Для начала куда-то ушла связь. Ушла и ничего не сказала. Джекоб судорожно склонился над аппаратурой, пытаясь понять, что стряслось, и тут услышал исполненный ужаса крик Риккардо. Он поднял глаза – и ему захотелось присоединиться к своему ординарцу. Самолет уже коснулся колесами земли – и пер по полосе. А на самой ее середине торчал ободранный, усеянный пятнами ржавчины гусеничный механизм непонятного назначения. Размышлять, откуда он тут взялся, времени не было – самолет шпарил прямо на него. Несколько секунд, которые показались часами, все, кто находился на аэродроме, оцепенев, наблюдали приближение неизбежного. И вот оно! Раздался мерзкий звук рвущегося железа – и над самолетом, точнее, над той грудой осколков, которая только что была самолетом, взмыло багровое пламя. В следующую секунду Джекоб осознал, что держит камеру, нацелив ее на место катастрофы. Связь появилась! Работал не он, работал корреспондент, профессиональные навыки оказались сильнее всех остальных чувств и побуждений. И вот теперь он запускал в прямом эфире отчет о происходящем. (Как потом выяснилось, на телевидении режиссер[4] успел прекратить трансляцию. А вот с Интернетом вышла промашка. Про него просто забыли. Так что картинка катастрофы пошла на весь мир в режиме on-line. Потом ее, правда, удалили, но то, что попало в Сеть, уже не пропадет.)
…К горящей машине бежали солдаты – что было, в общем-то, совершенно бессмысленным делом. Самолет горел на удивление мощно. Так что оказать хоть какую-то помощь не представлялось возможным. Добежав, солдаты начинали метаться вокруг, оглашая окрестности проклятиями. Никто из десантников понятия не имел, что нужно делать. А потому, как это всегда бывает в таких случаях, все много бегали, суетились и орали. И добегались. В самолете что-то рвануло, во все стороны полетели горящие ошметки, увеличив число жертв еще на десяток человек. Только тогда до солдат дошло, что надо не суетиться попусту, а отбежать подальше и залечь.
В конце концов огонь унялся, оставив на месте самолета груду обгорелых обломков. Солдаты стали приходить в себя и подниматься. Очухавшиеся офицеры бросились организовывать полезную деятельность. Надо ж было понять, откуда взялась эта гусеничная сволочь. Рассыпавшись цепью, солдаты стали прочесывать окрестности взлетной полосы.
– Шеф, глядите, кого-то поймали, – дернул Джекоба за рукав Риккардо.
В самом деле, двое десантников волокли откуда-то гражданского, судя по всему – местного. Это был плюгавый мужик, чья небритая рожа свидетельствовала о том, что он давно забыл, когда был трезвым. Об этом же говорил и мощный спиртовой запах, да такой, что чуть ли не на десять метров вокруг комары падали замертво. На мужике был комбинезон неопределенного цвета, покрытый многочисленными масляными пятнами, и какие-то мерзопакостного вида сапоги. Ширинка комбинезона была расстегнута. Судя по тому, что глаза у мужика были как у мороженой рыбы, пленник плохо понимал, в какой точке времени и пространства он находится.
К группе уже подбежал майор О’Нил. Растерянно потоптавшись возле мужика, он отчаянно замахал Джекобу. Ну да, как всегда, в армии царил полный бардак. В передовом отряде не нашлось никого, кто знал бы русский язык, потому что переводчик из разведчиков вчера был искусан в Таллине собакой и по этой причине залег в госпиталь. А найти замену никому в голову не пришло.
– Откуда он? – спросил Джекоб офицера.
– Там, дальше, имеется какая-то канава. Черт его знает, откуда на аэродроме канава, но вот имеется. Вот он и стоял в этой канаве, отливал. Да выключи ты эту гребаную камеру! Лучше спроси – кто он и откуда.
Джекоб задал вопрос. Потом повторил. Мужик тупо глазел на него – и в его взгляде было столько же мысли, сколько жизни на Марсе. Журналист задал вопрос в третий и в четвертый раз, сформулировав его иначе – с помощью слов и выражений, всплывших откуда-то из подсознания. Откуда-то он понял, что спрашивать нужно именно так и именно такими словами… Это возымело действие.
– А чо… А я ничо…
– Так откуда ты взялся, сука позорная?
– Да это… Хотел вот отлить в канаве… А на тракторе ведь в канаву не въедешь… Вот я и пошел отливать.
– Так ты откуда?
– Ну, выпил я. Да, выпил. А что, нельзя? И пошел отливать. На тракторе-то, говорю, в канаву не въедешь…
Джекоб не был специалистом по ведению допросов. Но уж интервью-то он брать умел. И не у таких брали. Поэтому он решил зайти с другой стороны:
– А ты кто?
– Я? Вася…
– Так откуда ты, Вася? Где живешь? Кем работаешь?
– Да я ничо… Хотел, говорю, отлить…
– Ты откуда?
– Я – Вася…
…После того как допрос пошел на пятый круг, у майора сдали нервы. Он, выдав жуткое ирландское проклятие, выхватил пистолет и разрядил в пленного всю обойму. Тот обмяк и повис на руках конвоиров.
Пару минут майор тупо глядел на покойника, потом до него стало доходить, что он сделал что-то не то… Дело не в том, что он пристрелил этого придурка. Офицер бывал в горячих точках и приобрел соответствующие привычки. А там чаще всего поступают подобным образом. Беда была в другом – этот тип, возможно, понадобился бы разведке. А что самое страшное – рядом оказался журналист, которому о таких эксцессах лучше бы не знать.
О’Нил беспомощно огляделся.
– Все в порядке. Он оказывал сопротивление и пытался бежать, – успокоил его Джекоб. – Я готов это подтвердить.
– Мы тоже подтвердим, – отозвались десантники, притащившие мужика.
– Черт побери, не знаю, что на меня нашло, – пробормотал майор и вытер лоб рукавом. – Но откуда все-таки взялся чертов трактор?
Пока десантники готовили вторую полосу, майор вместе с Джекобом пытались разобраться с этой загадкой. Результат был нулевым. Следы гусениц упирались в бетонную дорогу – и дальше ничего понять было нельзя. Но самое-то главное – откуда эта сволочь появилась? На милю во все стороны простиралось совершенно открытое пространство. Аэродром, как ему и положено, был обнесен бетонным периметром. Журналист с майором проехали вдоль него – периметр был цел. Что касается въездов на территорию аэропорта – так они все находились под контролем. В ближайших зданиях – в аэровокзале, в диспетчерской башне, возле ангаров – тоже часовые. Тем более что те же ангары и другие служебные помещения тщательно проверили до приземления самолета. Никакого механизма там не обнаружили.
Но все-таки главная загадка заключалась в том, что на поле было довольно много солдат, которые вообще ничего не делали – а следовательно, пялились на садившийся самолет. Не могли же они ничего не заметить! Джекоб упорно опрашивал солдат, выясняя, видел ли кто-нибудь, по крайней мере, как трактор выехал на полосу. Нет, все в этот момент смотрели куда-то в другую сторону. Отвернулись на миг. Вот и сам журналист возился с аппаратурой. Кто-то чихнул, кто-то еще почему-то отвернулся.
– Не нравится мне все это, босс. Очень не нравится, – подвел итог Риккардо.
Город собачьих глаз
«Нынешний Санкт-Петербург представляет странное и необычное зрелище – словно декорация к фантастическому фильму. Города не коснулись ни военные действия, ни сколько бы то ни было серьезные гражданские столкновения. Внешне Санкт-Петербург практически цел, если не считать нескольких десятков зданий, пострадавших от прокатившихся в середине прошлого года погромов выходцев из Кавказа. Конечно, при более внимательном рассмотрении можно увидеть разбитые витрины, разграбленные магазины и прочие свидетельства деятельности вандалов. Но, тем не менее, вступая в город, в котором почти год не было никакой власти, мы ожидали увидеть куда худшую картину. Город производит впечатление не разрушенного, а именно поспешно брошенного.
То есть он в значительной степени пуст. Точно неизвестно, сколько осталось в нем жителей, но по очень приблизительным и малодостоверным оценкам – не более двухсот тысяч человек. Огромные, имеющие неземной вид районы, так называемые novostroyki, стоят совершенно заброшенные. Можно проехать много миль по прямым бесконечным проспектам и не увидеть ни одной живой души, за исключением стай одичавших собак и обнаглевших крыс. По слухам, здесь обитают только разнообразные маргинальные элементы.
Оставшееся население ютится в исторической части города – но даже она настолько велика, что это небольшое число людей совершенно в ней теряется. Однако некоторые места выглядят на удивление оживленно. Дело в том, что люди обитают вдоль многочисленных местных рек, поскольку водопровод не работает, и жмутся друг к другу из соображений безопасности. Нет в городе и электричества – за исключением отдельных домов, жители которых сумели приспособить различные механизмы в качестве генераторов.
Трудно понять, чем жители добывают себе пропитание, откуда они берут горючее для тех же генераторов. По моим сведениям, до сих пор продолжается разграбление стратегических запасов продовольствия, склады которого существуют в городских подземельях. Кроме того, продолжают действовать кое-какие мастерские, их продукцией горожане торгуют с обитателями окрестных деревень. Парадоксально, но существует и какая-то торговля – не только уличная, но даже и мелкие лавки. Главной же проблемой горожан является не недостаток продовольствия, а многочисленные преступные группировки. Горожане сумели сорганизваться и в местах компактного проживания создать нечто вроде комитетов самообороны наших пионеров[5]. Это помогает защищаться от мелких хулиганов и мародеров. Однако против более серьезных группировок они ничего предпринять не в состоянии. Вообще, поразительная смекалка жителей Петербурга в делах личного выживания сочетается у них с полной общественной пассивностью.
За год безвластия не предпринималось серьезных попыток организовать самоуправление хотя бы на уровне отдельных районов. Точнее, как мне сообщили, несколько раз возникали некие комитеты, как правило, сильно политизированные, неокоммунистического или национал-патриотического толка, претендовавшие на статус городского руководства. Но эти структуры не пользовались у населения ни малейшим авторитетом и ничего не сумели предложить, кроме патетических призывов. Примечательно, что бандиты так и остались россыпью мелких группировок. Они активно занимались и занимаются грабежами, но не делали попыток поставить город под контроль. Крупных организованных преступ