеры пока сами не знают, описывают обстановку. Один говорит:
– Давай от противного рассмотрим. Вот моряки наши, они бестолковые. Тратят деньги на ерунду всякую. Один тут якорь купил бронзовый, в пластик запаян. На память. И остальные вроде этого. Что с моряков взять? Дети. А у нас у некоторых семьи. Надо что-то для хозяйства привезти.
А офицерам самим – большинству лет по двадцать с небольшим. Лейтенанты. Одному 21 год.
– Я, – говорит, – только три месяца женат. И жена сказала: «Если не привезешь из Америки что путное, в постель не пущу».
Я чуть не прыснул, но, смотрю, лейтенанты с большим сочувствием к этой речи отнеслись. С пониманием.
– Видишь, – говорят, – а мы пока сами не знаем что. Так что давай помогай.
Оставили мы полковника у стола с джинсами и со своим привезенным сантиметром, чтобы не смущать, и пошли вдоль рядов. И вдруг мой лейтенант завопил – вот, вот ОНО! A был это стол-прилавок с лифчиками. Все, говорит, теперь знаю, что привезти. И полезно, и приятно!
Хорошо, подходим. Девушка тут же к нам подбегает – еще бы, советские моряки, все про них в Бостоне только и говорят. Can I help you, и прочее. Смотрит мой лейтенант оторопело на изделия.
– Слушай, – говорит, – да тут у них размеры другие. Как же быть? Я вот только так и помню – и складывает ладонь полусферой.
Чувствую, ему не до смеха. Надо выручать. Говорю продавщице, мол, в стране, откуда товарищ, другие размеры, и товарищ в затруднении. Как ему помочь?
Продавщица тут же поняла ситуацию, выпрямилась, грудь поставила в правильную позицию, и, не выходя из позиции, говорит мне: «Спросите у друга, у его жены такая же, как у меня, or what?»
Перевожу другу. Он еще больше засмущался, и ШЕПЧЕТ мне:
– Вообще кранты. У моей в три раза больше. Как это объяснить-то?
Ну, я спрашиваю: «А у вас какой размер?» Она говорит: «Тридцать два В».
– Давайте, – говорю ей практически наобум, на автопилоте, – тридцать восемь D.
Засмеялась продавщица, все ясно, говорит. Сделаем, мол, в лучшем виде.
Купили. Повеселел мой лейтенант.
Остальные тоже набрали всякого разного. И полковник уже с джинсами. Выходим.
– Теперь, – полковник говорит, – как насчет журналов. Ну, в общем, сам знаешь каких.
– Ну, знамо дело, – говорю. – А как таможня?
– Нет проблем, – все загалдели, – мы обратно в Североморск, там таможни нет. Веди, в самом деле.
Идем, и тут мой неугомонный лейтенант-молодожен глянул на витрину небольшого магазина, мимо которого проходили. И ринулся внутрь. То был магазин женского белья, а на витрине было то, что поразило его воображение: кружевной пояс для чулок, черный, ОЧЕНЬ узенький, и на нем аппетитно и длинно болтаются эти, с защепками. Ну, все за лейтенантом. Он подбегает к прилавку, и по-русски: «Давай показывай», указывая на витрину. Совсем парня заклинило. Подхожу, объясняю. Достали, показали, привели в практический экстаз. «Сколько?» – это он меня спрашивает. «How much?» – говорю. Они называют сумму. «Ни фига… – стонет лейтенант, и им опять по-русски: «ЗАВОРАЧИВАЙ!» – с характерным взмахом-полуоборотом руки.
– Все, – облегченно стонет лейтенант, – сделано дело. Теперь и обратно можно.
Подошли к журнальному магазинчику «Только для взрослых». В Combat Zone даунтауна, на той же Вашингтонской улице. Входим. Представляете, человек двадцать морских офицеров, все в форме. Верю, что в тот магазинчик никогда столько человек одновременно не входило. Ну просто сюр опять. Вошли, и тут же к журналам типа «Плейбой», что прямо у входа на полках стоят. Были они тогда по 70 центов, как сейчас помню. Теперь не знаю, но чувствую, что не меньше пяти долларов потянут. Зашуршали страницами. Говорю со знанием дела: мол, не торопитесь, пройдите в глубь салона, некоторые, может, любят погорячей. Прошли. А я тем временем любезничаю с матроной немалых размеров, которая у кассы на входе сидит. Расхваливаю советских морских офицеров.
Подходят ко мне смущенные офицеры, что, мол, на тех полиэтилен, запечатано. Смотрю, действительно, запечатано, и лист бумаги висит на стене, что здесь не библиотека. Я – обратно к матроне, так мол и так, можно ли господам офицерам посмотреть. Исключительно из любопытства, но, может, и купят.
Смотрю – матрона начала грузно подниматься со своего рабочего места за кассой. Ну, думаю, труба, скандал сейчас получится. Встала она во весь рост, чтобы всем в глубине видно было, взмахнула рукой, как тот Чапаев, которого она в жизни не видела, и протрубила:
– Для советских моряков ничего не жалко! Рви полиэтилен!
Сорвали мои моряки, повернулись застенчиво друг к другу спинами, чтобы не видно ЭТО было, пошелестели… Покраснели, смотрю, потом один говорит:
– Нет, ЭТО я своей жене не смогу показать. Те, у входа, лучше.
Все согласились. Купили «Плейбой» и подобные. Довольно много. Матрона была довольна. Моряки тоже.
Принес я в лабораторию презент от моряков – огромную банку селедки, несколько буханок черного флотского хлеба и несколько бутылок водки. Хорошо, что в лаборатории датчанин был, который толк в селедке знал. Мы с ним и остальных попробовать уговорили. А водку еще потом долго пили, до самого моего отъезда. Потому что я им разбавлять ее не разрешал. Иначе неаутентично будет. Оставили до моего скорого возвращения из Москвы. Которое случилось только через девять лет… Но это тоже так, к слову.
А завершение визита кораблей – это была феерия. Пронзительный отход кораблей, с которых на весь Бостон играли духовые оркестры «Дунайские волны», «Прощание славянки», и лицо мокрое почему-то, и толпа рыдающих девушек на берегу… Лейтенанты мои действительно не промах оказались, еще и романы за неделю успели закрутить… И бостонцы, срывающие с руки часы на память нашим морякам – уже не лейтенантам, конечно, а матросам. И матросы, царапающие в ответ записки с адресами: деревня такая-то, такой-то район, область… И водяной салют с американских кораблей, которые перекрестно и непрерывно били пышными струями куда-то вверх и навстречу друг другу, и наши крейсеры шли под этими водяными арками, сверкающими на солнце тысячами радуг. И мокрые от этих брызг корабельные оркестры все продолжали и продолжали играть духовые щемящие вальсы… 1975 год.
39. Президент Израиля
В марте 1975 года Берт Вэлли, директор нашей лаборатории биофизики в Гарварде, собрал личный состав и объявил, что на следующей неделе, в понедельник, нас посетит президент Израиля. Мы сидели вокруг длинного, массивного дубового стола, который за многие годы стал совершенно неотъемлемой частью лаборатории. И сейчас, 35 лет спустя, этот стол занимает свое почетное место в конференц-зале лаборатории, которая давно переехала из Питер Бент Бригам госпиталя на новое место, в отдельный корпус, рядом с тем же госпиталем, который теперь тоже называется по-другому – Brigham and Women’s Hospital. – Так вот, гайз, – сказал директор, – наведите хотя бы легкий порядок. Учтите, что Эфраим – мой давний друг. Так что не подведите. Также имейте в виду, что с утра в понедельник здесь будет полно агентов службы безопасности, как наших, так и израильских. Во время выступления Эфраима прошу резких движений под стол или из-под стола не делать.
Мне бы очень не хотелось кого-либо из вас потерять. Добавлю, что брата президента, Аарона, убили два года назад в тель-авивском аэропорту. Помните, когда пятеро террористов открыли там пальбу?
Все помнили. Этот случай прогремел по всему миру. Даже я его знал из советской прессы. Среди более чем 70 погибших был и президент Международного биофизического союза Аарон Катцир-Качальский.