— Погодите минуту...
— Я искренне удивляюсь, когда из-за черной кожи исходят слюной даже черные.
Джо Голдер поднялся.
— Вам далеко. Я подвезу вас. Или оставайтесь у меня ночевать, уже поздно.
— Нет, мой друг будет волноваться.
— Когда я увидел вас, вы, кажется, не могли войти в дом.
— Из-за Петера, того вонючего немца, — он еще не уехал. Мне не хотелось встречаться с ним.
— Вы там живете?
— Мы оба — гости моего школьного друга.
— Я хорошо знаю Банделе.
— И сыграли с ним злую шутку. Навязали ему Петера. Одна минута наедине с Петером — уже испытание. У Банделе нечеловеческое терпение.
— Можете пока пожить у меня.
Саго рассмеялся.
— А ваше меняющееся настроение? Страшно подумать, что я тут лежу, отдыхаю, а вы сбегаете с лекции, чтобы меня выставить. Не хочется, чтобы меня спустили с лестницы.
— Нет-нет, это исключено. Ничего такого не будет.
— Нет. Я здесь всего на несколько дней; кроме того, мы будем действовать друг другу на нервы. Я до сих пор не пришел в себя. Согласитесь, вы умеете ошарашивать. Слишком много всего сразу.
— Тем не менее оставайтесь у меня ночевать. Утром я сразу же отвезу вас к Банделе.
Искушение было велико.
— Я, конечно, спал бы лучше, зная, что утром я сразу же не увижу Петера.
— Отлично. Кроме того, здесь нет москитов. Видимо, слишком высоко. Я устроюсь здесь, а вы в спальне.
— Нет, мне нравится этот диван. В спальню идите сами.
Голдер заметно повеселел.
— Нет, я не так принимаю гостей.
— Придется вам подчиниться. Когда есть диван, я не сплю на кровати. Лучше уж на полу.
— Прекрасно. Мы оба будем спать на полу.
— Послушайте, я не желаю... — Но Голдер уже был в спальне, и к оставшемуся в одиночестве Саго вернулось ощущение неловкости. Он стоял в нерешительности. Когда Джо Голдер вернулся, Саго знал, что уйдет.
— Я повесил вам в ванной свежее полотенце. Вход через спальню. — Он поставил на проигрыватель новую пластинку. — Я надеюсь, вы все же расположитесь в спальне.
— Нет... вряд ли.
— Ладно, оба будем спать на полу, — весело проговорил Джо Голдер.
— Нет-нет, я вряд ли у вас останусь.
Джо Голдер держал в руках адаптер, он не мог поверить ушам.
— Отчего? Отчего вы вдруг передумали?
— Я никогда всерьез не надумывал.
— Неправда, — яростно обвинил его Голдер. — Вы уже согласились остаться.
— Допустим, что так. — Саго знал, что вытерпел больше того, что мог. — У вас ведь нет монополии на переменчивое настроение.
— Отчего же вы не останетесь?
— Просто не хочется.
— Это не ответ. В чем настоящая причина?
— Вам действительно нужно знать причину?
— Да, я хочу знать. — Голос его звучал резко, самообладание исчезло. — Скажите мне правду.
— Ну, хотя бы потому, что вы сами объясняли мне, что не терпите посторонних в доме.
— Я лишь сказал вам, кто я такой, чего вы сделать не пожелали. Правда, у меня часто меняется настроение, но я действительно хочу, чтобы вы остались.
— Вы действуете мне на нервы.
— На одну ночь. Отчего вы не хотите?
Внезапно Саго пришло в голову, что оба они пытаются что-то скрыть друг от друга. Но что скрывает Джо Голдер? Чего он боится? Обычно он не предавался подобным раздумьям, но сегодняшняя ночь текла медленно, и он спрашивал себя: «В чем дело? В чем дело?» Джо Голдер, видимо, усмехался, но в лице его было что-то новое: оно исказилось и выглядело недоразвитым, как лицо недоноска.
— Вы что-то подозреваете, — наконец произнес Саго. — Можете прямо сказать, можете промолчать, я все равно ухожу. И если мой довод вас не устраивает, найдите себе другой.
— Вы толчете воду в ступе, опять в вас это английское...
— Ради бога!
— Да, и вы сами знаете... «Очень любезно с вашей стороны, но я не могу остаться». Так же мой приятель-танцор отказывался от обеда. Терпеть не могу притворства. Скажите, что думаете, я хочу знать.
Саго оглядел его с сожалением и направился к выходу.
— Погодите, — Голдер почти умолял. — Скажите мне что-нибудь, только честно. Вы боитесь меня?
От неожиданности Саго раскрыл рот.
— Не надо удивляться. Мне нужен честный ответ. Вы боитесь меня?
— Боюсь вас?
Снова Саго пришлось сдаться. Он не собирался выказывать презрение, не хотел выводить Голдера из себя.
— Боже, вы же сильный, уверенный в себе человек, правда? Я это понял с первого взгляда. Чертовски самоуверенный. Вы сильный африканец, который ничего не боится. Откуда в вас эта самоуверенность? Я спрашивал, в чем ваша суть, но вы не ответили. Сильный, молчаливый, гнусно самоуверенный тип, ничего не боитесь.
— Я могу постоять за себя, — поддразнил его Саго. — А в чем дело?
И он подумал, что Голдер безумен. Сумасшедший. Будь у него в руках нож, он бы меня зарезал. Но отчего? Что я ему сделал?
Американец заговорил, медленно и неуверенно:
— Вы думаете... вы боитесь, что я буду к вам приставать? Так? Вы считаете, что я гомосексуалист?
— Боже, нет. — Мысль поразила Саго, и он, не думая, тут же отверг ее. — У вас несколько женственные манеры, и все.
— Ну-ну, будьте откровенней.
— Я же сказал. Послушайте, мне приводилось бывать в местах, где возможны любые извращения, но из-за этого я не обязан делать поспешные выводы. Я родился в относительно здоровом обществе...
— Вздор! — набросился на него Голдер. — Черта с два — относительно здоровое общество! Вы думаете, я ничего не знаю о ваших эмирах и их мальчиках? Вы забыли, что я историк. А что скажете об изысканных вечерах в Лагосе?
Саго поднял руки.
— Вы знаете больше, чем я. С вашего позволения, я останусь при своем невежестве. Кроме того, я устал. Слушайте, я только хочу сказать, что ни в чем вас не подозреваю. Жизнь отучила меня от поспешных выводов. И вообще, поговорим в другой раз.
Голдер успокоился.
— Я довезу вас.
До этой минуты Саго говорил то, что думает, начистоту. Он окружал себя стеной в обществе, где секс лежал в основе градостроительства, где парковые решетки вешали головой вниз, прозревая в них неожиданную символику. Живя в Америке, он не мог допустить, что из каждых пяти его знакомых трое — гомосексуалисты, а четвертый живет с собственной матерью. Он просто опускал железные шторы и применял приемы дзюдо, когда в темноте кинозала его касалась чья-то недвусмысленная рука.
Боясь ложно понять собеседника, он не обращал внимания на намеки и предложения, но там, где вопрос стоял прямо и откровенно, он бил ребром ладони по протянутому запястью и заслужил репутацию нелюдима.
— О чем вы думаете?
— Давайте не будем.
Голдер вывел машину на проспект, обсаженный мимозами.
— Видите ли, — сказал он, — я люблю мужчин.
То ли Саго был этой ночью необычайно туп, то ли ни разу не вслушался в слова собеседника, но Джо Голдеру пришлось повторять свое признание все более настойчиво, и когда смысл дошел до Саго, тот проклял свое тугодумие.
— Я хочу сказать... Это правда. Я именно так люблю мужчин, именно так. Я думал, вы знаете.
— Увы, не знал.
— А я-то думал. Я не мог понять, почему вы не согласились остаться. Но вы ведь даже не подозревали?
— Я не всегда такой толстокожий. Очень трудно что-либо объяснить. Видимо, эта мысль мелькала... не знаю, отчего я ее упускал. Наверно, такая реакция. Когда я не понимаю, чем человек болен, мне в голову не приходят модные недуги.
— А мне казалось, что это так очевидно.
— Видите ли, я хорошо узнал тайную европейскую мечту лишить человека пола, и она приводила меня в бешенство. По-видимому, от этого у меня и выработалась такая реакция. Но несмотря ни на что я превзошел себя... наверно, меня доконала выпивка.
— Знаете, вы мне даже не сказали своего имени.
— Обычное дело при случайных знакомствах. Не правда ли?
Теперь, когда сознание Саго прояснилось, он не старался щадить собеседника. Он заметил книгу на заднем сиденье рядом с собой и поднес ее к свету.
— Это «Другая страна», последняя вещь Болдуина. Читали?
— Я бы назвал ее «Другая мораль».
— Вам не нравится?
— Она напомнила мне другое название: «Эрик, или Мало-помалу». В нем слышится анальная одышка.
— Вам нравится быть вульгарным, — сказал Джо Голдер.
— А вам? Почему эта книга лежит в машине? Вы предлагаете подвезти студента, и уже готова почва для искушения.
— Вы хотите меня оскорбить?
Остаток пути они провели в молчании. Голдер остановил машину у подъезда и с надеждой сказал:
— Ну так как?
— Что как?
— Приглашение остается в силе. Можете остановиться у меня когда угодно.
— Благодарю, но, откровенно говоря, вряд ли воспользуюсь.
— Из-за того, что я вам сказал?
— В сотый раз говорю вам, что могу за себя постоять.
Это всегда действовало, как пощечина.
— Ах да, я забыл, — и снова хихиканье недоноска, — вы такой большой, сильный. Большой молчаливый африканец.
Банделе открыл ему дверь,
— Это что, машина Джо Голдера?
— Да. Благодарю за переживания. От всей души.
— В чем дело?
— Сначала Петер, потом сборище отечественных выродков, потом этот Джо Голдер. Надеюсь, у тебя больше не будет сюрпризов.
— Понимаю. Боже, тебя надо было предупредить.
— Ничего. Видимо, журналисту надо пройти через все. Беда в том, что из этого ничего не пойдет в газету.
В доме Фашеи настало время обеда. Такие обеды были всегда непобедимым искушением для чревоугодника Банделе, ибо после семейных распрей мать Фашеи являла чудеса кулинарии. Что касается платы, она была невысокой, ибо Банделе не слушал того, чего не хотел слышать, в нужный момент произносил подходящие случаю звуки и все время принюхивался к ароматам, доносившимся с кухни.
Вышколенная Моника разлила выпивку и удалилась. Едва дверь закрылась, Фашеи припер Банделе к стенке.
— Ты все видел, не так ли? Ты видел, что произошло. Ты видел, как эта женщина меня опозорила.