Дома Багира никогда не лаяла. Соседи по лестничной площадке всегда удивлялись: почему собака не лает? На прогулках – тоже крайне редко. Но если гавкнет или, скорее, взрыкнет, у другой собаки тут же подгибались колени. Врагов у нее не было, драк не было – никогда. Вместо драки Багира молча, прыжком, нависала мощной грудью над соперником, и тот сразу ложился на передние лапы. Это была какая-то магия.
Однажды мы всей семьей уезжали на отдых туда, где с собакой было нельзя. Мы с женой сидели на кухне и обсуждали, что делать с Багирой. Куда ее отдать на это время? Вдруг в ходе разговора я заметил черный нос Багиры, слегка высовывающийся из-за угла коридора. Она стояла за углом и молча слушала!
Я вышел к Багире и попытался обратить все в шутку. Она, поняв, что ее засекли, в очень расстроенных чувствах ушла и легла в свой угол, отказавшись разговаривать. Она всем видом показывала, что просто убита тем, что ее собирались куда-то отдать, даже на время.
В итоге мы отвезли ее в охотничье хозяйство под Москвой, к знакомому егерю. Он заверил нас, что все будет в порядке и что Багире будет хорошо. Мы, обнадёженные, уехали домой.
Приехав домой, тут же позвонили егерю и спросили, как Багира и где она.
– В вольере, – сказал он.
– Одна? – спросили мы.
– Нет, с овчаркой, – ответил егерь к нашему ужасу.
Мы помчались обратно в охотхозяйство. Бегом от машины к вольеру, забранному сеткой. Перед нами предстала картина: в углу смирно лежит овчарка, а наша Багира хлебает что-то из миски. Оказалось, что при запуске Багиры в вольер овчарка попыталась показать, кто здесь хозяйка. Багира рыкнула, и овчарка залегла в углу.
Через месяц, когда мы вернулись, картина была той же. За тем исключением, что, завидев нас, Багира практически разнесла вольер и зацеловала нас, кидаясь от одного к другой.
Живя в Кунцеве, мы часто ходили гулять с Багирой в парк, вдоль Москвы-реки. Во время этих прогулок Багира прыгала в воду и плескалась в свое удовольствие. Это же было и зимой, когда Багира прыгала с берега, пробивала тяжелым телом тонкий лед и восторженно кувыркалась в ледяном крошеве. Или находила прорубь, если лед был толстый. Прохожие нередко напускались на нас: мол, зачем собаку мучаете? Зачем заставляете в ледяную воду прыгать? Багира тем временем выпрыгивала, энергично отряхивалась и превращалась в совершенно сухую собаку. Так лабрадоры устроены.
В отличие от овчарок и других собак Багира любила нырять и подолгу сидела под водой. Подозреваю, она работала там с корягами, поскольку иногда торжествующе показывалась на поверхности, держа в зубах нечто крупное, скользкое и ветвистое. Однажды на Москве-реке это вызвало форменную истерику некоторых зевак. Багира нырнула и пропала. Народ стал нервничать. Я со смехом заверял, что, мол, не волнуйтесь, сейчас вынырнет. Прошла минута, пса не было. Женщины в толпе стали взвизгивать. Пес не показывался. Тут и я стал холодеть. В общем, минуты через три показалась озадаченная Багира. Видимо, вытащить корягу не удалось, как ни старалась.
Году в 1984-м я улетал на Дальний Восток, в Хасанский район, где сходятся три границы – СССР, Китая и Северной Кореи. Там, в заливе Посьет, была Морская биологическая станция АН СССР. Улетал я на месяц-полтора и решил взять с собой Багиру. Пусть пес порадуется приволью, поплавает в Японском море, поныряет всласть.
Позвонили в аэропорт насчет правил с собаками и узнали, что только в наморднике. Поехали, купили намордник. Багира надевать намордник отказалась категорически. Она скребла намордник, ложилась на спину и била по наморднику лапами. Я понял, что завтра при отлете будет скандал. О том, чтобы приучить Багиру к наморднику, речи быть не могло. Это было безнадежно.
В предчувствии скандала приезжаем в аэропорт. Выйдя среди толпы из машины, я без всякой надежды вновь пробую надеть на Багиру намордник. К моему изумлению, пес был как шелковый. Впечатление было такое, что с намордником Багира не расставалась всю жизнь.
Вот и поймите собак. На самом деле я понял. Дома одно, в аэропорту другое. Там – надо.
В наморднике прошествовала через процедуру взвешивания (стоимость собачьего билета определялась весом пса), контроль при посадке в самолет. Тут же заняла наблюдательную позицию под моим креслом. Намордник я сразу снял, хватит испытывать собачье терпение, и так молодец.
Все девять часов лета до Владивостока Багира лежала под креслом, провожая взглядом и носом каждого проходящего мимо, взад и вперед. Стюардессы тут же ее обнаружили и всю дорогу подносили ей воду и еду. Насчет воды я опасался, но Багира и звука не подала, что ей пора бы прогуляться. Девять часов все-таки.
Прилетели во Владивосток. Такси в морской порт. Таксист вдруг запротестовал: собак не вожу. Но девять часов полета несколько подточили нервную систему, и в вежливые пререкания с водителем я вступать не стал. Еще одним пассажиром в такси был полковник.
– Не возражаете, товарищ полковник? – спросил я его, указывая головой на Багиру.
– Нисколько, – ответил он.
Я свистнул, и Багира тут же впрыгнула на заднее сиденье, возвышаясь над водителем.
– Вопросы есть? – спрашиваю.
– Вопросов нет, – отвечает водитель, втягивая голову в плечи.
– Ну, тогда вперед.
Прибываем в морпорт, «Ракета» на отходе, а билет на собаку мне не дают. Собак, как я понял, во Владивостоке особо не жалуют. Бытие определяет сознание. Только с разрешения капитана, говорят мне. Так. Вынимаю из рюкзака обойму «больших золотых», вешаю на шею Багире, и вместе идем к капитану.
Капитан обалдел, по нему сразу видно. Он, похоже, вообще золотых медалей не видал, а на собаке тем более. Вошел в ступор. Картина, действительно, впечатляющая. Я – про собаку.
– Вот, – говорю, – капитан, на вашу «Ракету» не сажают. Что ж нам, на улице ночевать?
И говоря это, ловлю себя на том, что при слове «нам» указываю на Багиру.
– Нет проблем, – это капитан. – Передайте Марусе, чтобы дала билет. Хотя постойте, я сам скажу.
Проводил нас и сказал.
Одиссея бедного пса продолжалась. Полтора часа на «подводных крыльях» с дрожащей под ногами Багиры металлической палубой. Автоматчики-пограничники при сходе на берег. Автобус – душегубка, еще два часа.
Про это подробнее. Автобус – из тех, образца какого-то мохнатого года или даже века, с маленькими продолговатыми окошками под потолком, пробитыми в фанерных стенах автобуса. Два часа по колдобинам, столбы пыли в автобусе. Бедный пес, не помня себя, стал карабкаться на мои плечи, чтобы дотянуться к тем маленьким окошкам. Пришлось мне Багиру два часа держать на руках под потолком, вплоть до полного их, рук, онемения.
Вот и она, знакомая развилка. Говорю водителю, чтобы высадил. Пес как молния сиганул в открывшуюся дверь, и первое, что я увидел, это была Багира, прыгнувшая в какую-то грязную жидкую лужу, и с наслаждением в ней барахтающаяся.
Грязным бесформенным шаром Багира прыгнула ко мне, но поцелуи ее я твердо пресек. В таком виде на станции показываться нельзя. Побежали к морю, благо тут же, за косогором.
Багира стрелой прыгнула в морскую воду и начала ее жадно пить. Пила долго, минуту-две. Потом, видимо, дошло, что вода сильно соленая. После этого морскую воду она никогда не пила.
Жили мы в домике на берегу моря. Вокруг стояли такие же «односемейные» флигельки. От них глинобитная дорога вела через сопку к лабораторному корпусу, бывшей погранзаставе со стенами метровой толщины. Там же столовая и баня. Дорога была абсолютно неосвещенной, да и откуда освещению там взяться? Новички ходили с фонариками, старожилы – по памяти, в полной темноте, при звездах, если облака позволяли, и при луне.
В то лето и новички и старожилы ходили с повышенной дозой адреналина в крови. Дело в том, что в районе Владивостока и вообще на Дальнем Востоке расплодились тигры. Они ели собак на окраине Владика, и всячески напрягали местное население. Охота на тигров была все еще запрещена – колеса законодательной машины вращаются медленно. Так что мы каждый день ожидали появления тигров, и ожидали с понятной нервозностью. Особенно если задерживались на работе и шли полкилометра по глинобитной дороге домой в полной темноте.
Багиру я поначалу брал на работу, в лабораторию, но начальство станции запротестовало. Еще, мол, нам собак в лабораторном корпусе не хватало. Говорю же, не жалуют собак на Дальнем Востоке. Не балуют. Чтобы не конфликтовать, стал я Багиру оставлять на целый день в своем домике. Она, однако, быстро научилась открывать запор и ходила по ближним окрестностям, изучая их и попутно собирая на себя всех мыслимых и немыслимых клещей. Вечерами их, раздувшихся, я снимал пинцетом десятками. Бог миловал, хотя район считался сильно энцефалитным.
Так вот, поскольку Багире было одной скучно, она с наступлением темноты выходила на ту самую глинобитную дорогу и радостно встречала каждого и каждую, которые возвращались после трудового дня или вообще домой. Поскольку она не лаяла, то радость встречи выражалась в том, что Багира в полной тишине вставала во весь рост на задние лапы, а передние – опять же в полной тишине и темноте – клала на плечи несчастного, радостно дыша в лицо.
Эффект, говорили, был потрясающий. Особенно в нервном ожидании прихода тигров.
Но народ там был хороший, и после нескольких истерик, которые до меня, к счастью, не дошли, народу даже понравилось. Приятно все-таки в итоге ощущать, что это оказался не тигр. Заново родиться, действительно, неплохо, чего бы там ни говорили.
В общем, Багиру все там полюбили. Я много нырял с ней за гребешками, или скаллопсами по-нашему, и под водой совал ей очередного скаллопса размером с хорошее блюдце. Она их выносила на берег и там складировала.
Мы с победой вернулись и решили, что пора Багире стать матерью и завести детей. Опуская массу деталей и натуралистических подробностей по части зачатия, вынашивания и рождения, скажу только, что мы в итоге оказались счастливыми обладателями одиннадцати щенков лабрадора. Отмечу только, что романтическая встреча Багиры и ее избранника (в смысле избранного нами) проходила в таких трудностях, что я с тех пор категорически не верю в возможность изнасилования. Я с тех пор точно знаю, кто контролирует этот процесс. И не надо мне ля-ля.