Упала на постель не раздеваясь. Только кроссовки, которые уже радовали мир дырами и доживали последние дни, стянула с ног. Но, несмотря на предтрупное состояние обувки, я за нее все же опасалась. Кто их знает, этих голодных блох. Вдруг они распробуют полиуретановую подошву и нейлоновые шнурки? Но потом решила, что ломать голову над неприкосновенностью результата труда китайских скорняков я уже не в силах, и оставила кроссовки на полу.
Йон, сначала уничижительно фыркал, рассматривая вторую постель, а потом… вопреки своим же словам развалился на кровати, которую так не хотел делить с Броком. Это было последнее, что я запомнила, прежде чем заснуть.
Разбудили меня раскаты грома и рев. Оконные ставни дергались и бесновались на привязи хлипкого крючка, а за окном бушевала гроза. Стекол в таверне не имелось, как класса, поэтому от уличной непогоды спасали только закрывавшие окно деревянные створки.
Я огляделась. Темнота была хоть и не кромешная, но и я совиным зрением не обладала. Нащупала рукой на груди диктофон, что все так же был со мной — напоминание о родном мире, якорь. Стало чуточку спокойнее, и тут рев повторился вновь.
Ветер не может быть столь яростен и отчаян. Так может раздирать слух, пробирая до мозга костей, лишь крик первобытной злости живого существа. Я села, осмотрелась, насколько позволяла темень.
Йон обнаружился на соседней кровати. Раскинув руки, он посапывал, причмокивая губами. А вот Брока нигде не было.
Крик повторился, а потом резко оборвался.
Я зябко обхватила себя за плечи. Дождь стучал о дерево не хуже настойчивого коллектора, не прося, требуя впустить внутрь. Мне стало неспокойно: где же этот несносный дракон? В такую-то погоду.
Умом я понимала, что дракон скорее всего — внизу, в харчевне, лечится. В смысле усиленно ест и регенерирует. Но волнение не отступало. Я осторожно спустила ноги и, нащупав кроссовки, обулась. Подошла к окну и, сама не зная почему, осторожно откинула крючок.
Глава 9Она же вопрос девятый:— Сколько стоит правда?
В лицо сразу же ударили струи дождя, и я промокла. Глупо. Холодно. Отрезвляюще. Небо росчерком света располосовала молния. А потом, словно в отместку, с земли ввысь плюнул столб огня. Знакомый такой.
Подобный я уже видела у Брока, когда дракон от души поливал пламенем из глотки своих конвоиров. Неужели…
Додумать я не успела, скрипнула дверь, впуская того, о ком я только что вспоминала.
Брок был мокрый до нитки, с него буквально стекала вода, оставляя на полу лужи.
— Я волновалась, — вырвалось раньше, чем успела подумать.
Уставший, хмурый, со сжатыми кулаками — воин, что в каждый миг своей жизни готов к бою. Но отчего — то он, услышав мое простое признание, изменился. Разгладилась вертикальная складка на переносице, отпустило сковывавшее тело напряжение.
— Закрой, а то простудишься, — прозвучало тихо и чуть хрипловато.
— И это говорит тот, кто вымок до нитки?
— Я сын неба, — как саму-собой разумеющуюся истину выдал этот ящер.
— А я переживаю. А если женщина волнуется, то …
— Даже дракону стоит затаиться? — полувопросительно закончил за меня Брок.
— Да, — согласилась я с такой трактовкой моей незаконченной мысли.
Зато этот мокрый, как мочалка после душа, ящер больше разговаривать не стал. Я вообще заметила, что последнее слово в диалогах с драконом чаще всего говорит его поступок. Вот так и сейчас: он просто молча подошел и закрыл створки.
Когда Брок развернулся, я так и не успела отойти с места, и мы почти столкнулись. Застыли, глядя глаза в глаза, ловя в них отражения друг друга и вспышек молний, которые пробивались через неплотно сомкнутые ставни. И рядом с драконом мне казалось, что сейчас, среди тьмы засиял яркий свет, которому неведом страх. Я настолько осмелела, что готова была идти по этому миру с закрытыми глазами, если меня поведёт сильная рука.
Сейчас и здесь, стоя перед Броком, я чувствовала себя беззащитной и… И мне это нравилось.
Он не говорил ни слова, лишь всматривался в мои черты, будто пытаясь их запомнить навсегда, а потом чуть подался вперед и провел ладонью по моей скуле.
— Знаешь, — его голос стал хриплым, и он сглотнул, — впервые за долгое время я, кажется, начал жить. Рядом с тобой — тепло. Ты человек, но в тебе нет ненависти ко мне…
Он замолчал, оборвав сам себя, и я невольно спросила:
— А что тогда есть?
— Понимание. Ты понимаешь и принимаешь меня таким, какой я есть. Не дракон, который враг людей, не энг, что должен спасти своих любой ценой. Для тебя я просто Брок.
— А как же то, что ты нужен мне, чтобы добраться до верхнего предела? — я чуть изогнула бровь и тут же удостоилась беззвучного смешка.
— За эти дни я убедился, что ты прекрасно смогла бы добраться туда и без моей помощи.
Он говорил уверенно, а я поежилась от воспоминаний об огненном шаре, что едва не убил меня. А ведь Йон говорил, что на изготовление подобного нужно трое суток. И, судя по всему, завтра к вечеру мне стоит опасаться появления второго огненного «привета из бездны»…
— Если ты так тактично пытаешься увильнуть, то знай: нет. Ты мне нужен, — я попыталась придать тону шутливость, но дракон был серьезен.
— Ну-жен… — он прокатил слово по нёбу, словно смакуя его, дразня языком. — Лекса, знаешь, что делает любого мужчину счастливым? Ощущение того, что ты именно нужен, что тебя ждут, согревают теплом своего сердца и не требуют ничего взамен. Я хочу запомнить эти минуты и часы, потому что знаю, что скоро ты меня возненавидишь.
Слова Брока звучали спокойно, будто он говорил о неизбежном, о том, с чем уже смирился сам, и от чего предостерегал меня.
Я накрыла его замершую ладонь своей, прижала к щеке крепче, все так же глядя глаза в глаза.
— А ещё я хочу запомнить вот это…
Он наклонился и поцеловал. Его губы — со вкусом корицы и имбиря, сухие, чуть шершавые сначала лишь невесомо прикоснулись к моим. Будто пробуя, ещё не дразня и не искушая.
Я ответила. Первый раз. Без подоплеки провокаций, без зелий и дурмана сна. И уже не спишешь ни на что. Мы оба это осознавали и пили одно на двоих дыхание. От первого касания до последнего вздоха мы были честны с собой и друг с другом.
Γлотали воздух, ловили объятия. Голова кружилась, а тело словно стало невесомым. Мне на миг показалось — еще немного — и улечу. Я схватилась за Брока, за его рубашку, под которой в бешенном ритме стучало сердце.
Мы оба были безумны, как и та гроза, что бушевала за окном. Я — без прошлого. Он — без будущего.
— Не отдам, — Брок выдохнул мне в губы два простых слова, и я замерла, чуть отстранившись.
О чем он?
Губы дракона изогнулись в усмешке, когда я запрокинула голову, пытаясь в его лице найти ответ на так и не заданный мною вопрос: кому он не отдаст?
Я не заметила, как моя одежда намокла. А виной всему Брок, которого буквально выкупали в этом ливне, что все молотил и молотил по ставням. Взгляд дракона блуждал по вороту моей рубахи, ниже, по ткани, что сейчас так четко обрисовывала силуэт.
Вдруг челюсти Брока сжались, он на мгновение прикрыл глаза, словно борясь с собой…
Того, что произошло в следующую минуту, я не ожидала. Дыхание, которое вырвалось изо рта дракона, было теплым. Даже чуть обжигающим, но одежда на мне высохла в миг.
— Ложись спать, — излишне сухо бросил этот несносный ящер, а потом, словно извиняясь за резкость, добавил: — я и так позволил себе сегодня много лишнего…
А я разозлилась. Позволил он… Себе… Меня не спросив. Ну, крылатый! Сама поразилась, как резко схватила его за рубаху. Мокрая ткань затрещала, заставляя дракона чуть наклониться, и я прижалась к Броку, впиваясь в его губы. Сделала то, чего мне сейчас хотелось больше всего. Тронула языком, чуть прикусила нижнюю губу.
В этом нашем поцелуе не было нежности первого. Зато была ярость, жадность, нагота чувств. Легкие горели огнем и хотелось забыть обо всем.
Я отпрянула, совершив над собой неимоверное усилие. Брок стоял шальной, обескураженный, задыхающийся.
Я ничего не сказала, лишь развернулась к своей кровати. Позволил он себе, как же.
За спиной послышалось добродушное фырканье и звуки стаскиваемой одежды. Потом хлюпанье и звон капель. Судя по всему, дракон отжимал свою рубаху и штаны.
Я долго не могла уснуть. Кровать, где квартировал Йон, уже давно скрипнула под телом ящера, завалившегося спать. Оборотень на это ущемление его территориальных прав даже что-то сонно проворчал. А я все думала. О Броке, о кнессе, о войне и шатком мире, о вспышках драконьего пламени и… о том, как дракон виртуозно смог избежать всех вопросов самым древним мужским способом: просто поцеловав и заткнув тем самым мне рот.
Заснула уже ближе к утру, когда ливень стал затихать и сменился дождем. А пробуждение оказалось весьма неожиданным.
Мой нос кто-то щекотал: не перышком, но очень похоже. Приятный запах дразнил обоняние, а солнечный зайчик нет-нет да и присаживался мне на скулу. Я сонно приоткрыла один глаз.
Букет ромашек лежал подле меня на подушке. Рядом с букетом обнаружился Брок. Улыбающийся, свежий, выспавшийся, вызывающий жгучую зависть по поводу своего бодрого вида.
— Просыпайся, соня, одевайся и спускайся вниз.
С этими словами дракон вышел из комнаты, оставив меня наедине с букетом и… платьем. На противоположной кровати лежало именно оно. Насыщенного синего цвета, длинное, с белой вышивкой по стойке воротника и подолу. А ещё в комплект к этой красоте шла белая нательная рубашка. На полу же, под кроватью, я увидела незамеченные мною ранее женские сапожки на шнуровке.
Мне оставалось лишь гадать: где Брок все это нашел и когда? Примерила, убедившись, что глазомер у дракона может посоперничать в точности с лазерной рулеткой: все было впору. Даже рукава — и те не длинны, а ровно по запястье. Разве что подол… Никогда не носила юбки ниже колена, а эта оказалась по щиколотку.