— Не дам никому передо мной выхваляться. Если большой человек себя не уважает, и я его не уважаю.
Саго машинально вышел вперед и поднял поднос. Внезапный шум просторного платья у главного входа заставил его оглянуться. Рядом с молоденькой пальмой стоял сэр Деринола. Саго на всю жизнь запомнил выражение его лица. Нерешительность на нем только подчеркивала страх и напускную важность. Он пришел узнать о причине задержки и застал начало скандала, который странным образом влек его, словно в вожде Винсале он видел свою судьбу, судьбу непочтенного старца. Он уловил, что момент спасения уже упущен, что он отдаляется и отдаляется, и сам сэр Деринола стал отступать, боясь, что Саго увидит его в компании вождя Винсалы. Но больше всего его убивала мысль, что в лице Винсалы он видит свое будущее. Увидев Саго, он попытался скрыться за пальмочкой. Оправдания и увертки были бы неуместны, они молча смотрели друг на друга. Саго первым отвел глаза.
— Что случилось? — спросил он, отдавая поднос официанту.
— Он не хочет платить за выпивку.
— Тогда тебе следовало позвать метрдотеля.
— Его нет. Я не терплю такого. Сам генерал-губернатор не может помешать мне исполнить долг.
— Да ты понимаешь, что это мой гость?
— А что мне делать? Моя смена кончилась, я говорю, что сказал, что...
— Запиши выпивку на мой счет. И перестань орать.
Он положил руку на плечо вождя Винсалы.
— Пойдемте, сэр.
Сникший Винсала покорно повиновался. Банделе хотел поддержать пьяного с другой стороны, но Саго жестом удержал его:
— Мы поднимемся в лифте.
Краешком глаза он видел, как освобожденный сэр Деринола первым ринулся к лифту.
На следующее утро изумленный Нвабузор позвонил Саго:
— Вы что, привезли из Америки заклинания? Председатель говорит, чтобы я принял вас на работу. Нет, честно, что вы с ним сделали? Прошу вас, скажите, что вы с ним сделали?
— Матиас! Матиас! Иди сюда, Матиас!
Посыльный заглянул в дверь:
— Вы меня звали, сэр?
— Матиас, ты еще мой ученик?
— Ога?
— Я разорен. Ты хорошо знаешь бармена?
— Он мой земляк.
— В таком случае, ты можешь брать у него в кредит.
— Ога, я уже просил. Это трудно. Когда деньги, никто не узнает земляков.
— Матиас, ступай сейчас же и не приходи без обычных двух.
— Ога, я же говорю.
— Матиас, сегодня мы читаем Библию. Ступай.
— Хорошо, ога. Я постараюсь.
Разговор с редактором был мучительно краток. Нвабузор вызвал его к себе в кабинет и сказал:
— Послушайте меня.
Он вертел в руках и мял статью о Секони. Она называлась «Кто несет ответственность за авантюру?». Саго собрал неопровержимые факты.
Нвабузор начал издалека:
— Между прочим, ваш друг, иностранный специалист, уже уехал. Тот самый, который охаял электростанцию.
— Что значит уехал?
— Просто уехал. Начальство заплатило ему за травму, полученную при исполнении служебных обязанностей. Как вы думаете, сколько он огреб?
Саго пожал плечами.
— Восемь тысяч. Плюс две тысячи, причитающиеся по окончании контракта.
— М-да.
— Не отчаивайтесь. Это не значит, что ваша статья не принесла пользы. По крайней мере... Мы можем сами в этом удостовериться, ежели пожелаем.
— Но вы не желаете?
— Как сказать... Погодите... Алло!
Саго встал.
— Лучше без объяснений. Это стоило двух недель убийственной работы.
— Сидите. Сидите... Ладно, раз уж вы так не любите ждать... Алло... Алло.. Говорит Нвабузор. Соедините меня с председателем.
— Честно говоря, я бы лучше просто забрал статью. В конце концов, это дело касается лично меня.
— Это не поведение журналиста, друг мой. Скоро вы сами это поймете. Вы выполнили задание, написали статью, остальное зависит от нас. Отнеситесь к этому... алло... алло... — Он прикрыл микрофон ладонью: — Возьмите отводную трубку.
С другого конца провода донесся ни с чем не сравнимый голос сэра Деринолы:
— Это вы, Нвабузор?
— Да, сэр. Я хотел спросить относительно разоблачений. Можно их дать в номер?
— Нет. Отправьте в архив.
— Для использования в будущем?
— Нет, материал уже использован.
— Понял вас, сэр. — И явно для Саго Нвабузор спросил: — Так они согласились, сэр?
— Это не телефонный разговор.
— Разумеется, сэр. Прошу прощения.
— Кстати, кто писал статью?
— Наш новый журналист, сэр.
— Ах, этот... мальчик из Америки?
— Да, сэр.
Сэр Деринола умолк — и надолго. Нвабузор опять спросил:
— Но ведь он хорошо написал?
— Да, весьма удовлетворительно.
Саго был изумлен, ибо в голосе Нвабузора слышалась нескрываемая насмешка:
— Какое счастье, что мы взяли его на работу!
— Вы забыли, что это я приказал вам принять его, — резко выкрикнул сэр Деринола и бросил трубку.
Саго медленно повернулся к Нвабузору. Главный редактор вновь усадил его в кресло.
— Такие дела. Теперь вам все известно.
— Что известно?
— Вы молчите, и я молчу. Просто и ясно. Вы помогли председателю выпутаться из какой-то грязной истории.
— Я?
— Видите ли, это в порядке вещей. Что-то вроде взаимного страхования. Прежде чем опубликовать разоблачительный материал, мы показываем его нашему юрисконсульту, а тот, в свою очередь, советуется с председателем. Так что решение зависит не от нас.
— Продолжайте. Для меня это все поучительно.
— Затем он сообщает оппонентам, что он имеет против них. Если те решат, что смогут выстоять, они не возражают. В противном случае они говорят, что у них готовится материал на такого-то и такого-то из наших, и присылают нам копию. В общем, я довольно четко представляю себе, в какую историю влип сэр Деринола. Ваша статья подоспела как нельзя к случаю. Поэтому произошла полюбовная сделка: молчание за молчание.
— А как же мой друг?
Нвабузор пожал плечами, как бы говоря: «А что я могу поделать?»
Саго встал.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если я передам статью в другую газету?
— Слушайте, Саго, я в этом деле уже лет тридцать. Поверьте, когда-то и я был идеалистом. Я ходил из газеты в газету и каждый раз уходил с чувством праведного негодования. Но поверьте мне, журналистика в нашей стране — бизнес, и ничего больше. Вы обязаны делать то, что прикажет хозяин. Поверьте мне, Саго, поверьте моему слову.
Саго взял рукопись.
— Я разошлю ее в другие газеты.
Нвабузор покачал головой.
— Но Саго, вы же работаете на нас. Вам заплатили, и статья эта — наша собственность.
— А если я подам заявление об уходе?
— Нет-нет, ни к чему. Другие газеты тоже не напечатают, уверяю вас. Произойдет то же самое, и они узнают, что касательно вашей статьи заключено джентльменское соглашение.
— В таком случае...
— Нет-нет-нет, не говорите того, что вам повредит. Забудьте об этом. Я знаю, что вы считаете себя в долгу перед другом; поверьте мне, вы никому ничего не должны. В конце концов вы поймете, что каждый сам за себя.
— Да, это широкий взгляд на жизнь.
— Это действительно широкий взгляд, и к тому же единственно правильный. Ведь ваш друг найдет новую работу и все позабудет...
Дверь громко захлопнулась, и Нвабузор погрузился в работу, уверенный, что все встанет на свои места.
Саго извлек свой фолиант и положил его на стол.
— Заходи, Матиас, что хорошего?
Матиас вошел с двумя запотевшими бутылками пива.
— Он говорит, не ждет до конца месяца. Дает в долг до субботы.
— Прекрасно, присаживайся.
— Сначала надо откупорить, ога.
— Благодарю. — Он послушал, как пиво забулькало в горле посыльного, и затем протянул ему том. — Раскрой его. Раскрой на любой странице.
Матиас повиновался быстро и охотно, как человек, уже привыкший к угощению.
— Великолепно. Пей, а я буду читать. «...И тишина для дефеканта необходима, как курящийся опиум для восточного мистика. Тишина уборной в английском пригородном особняке, когда хозяева и соседи ушли добывать хлеб насущный и гость-дефекант приступает к священнодействию. Эта тишина осязаема. Миф о французской утонченности, наоборот, лишь плоская вульгарная реклама, ибо люди во Франция напоминают мечущих икру жаб. Там я тщетно искал благоухающей тишины и наконец, чтобы избавить себя от унизительного посещения уборных в студенческом общежитии, стал удаляться с лопатой и книгой в соседний лес, спасительно простиравшийся на многие акры. Там под сенью кустов я ежедневно предавайся высоким раздумьям, читал или просто слушал пение галльских птиц. Должен признать, что все-таки это было импровизированное дефекантство, ибо мне не хватало комфорта и полного расслабления мышц. Более того, в самую ответственную минуту мокрая травинка вдруг касалась моей наготы, и я вскакивал, как от змеиного жала. Однако риск потерять свою мужественность с лихвой окупался тем мистическим опытом, который давала мне влажная, густая, полная птиц тишина. А теперь, друзья мои, я должен рассказать вам о постыдном разоблачении. Два бродяги-студента пожелали узнать, что означает в моем бытии странное сочетание лопаты и книги. Они выследили меня, и по сей день мне бывает неловко при воспоминании, как я был застигнут при отправлении интимнейшей функции человеческого организма. Однако они оказались прилежными учениками и очистились от привычных табу, израсходовав свой трехдневный бюджет в близлежащем бистро. Я отпустил им грехи, и вино пробудило во мне великодушие. Поэтому я посвятил их в святая святых дефекантства. Сейчас меня мучит мысль, глубоко ли постигли они мою философию. Насколько я помню, их больше всего поразила моя изобретательность. С их точки зрения, истинное дефекантство заключалось именно во влиянии сырой почвы, влажного подлеска, кустарников и вьюнков. «Назад в кусты!» — был их лозунг, и я объяснил им, что дефекантство требует искусств и наук, изобретенных человеком. Свет должен быть матовым и притененным. Озонатор, подобно кадилу, должен издавать точно соответствующие моменту ароматы. Чтобы мысль дефеканта не заходила в тупик разочарования, он должен располагать определенными книгами, а взгляд его должен встречать соответствующие произведения искусства. Слух его должен внимать специально избранной музыке, а не случайному щебету перелетных птиц. Трое суток мы предавались дефекантской диалектике. «Ты дефекант с мелкобуржуазным уклоном, — кричали они, — ты пользуешься нашей национальной любовью к полемике!» «А вы — дефеканты, увлеченные пеевдонегритюдом! — разоблачал их я. — Вы уклонисты! Как вы не можете понять, что дефекантство требует церковного покоя и торжественности! Мои путешествия с лопатой и книгой вызваны к жизни голой необходимостью». Они побивали меня стихами Эндрю Марвелла о зеленых мыслях в зеленой тени. Их тягу к девственной природе и лесному уединению не могли победить даже мои аргументы об угрозе змеиного жала. Безусловно, я был счастлив посеять семена дефекантства на европейской почве, но некоторым образом я потерпел поражение из-за регрессивных тенденций моих последователей...»