В противоположном углу, изогнувшись, сидел альбинос, похожий на прокаженную луну. На его светящемся лице плавали струпья, похожие на отравленных мух. Кола на бесконечных салфетках превращал жирные пятна в щеки и глазницы альбиноса. Под конец он низвел его до задумчивого пятна в углу кабаре, а на первый план выступили гикающие огнеглотатели. Ударники били отрывисто, как в заграничных фильмах об Африке перед гортанным выходом колдуна.
— Я никогда не мог понять, как это делается, — сказал Кола. — Они глотают огонь весьма убедительно.
Дехайнва с опаской взглянула на альбиноса.
— Кого он здесь ищет? Отчего смотрит все время сюда?
— Ты имеешь в виду альбиноса? — не оглядываясь, спросил Саго.
— Ты тоже его заметил?
— Он ищет меня. Не знаю, как он меня выследил.
— Тебя? Что ему от тебя нужно?
— Сам удивляюсь. Нет никакого желания с ним говорить.
— ...Ойеоко мониран... ойеоко мониран... ойероба, ойероба...
— В Штатах была группа «Девы-кобры из Кококабуры», — сказал Саго. — Но глядя на этих, можно подумать, что это они. Те же воинственные крики, та же абракадабра, то же кривляние. Только в Штатах они прилично одеты.
— ...Ойеейе мониран... йяаау!
— Да разверзнутся небеса и выплеснут их отсюда, — молился Саго.
Сверкая руками, татуированный огнеглотатель медленно ступал мозолистыми ногами по языкам пламени.
Он обносил свой факел по кругу, демонстрируя жар огня. Он поднес его к альбиносу, и тот спешно закрыл лицо руками.
— Смотрите туда, скорее! — выкрикнул Кола, но огонь перешел к другому столу, и сидящий за ним человек прикурил от факела.
— Что случилось?
— Опоздали. На что был похож альбинос в огне!
Теперь он был, как всегда, неоново-бледный. Он сидел, как утопленник, невесомый, спорящий с силой земного тяготения.
— Он совсем не похож на Юсеи, — заметил Кола. — Юсеи нежная, даже красивая. Она и в семьдесят лет не будет такой, как он сейчас.
— Ты же сам говорил, что она показалась тебе неприятной.
— Слегка, и это быстро прошло. Она из другой глины, она удивительно совершенна. Я не могу ее позабыть. А этот тип похож на желтую кору, дочиста вываренную в агбо.
Танцующий огнеглотатель неожиданно поскользнулся и рухнул в лужу под банановым потолком. Прислужники ринулись ему на помощь, а факел шипел в воде, исторгая черный дым и керосиновый чад. Татуировка на спине огнеглотателя поплыла; как и «Девы-кобры из Кококабуры», он был расписан акварелью; рисунок же взят из фильма о приключениях Тарзана.
— Торговец огнем попал в объятия богов воды, — объявил Эгбо.
Они сами чувствовали себя неуклюжими, неуместными. Смерть Секони оставила их в воде и грязи, краска стекала с образа жизни, которую они считали установившейся. Кола подумал, что этой ночью они не походят на пять фигур его «Пантеона».
Только Дехайнва знала, что делать, — не приходить сюда никогда. Когда воспоминания одолевают, надо менять привычки. Секони был неотъемлемой частью их дружеского союза, который они принимали как нечто само собой разумеющееся, и неумолимые факты вроде регулярных встреч в «Камбане» или в «Майоми» должны отойти в прошлое. Случайность стала привычкой, и все здесь напоминало о Секони, который их угнетал теперь больше, чем в те минуты, когда начинал бороться с неподдающейся речью.
— Он идет сюда, — процедила сквозь зубы Дехайнва. Саго оглянулся и встретил альбиноса с деланной приветливостью. Что ему нужно?
— Я не сразу узнал вас. Наконец-то вы меня разыскали.
— Это было непросто, но ваш посыльный...
— Матиас?
— Да, так он назвал себя. Он сказал мне, что вечера вы обычно проводите здесь.
— Присаживайтесь, присаживайтесь. Вот мой стул. Ничего, я принесу себе другой.
Когда альбинос сел рядом, Дехайнва незаметно отодвинулась.
Саго вернулся со стулом, и альбинос сразу же заговорил. В голосе его сочетались почтительность и самоуверенность.
— Я не отниму у вас много времени. Как журналист, вы можете мне помочь.
Он извлек из кафтана бумажник, а из бумажника полиэтиленовый конверт с выцветшей вырезкой из газеты. Видимо, раньше она была сложена вчетверо и долгое время желтела в книге. Затем встревоженный владелец документа догадался переложить ее в прозрачный конверт, где ее можно было читать, не подвергая риску обветшавшие сгибы и осыпающиеся буквы бесценных слов.
Саго поднес ее к свету и прочитал. Он взглянул на альбиноса и передал конверт Банделе. Все молча передавали вырезку друг другу и смотрели на альбиноса со смешанным чувством удивления и недоверия. Все ждали, что скажет Саго. В конце концов это был его человек.
Саго взял вырезку у Дехайнвы и вернул альбиносу.
— Как давно это было?
— Почти шесть лет назад.
— Быть может, мне следует первым спросить, что заставило вас обратиться ко мне?
— Как журналист и божий человек, вы можете нам помочь.
— Вам?
— Да, моей церкви. Когда великое событие произошло и я восстал из мертвых, моя жизнь мне больше не принадлежит. Я посвятил ее богу.
— В вырезке сказано немного, не расскажете ли вы подробнее? — тихо попросил Банделе.
— Хорошо. Это понятно. Всего лишь сообщение о происшествии. Да и что это значит для кого-то, кроме меня и бога? Я упал замертво на улице незнакомой деревни. Добрые люди на следующий день похоронили меня, но когда они опускали мой гроб в могилу, я пробудился и начал стучать в крышку. Вот все, что предстало оку смертных свидетелей.
Эгбо безуспешно пытался определить, сколько лет альбиносу.
Ласунвон думал о том, что подобное случается ежедневно. Только на днях один несчастный пришел в себя в морге. Как небрежны врачи. О боже!
В сознании Колы роились фантастические идеи. Отчего незнакомец явился именно сейчас, после смерти Секони?.. Да-да, врачи говорят теперь о вероятной смерти — что это значит, смерть или не смерть? Допустим, когда в могилу опускали гроб Секони, отчего он не стал стучать в крышку и, заикаясь, кричать: «Вввыпустите меня, вввыпустите меня»?..
Кола сверлил альбиноса взглядом, словно пытаясь увидеть в нем преображенного Шейха... Пусть он проглянет сквозь пятнистую жеваную желтизну...
Дехайнве хотелось опереться на руку Саго. Я так и знала, что в нем есть что-то противоестественное, думалось ей, как будто в нем ненастоящая кровь...
Пришедшая в голову мысль заставила Саго вздрогнуть. Он пронзительно взглянул в лицо альбиносу, но ничего не сказал. Тот продолжал:
— Не знаю, кем я был до смерти, откуда я, но что испугало крестьян, так это то, что, когда они клали меня в гроб, я был таким же черным, как вы, как ваши друзья. Когда же я пробудился, я стал таким, каким вы меня видите.
— Но газета не пишет об этом, — заметил Саго.
— Еще бы! — ответил альбинос. — Кто же в это поверит? И вы не поверите, что за краткое пребывание в гробу человек может стать альбиносом. Но все они подтверждали это, как и сиделка из местной больницы. Она сама мне об этом сказала.
— Какой ужас! — не выдержал Ласунвон. — Должны быть какие-то меры предосторожности! Такое может случиться с каждым. Только подумайте, быть похороненным заживо!
Лишь Саго заметил жесткость, появившуюся в чертах альбиноса.
— Меня не похоронили заживо. Я был мертв.
Ласунвон рассмеялся.
— Вы же сами не верите, что по-настоящему умерли. Сейчас вы живы, стало быть, вы не могли умереть. Летаргический сон или что-то вроде — медицина дает объяснение подобным фактам.
Альбинос обратился к Саго.
— Я хочу пригласить вас на богослужение в нашей церкви. Я бы очень просил вас приехать, ибо это будет особое богослужение.
— Но можете вы рассказать, — вмешался Банделе, — можете вы вспомнить, что вы тогда ощущали, когда пробудились и стали стучать в крышку гроба?
— Конечно. В свое время. Такие предметы нельзя обсуждать в месте, где жизнь ничего не стоит. Но если вы приедете в следующее воскресенье в мою церковь...
Эгбо не сводил с альбиноса напряженного взгляда, пытаясь понять сущность его переживаний. Альбинос встал.
— Я приглашаю всех ваших друзей, они все могут нам помочь. — Он учтиво откланялся.
— Но где находится ваша церковь?
— Совсем забыл. Это трудно описать словами. Я пришлю зам провожатого.
— Вы знаете, где я живу?
— Нет, но мы встречались в отеле «Эксцельсиор», когда толпа преследовала юношу, считая его воришкой. Мы можем встретиться там.
— Прекрасно. В котором часу?
— Служба начинается в восемь. Провожатый будет вас ждать в полвосьмого.
— Хорошо. Я приду.
— И прошу вас не забывать, что вы и ваши друзья можете нам помочь. Я почту за честь себе и услугой церкви, если вы все приедете.
Он удалился, и Ласунвон снова заговорил;
— Он ведь сам не верит своим словам. Он правда думает, будто он умирал?
— Не в этом дело, — сказал Саго. — Мне пришло в голову, что в газетной вырезке речь, возможно, шла не о нем.
— Это верно, — кивнул Банделе.
— Ты прав! — воскликнул Ласунвон. — А эта история с изменением цвета кожи — явный вздор. Газета бы непременно отметила это.
— Да, поверить ему трудно, — сказал Кола. — Это как кость поперек горла.
— Так что же ты думаешь? — поинтересовался Саго. — По-твоему, он проходимец?
— Интересно бы знать, — допустил Кола. — Может, он просто из местных пророков?
— Я встретил его шесть-семь недель назад, когда он спас карманника от разъяренной толпы. Также и на похоронах. Может быть, ему просто хочется славы. Скажем, он мог набрести на эту идею в старой газете и затем показывать вырезку. В наши дни религия — неплохой бизнес.
— Все равно... Что скажешь, Банделе? Поедем, а?
Банделе застонал:
— Проделать в машине еще сотню миль!
— Я сам поведу ее.
— Но трястись по ухабам придется и мне.
— Чертов лентяй!
— И что тебя туда гонит? — вопросил Ласунвон.
— Помимо всего прочего — любопытство.
— Да это же сброд верующих шарлатанов.