И.В. помолчал и сказал: «Понимаю. Спасибо, Саша, желаю успеха». Вспоминается еще эпизод, связанный с Клибановым в бытность работы его в корпусе «А», в середине 1970-х годов. К нам на только что образовавшуюся кафедру химической энзимологии пришел новый сотрудник, Алексей Егоров, биолог по специальности. Он был крайне пробивным человеком, и наш заведующий кафедрой, он же декан химфака МГУ И.В. Березин, ценил Егорова за способности выбить деньги для кафедры, стройматериалы для нового кафедрального корпуса, да и как толковый биолог Егоров кафедре был нужен. Одна проблема – Егоров был крайне бесцеремонным человеком и не обращал внимания ни на какие этикеты, свойственные академическому, да и вообще научному сообществу. Он сразу поставил себя «выше коллектива», и из-за этого у него с тем самым коллективом часто происходили трения.
Однажды к нам на кафедру приехала делегация из США, и Егоров водил ее по кафедре и по отделу биокинетики корпуса «А». Клибанов в то время все еще работал в комнате 428 корпуса «А». Проходя с делегацией по коридору, Егоров открыл дверь в 428-ю комнату, в которой в одиночестве трудился Клибанов, но делегацию не завел. Обернувшись к делегации, Егоров сообщил, что сюда заходить не стоит, здесь only small people.
Можно себе представить, с каким кипением (small people!) Саша рассказал мне в тот же день об этой истории.
Кстати, А.М. Егоров сейчас – академик Академии медицинских наук (АМН) России, директор Института антибиотиков АМН.
После отъезда Саши я встретил его уже в 1984 году, когда приехал в Бостон через девять лет после своей работы в середине 1970-х. Точнее, это он меня встретил – в аэропорту, и привез к себе домой, где я жил неделю, пока был в Бостоне. Он к тому времени уже занимал прочную позицию в MIT. Как и Александр Варшавский, мой однокурсник, с которым мы когда-то играли в футбол на летних работах в Коломне. В начале 1980-х Варшавский бежал из Союза через Финляндию (где он был на научной конференции) на весельной лодке в Швецию, где пришел в посольство США. Потом он руководил лабораторией в том же MIT, был избран, в один год (1995) с Клибановым, членом Национальной академии наук США и сейчас заведует кафедрой в Калифорнийском технологическом институте, или Калтехе. «Из Стокгольма сообщают», что Варшавский находится на шортлисте кандидатов на Нобелевскую премию. Он, в частности, открыл убиквитин, белок, который выполняет исключительно важные функции в живых системах. Более конкретно, этот белок (точнее, полипептид) играет в клетках роль «домашней хозяйки» и наводит там порядок тем, что метит дефектные белки, которые надлежит из клетки убрать. Убиквитин ковалентно присоединяется к этим белкам и выворачивает их структуру так, что они становятся чувствительными к разрушению другими ферментами и удалению из клетки.
И.В. Березин, декан химического факультета МГУ, затем директор Института биохимии АН СССР
А. Клибанов и В. Торчилин. Бостон
Чтобы показать, с каким энтузиазмом работы Варшавского были встречены «научной общественностью», просто перечислю научные премии, которые он получил за работы по убиквитину всего лишь за три года: 1998 – премия Национального института здоровья (здешний аналог Минздрава СССР), в том же 1998-м – премия Новартис-Дрю (совместная премия компании Новартис и университета Дрю), 1999 – международная премия Гайрднер (Канада), 2000 – премия Шубитца (Чикагский университет) по раковым исследованиям, в том же 2000-м – премия Хоппе-Зейлера (Германского биохимического общества), в том же 2000-м – премия Слоан по раковым исследованиям (присуждаемая Дженерал Моторс), еще в 2000-м – премия Ласкера по фундаментальным исследованиям в области медицины. 2001 – премия Вольфа и премия Горвитца, 2002 – премия Уилсона, самая высокая премия Американского общества клеточной биологии. Это уже устаревшие данные, но, полагаю, этого достаточно.
(Эту приписку я делаю сейчас с большим огорчением, после объявления результатов присуждения Нобелевской премии 2004 года. Саша Варшавский премию не получил и, видимо, уже не получит. По крайней мере за убиквитин. Эту премию только что присудили трем его коллегам, а Александр оказался четвертым. Именно за убиквитин).
Мы устраивали вместе и, само собой, с нашими женами посиделки в Бостоне, которые после нескольких бокалов вина неизменно переходили в вечера воспоминаний. После того как Варшавский перебрался на Западное побережье, мы продолжаем довольно часто встречаться «нашим» узким кругом – Клибановы, Марголины, Торчилины и мы с женой, не пропуская Рождества, Нового года, Старого нового года, Дня благодарения, а также летних семейных выездов на пляжи Кейп Кода, в полутора часах езды от Бостона.
Володя Торчилин был наш коллега по корпусу «А», он работал в соседней 427-й комнате, на кафедре химии полимеров, и тоже занялся ферментами. Потом он, став доктором наук, работая уже в Кардиоцентре на Рублевском шоссе, вместе с Березиным и Чазовым получил Ленинскую премию за разработку терапевтического ферментного препарата. В начале 1990-х годов он с семьей переехал в США и начал научную жизнь сначала. Ленинская премия здесь вряд ли бы кого-то заинтересовала. Сейчас Владимир Торчилин – заведующий кафедрой фармакологии Северо-Восточного университета в Бостоне.
Мы все каждый раз собираемся с удовольствием. Шутка сказать, мы знаем друг друга уже больше тридцати лет. Но, судя по всему, пока друг другу не надоели.
68. Дорога. Попытка фантазийного рассказа
Он ехал довольно быстро по 128-й дороге, опоясывающей Бостон. В общем, нормально быстро, миль 70 в час. Несколько быстрее ста километров. Как и все или почти все. Пару раз, обгоняя передние машины, выскакивал в соседний ряд, поддавая до 85–90 миль, и сразу, обогнав, нырял обратно, чтобы полиция не успела засечь. Жара стояла изрядная, июль. Прямо за лобовым стеклом мелкими струями колебалось и пульсировало марево. По радио, настроенному на WRKO-AM680, наперебой бубнили Питер Блут и Озон. Мысль рассеивалась и тоже колебалась и пульсировала мелкими струйками, в такт жаре. Вдруг он слегка дернулся от неожиданности – марево на долю секунды сгустилось, и лобовое стекло как бы слегка вогнулось и пошло мелкими трещинками, но тут же это ощущение пропало, все стало на свои места. Черт, померещится же при такой жаре. Надо повнимательнее быть, не отвлекаться. Иногда бывают вот такие отключки на долю секунды.
Устал немного после спортзала. Встал сегодня в четверть шестого утра, в шесть уже в зале, две мили хорошего бега по внутренней дорожке, около тринадцати минут. Потом – на снарядах, «покачать железо», брюшной пресс. Вот так и держит стабильный вес уже больше десяти лет. Пульс бегуна – ниже 60, давление 120 на 80, уже лет двадцать без изменений.
Ну вот, снова сгустилось на момент и проскочило ощущение, будто бы руль слегка изогнулся и опять встал в нормальное положение. Опять, видимо, отвлекся, повнимательнее надо. Ехать на работу всего-то полчаса. Дел сегодня немало, впрочем, как обычно. Как и должно быть у вице-президента компании. И дома планов будь здоров. Недавно завершили перестройку дома, по собственным чертежам. Первый этаж увеличили капитально, теперь там одна кухня по площади больше, чем вся бывшая московская квартира в Олимпийской деревне. И вся в граните. И эти заботы в промежутках между поездками – то запад США, то юг, то Канада, то Европа, доклад здесь, совещание там, инспекция в третьем месте. Материально – тоже складывается путем, в том числе и на будущее. Консультант, член научных советов. Более миллиона акций своей компании; если все будет, как задумано, – пять-десять миллионов долларов на «счастливую старость». Второй, «дачный» дом в Беркширских горах, на западе Массачусетса, на территории эксклюзивного клуба. Бассейн, сауна, джакузи. Неплохо, чего там. Раньше, в Союзе, о таком не мог и подумать. Кто сказал бы – на смех поднял. Зимой с женой – на Карибское море или во Флориду, в Нейплс. Или в Ниццу, в гости к дочери. Или в Москву, в гости к сыну. В общем, жить можно.
Ладно, опять отвлекся. Но что странно – машин на дороге нет ни одной. Куда все подевались? Час-то пик… Странно. И через стекло вокруг какой-то странный вид. Блики. Вспомнилось отчего-то, как в детстве на реке стал тонуть, народ кругом, а он тонет и молчит. Если бы не заметили, так бы молча и утонул.
Ну вот, и на работу приехал. Только ключи достать…Его машина уже давно стояла, глубоко войдя в бетонный столб на 26-м exit'e и косо накренившись на сломанную ось переднего правого колеса. Заднее левое все еще крутилось. Вместо капота – вздыбившееся, покореженное месиво металла и обломков пластмассы. Лобовое стекло висело кусками гармошки. Рулевая колонка сломана, руль изогнут кривой восьмеркой. Воздух со свистом выходил из порванных воздушных мешков. Тело висело на ремнях безопасности, голова лежала на остатке передней панели.
Амбуланс подъехала одновременно с полицией. Заключение врача – смерть наступила моментально.
Он отодвинул клавиатуру и перечитал рассказ еще раз. Вроде неплохо получилось. Понятно, что не про себя писал, но все равно получилось, что почти все про себя. И загнул не так уж сильно, если считать, что про себя. Правда, две мили в зале он бегает уже редко, чаще одну милю. И вес не такой уж стабильный, честно говоря. Фунтов восемь-десять набрал за последние пару лет, лень согнать. Брюшко уже начало вовсю формироваться, хотя втягивать на людях еще можно, вроде как и нет ничего лишнего. Но пора за брюшной пресс браться, пора. Ладно, утро вечера мудренее. Завтра рано вставать, к шести в спортзал, и в семь, как всегда, на работу.
Утром он шел в редком потоке машин на своих обычных 70 милях в крайнем левом ряду по 128-й дороге, размышляя над свежим рассказом. По радио, настроенному на WRKO-AM680, бубнили Питер Блут и Озон.
Действительно, вот так планируешь жизнь по деталям, а потом – раз, и ку-ку. Вот тебе и «счастливая старость». Пожалуй, хорошо, что написал рассказик, вроде как предупреждение себе сделал. И вообще надо поосторожнее водить. Повнимательнее. Не зря этот сюжет у него уже с год ворочался, на бумагу просился. Кстати, вот и 26-й exit. Интересно, есть ли там тот бетонный столб, который он в рассказе придумал? Надо же, действительно есть, держит зеленый знак с крупной надписью WALTHAM, WESTON. Правда, чтобы в этот столб влететь, надо сначала снести ограждение, что не так-то про…