Опять отступление. Спирт, попадая в организм, превращается (метаболизируется, как говорят биохимики и медики), проходя три последовательные стадии. Первая – этанол превращается в альдегид, а именно в ацетальдегид, под действием фермента алкогольдегидрогеназы. Ацетальдегид – это довольно сильный яд. На лабораторных банках с ацетальдегидом – крупные череп и кости. Ясно, что организму никак нельзя допускать накопления ацетальдегида. Он и не допускает – быстро перерабатывает в безвредную уксусную кислоту. Это происходит под действием сразу двух ферментов (изоферментов) – альдегиддегидрогеназ. Один перерабатывает небольшие количества альдегида, другой фермент аварийный, подключается при повышениях концентрации ацетальдегида, когда первый фермент начинает захлебываться и не справляется. На третьем этапе уксусная кислота окончательно превращается в углекислый газ и воду.
Так вот, наш дейдзин ингибирует, «подавляет» второй этап превращения этанола, что и приводит к накоплению в организме ядовитого ацетальдегида. Организм отравляется, испытывает резкий дискомфорт, и спиртное в горло не лезет. Пара повторов – и не лезет вообще. Возможно, и никогда.
Кстати, примерно так же работает и известный российский препарат «антабус», название которого – калька с английского antabuse, то есть буквально «против злоупотребления». Химическое его наименование – дисульфирам. Но дисульфирам «бьет», причем довольно необратимо, по дисульфидным группам самых разных белков и ферментов в организме, убивая и то, и в основном именно то, что к алкоголизму вообще не имеет отношения. Страдает все подряд. Бульдозером по организму. Причем бульдозером надо пройтись так, чтобы организм уловил связь между эффектом антабуса и спиртным, для чего используют внушение. Так что наш дейдзин – совершенно другое дело. Кандидат в лекарство нового поколения.
Видимо, по аналогии с дейдзином работает природа, которая не позволяет пить спиртное примерно половине китайцев (или вообще «ориенталс»). У каждого второго китайца генетически «выключен» фермент альдегидде-гидрогеназа – тот самый, один из двух, удаляющих ядовитый ацетальдегид. Тот самый, который подавляется дейдзином. Тот самый, который работает с малыми порциями этанола в организме. Аварийный-то фермент у китайцев работает, но он вступает в дело тогда, когда бедняга китаец уже зеленеет от отравления. Эффект имеет характер сильной аллергии на любое спиртное даже в малых дозах, включая пиво.
Сидит в центре Bert Vallee, слева (сидит) и справа (стоит) – деканы Гарвардской медицинской школы. Крайний слева (стоит) – Wing Ming Keung, мой коллега по изучению дейдзина, антиалкогольного препарата. 1995 год
Итак, мы с китайцем и помощником-техником организовали в нашей лаборатории кухню по переработке больших количеств лопуха Кудзу и заготовили хороший мешок относительно грубого экстракта. Именно то, что, по нашей задумке, можно было испытывать на добровольцах. На себе мы его уже испытали, морщась от отвращения. Желтоватый порошок со вкусом молотой древесной коры – удовольствие ниже среднего. Ощущение, близкое к тошнотворному. Приняв по полстакана порошка, мы с китайцем пошли выпить пива. Правда, пил пиво только я, а китаец за мной с надеждой наблюдал. Порошок он съел только из солидарности, поскольку принадлежал как раз к той половине китайцев, которые спиртное не пьют по причине резкой на него аллергии.
К явному разочарованию китайца, я выпил пару бутылок пива и не отказался бы от третьей, но опыт на всякий случай прекратили. Решили, что, во-первых, я не алкоголик и, во-вторых, вообще химик, да к тому же еще и русский, которого ничего не берет. Но экстракт усилили еще одной стадией дополнительной очистки.
Надо сказать, что тестированием на себе мы зашли за грань допустимого, во всяком случае в США. Это была наша с китайцем тайна. Если бы об этом узнали, нам и директору лаборатории грозили бы немалые неприятности. Мы ведь не получили разрешения FDA на испытания на людях и даже пока не подавали.
Нужны были добровольцы, но не в США. Подвернулся случай.
42. Венесуэльские алкоголики
Итак, подвернулся случай. Точнее, это был не случай, а осознанная закономерность, базирующаяся на цепочке случайностей. Когда-то, приличное время назад, сотрудником нашей лаборатории в Гарварде был венесуэлец Пабло Пулидо. Получив степень доктора медицины в Гарвардской медшколе, Пабло вернулся в свою Венесуэлу и, женившись на Луизе Мендоса, вошел в «семейство Мендоса», одно из богатейших в стране. Древесина, бумага и нефть – три источника и три составные части богатства семейства Мендоса. Вскоре Пабло стал директором наиболее оснащенной и наиболее известной клиники в Каракасе.
Мы связались с Пабло и рассказали ему о нашем желании испытать потенциальное лекарство от алкоголизма. Как, говорим, насчет того, чтобы у вас?
– Сделаем, – сказал Пабло. – Дело хорошее и нужное. Первая мысль была испытать на заключенных-алкоголиках, естественно, с их полного и добровольного согласия. Само собой, заключенных свеженьких, только что прибывших. Откуда в тюрьме хронические алкоголики? Мысль высказал Пабло, но сам же и передумал. Потенциальный скандал. Хоть дело и хорошее – смягчить переход алкоголика с воли в тюрьму, но, говорит, тут же найдется тьма активистов заклеймить «пособника гринго» за желание «поиздеваться над заключенными».
Пошли другим путем. Действительно, правила испытания кандидатов в лекарства в Венесуэле были куда проще, чем в США. Надо было только согласие добровольцев и обоснование директора клиники. То есть самого Пабло. А алкоголики тут же нашлись – прямо среди вспомогательного персонала клиники. Собственно, их и не искали, их вся клиника и так знала.
Алкоголиков собрали и сделали заманчивое предложение: провести две недели в полной изоляции, а именно в бунгало на заднем дворе клиники, резко переходящем в самые настоящие непроходимые джунгли, откуда постоянно слышались крики диких обезьян. А заманчиво то, что в бунгало ставятся штабеля ящиков джина, виски, пива и прочих напитков, и все это можно (и нужно) употреблять без ограничений и совершенно бесплатно. С тем условием, помимо добровольной изоляции, что им раз в день, по утрам, следует принять некий безвредный порошок, взболтанный в клубничном, банановом или какой понравится, по выбору, напитке, и три раза в день у них будут брать кровь на анализ.
Перед походом в джунгли
Бунгало для наших алкоголиков
Алкоголики дрогнули, и шестеро из них согласились. Получив известие, я вылетел в Венесуэлу. С напарником. Напарник, мой коллега по работе, вез оборудование для HPLC, или высокопроизводительной жидкостной хроматографии, для анализа изофлавонов в крови алкоголиков. А я вез чемодан (!) белого порошка – нашего снадобья, выделенного из лопухов.
Это было, конечно, безумием. Если бы таможенник на границе – в США или, еще хуже, в Венесуэле попросил меня открыть чемодан, просто для рутинной проверки, я бы немедленно загремел в тюрьму. В лучшем случае в КПЗ. Гарвард, естественно, в итоге выручил бы, но моральные, а то и физические травмы остались бы. Сопроводительного письма от руководства мы и не запрашивали, что, конечно, было глупо. Шли на полный авось – русско-американского толка, с учетом того, что мой коллега был натуральный американец калифорнийского происхождения.
Мы вылетели рейсом Бостон – Майами – Каракас. До Майами все было без проблем. Направились на рейс в Каракас. Американский таможенник пропустил наш багаж, не открывая чемоданы. Пока пронесло. Взлетели. Через час полета самолет тряхнуло. Капитан объявил по громкой связи, что бортовой электрогенератор вышел из строя. При этом добавил, что на борту их, электрогенераторов, два, но он, капитан, полагает, что пассажиры не будут возражать против возвращения в Майами. Можно, конечно, попытаться долететь до Каракаса и на оставшемся, но если вдруг выйдет из строя и второй, то капитан не хочет об этом и думать, чего и нам желает.
Вернулись. Полночи провели в муках на полу терминала. Обсудили и пришли к выводу, что терминал – не самое удачное название помещения перед посадкой в самолет. В итоге мой напарник обозлился и, будучи правильным американцем, написал жалобу. Я, имея тогда только временную визу, писать жалобу не стал. То ли привык к неудобствам, то ли поленился. Потом, уже в Бостоне, Барт (так его звали) торжествующе показал мне стеклянный граненый шар (хотя шар, строго говоря, граненым быть не может, но тот был), который он получил от авиалинии в качестве компенсации за перенесенные неудобства. Мне шар не прислали.
Утром мы сели в Каракасе, и опять, к счастью, мой чемодан с порошком не открыли. Приходя в себя от привалившей удачи и одуревшие от бессонной ночи, мы с Бартом вышли на привокзальную площадь и были натурально атакованы толпой туземцев. Туземцы, резко отпихивая друг друга, буквально вырвали из рук наши чемоданы и на хороших рысях понеслись от нас по площади. Мы с криками типа – Хей! Хей! – помчались за ними, будучи совершенно шокированными столь откровенным грабежом. Аборигены бежали с нашими чемоданами быстрее нас, порожних. Пробежав метров сто, туземцы рванули в сторону, к какой-то машине, и стали запихивать наши чемоданы в багажник. Тут мы подоспели, и после короткой потасовки, в ходе которой мы рвали чемоданы из багажника, а туземцы их запихивали обратно, до нас дошло, что это было такси.
Так активно начались мои венесуэльские три недели. Пабло поселил нас в отеле «Таманако», в центре Каракаса. Как потом выяснилось, это был лучший отель в Южной Америке. Барт вскоре не выдержал роскоши и переселился в отель попроще. Мне он пояснил, что не уверен, кто будет отель оплачивать – Пабло или наша лаборатория, – и если окажется последнее, то он опасается, что в лице директора (Берта Вэлли) он навсегда получит врага. Себе дороже.
Я остался в «Таманако», памятуя бессмертное изречение Михал Михалыча, что надо рассматривать неприятности по мере их поступления. Кстати, ММ произнес эту фразу в моем кабинете на кафедре энзимологии МГУ, после того как выпил хорошую треть бутылки виски, хранившуюся у меня в сейфе для подобных случаев. А ответил он мне этой фразой после того, как я выразил беспокойство, не повредит ли виски его, ММ, выступлению перед сотрудниками кафедры, которое должно было состояться минут через двадцать. Но это так, к слову.