— Ну почему всю?
— Потому что с такими темпами ты выпьешь ее как раз к окончанию разговора! И повалишься под стол на глазах у деловых партнеров!
— Я когда-нибудь падал под стол? — возмутился Герман. — Что ты на меня вечно наезжаешь? Попользовалась, стал не нужен — и теперь можно, так? Если ты не прекратишь меня притеснять, я уеду в гостиницу!
— Ну тише, тише, — погладила его по плечу мать, — не кричи, все же слышно. Я просто забочусь о тебе, что же в этом такого?
Тем временем серьезные господа рассаживались в гостиной за большим столом.
— Ну как там обстоят дела с этим, как его, который еще «Реливер» поддерживает? — прищелкнул пальцами Пахомов.
— С Мясниковым? — подсказал Колодкин. — Хуже, чем я предполагал, но лучше, чем могло быть. Парень, конечно, зарывается, но пока не беспредельничает — и то хлеб.
— Куда ему беспредельничать, он же у нас типа положительный герой, хороший парень! — ухмыльнулся Минков. — Ему положено вести себя строго в соответствии с законом!
— Нам бы тоже неплохо о нем иногда вспоминать, — хмыкнул Михеев, — и совсем уж не зарываться!
В это время Тоцкая и Герман принесли кофе, поставили чашки-блюдца перед гостями, сливочник, сахарницу, вазочку с шоколадом и печеньем и уселись за стол немного с краю.
— Какое счастье, что мы можем встретиться в спокойном, тихом месте, где нет посторонних ушей и возможных прослушивающих устройств, — сказал Пахомов, пододвигая к себе сахарницу.
— Счастье наше было бы полным, если бы мы могли поговорить о погоде, политике и разойтись, — заметила Тоцкая. — А у нас, как я понимаю, серьезные проблемы! Эта тварь Руденский ставит мне условия! Мне, вы подумайте! Мало того что он спустил на меня своего пса, этого Орехова! Так вот теперь он ставит нам условия!
— Да? — удивленно спросил Герман. — Как он смеет?
Тоцкая под столом наступила Герману на ногу: мол, не мешай, не до тебя сейчас.
— Сергей Олегович, а вы не можете ничего с ним сделать, с Мясниковым этим? Какие-нибудь неприятности по службе ему подкинуть или что-нибудь в этом духе? — спросил Михеев. — Если Мясникова прижать, то Руденский без него много не нагадит, как вы считаете, господа?
— В этом было бы здравое зерно, если бы мы задумались о наших врагах чуть раньше, — вздохнул Колодкин, проглотив наконец печенье. — Теперь, даже если мы избавимся от Мясникова, Руденский выстоит. Кажется, он приобрел большую популярность среди мелких аптечных сошек.
— Мнение мелких сошек ничего не значит, — сказала Тоцкая, — Руденский волнует меня не из-за того, что его популярность якобы возрастает. Он пытается ставить мне условия. Мне, вы подумайте!!
— А что говорит вам этот ужасный человек? — спросил у Тоцкой Пахомов.
— Да все то же. Дескать, «Параллакс» выпускает негодные лекарства, будто бы он и его псы неофициально проверяли это уже несколько раз.
— Блеф. Если бы были проверки, мы бы узнали! — стукнул кулаком по столу Колодкин. — И уж если бы ему удалось организовать проверку в обход меня и всех вас, он бы немедленно обнародовал результаты.
— А вдруг он припугивает-припугивает, а потом как нагрянет с проверкой и скажет, что предупреждал? — спросил Герман.
— Полагаю, что мы сейчас совершенно не о том думаем, господа, — неожиданно вмешался Минков, до того, казалось, увлеченный смешиванием кофе с коньяком. — Все эти угрозы должны быть нам по барабану. Важно то, что «Реливер» запросто может выиграть тендер, на который мы так рассчитываем!
— Я тоже об этом думала, но мне казалось, что это мои фантазии, — встревоженно ответила Тоцкая, — все-таки угрозы этих людей нужно делить на два. Я не верю в то, что они обратятся в силовые структуры, а действуя своими вялыми методами и запугивая нас какими-то там проверками, они ничего не добьются. Или у вас есть другие сведения?
— Да я же, кажется, как пришел, сразу их и выложил. У «Реливера» сложился более привлекательный имидж, чем у нас. Его лекарствам отдают предпочтение. Это уже не угрозы нашего врага, а объективные факты! Если аптеки выбирают «Реливер», мы можем быть почти уверены в том, что проиграем эту войну! — покачал головой Минков.
— Об этом не может быть и речи! — воскликнула Тоцкая. — Убивайте, берите заложников, взрывайте дома — но «Страда» выиграет тендер!
— Давайте вот только не будем совершать террористических актов! — замахал руками Михеев, — это общественный резонанс, ешкин кот, а он нам совсем не нужен!
— Можно попробовать припугнуть этого Руденского, — предложил Герман, — или даже убрать.
— Если бы мы спохватились чуть раньше, когда он только начал набирать обороты! — развел руками Минков. — Теперь, даже если убрать Руденского, ничего не изменится. «Реливер» представляет опасность целиком, как явление!
— Значит, надо убить сам «Реливер», — спокойно сказал Герман.
— Не надо только шутить! — цыкнула на него мать. — Не знаешь, что сказать, — молчи.
— А я знаю, что сказать, мама, — ответил он, — я, как ты помнишь, уже сумел вам помочь. И если ты и теперь меня выслушаешь и вы, господа, то станет понятно, что моя идея — единственный наш шанс на спасение!
— Ну давайте послушаем молодого человека, — откинулся на спинку кресла Михеев. Это было сигналом: все присутствующие тут же благосклонно посмотрели на Германа, и даже Тоцкая была вынуждена криво улыбнуться и позволить сыну высказать свои мысли.
— Разумеется, бесплатно генерировать идеи я не собираюсь, — начал свою речь Герман. — После того как вы согласитесь с тем, что моя версия устранения конкурента с нашего пути самая правильная, мы обговорим сумму гонорара. В принципе пять тысяч долларов — достойная цена.
— Пять штук за какую-то болтовню, на секундочку? — опешил Пахомов.
— Да, молодой человек, вы как-то слишком борзо подходите к вопросу! — согласился Колодкин.
— Ну хорошо. Тогда ваша жадность будет причиной нашей гибели, — эффектно сказал Герман и невозмутимо отхлебнул из чашки остывший чай. — Пора привыкать к новым временам, господа, вы безнадежно отстали от жизни.
— И в чем же, с твоей точки зрения, заключается отличие новых времен? — спросил скептически настроенный Афанасий Леонидович.
— А в том, что пора привыкать платить не только за исполнение, но и за саму идею. Креатив нынче дорог. Исполнителя можно нанять и за копейки, но что вы ему поручите, если сами ничего придумать не в состоянии.
— Почему ты считаешь, что твоя идея стоит этих денег? — спросила Тоцкая. — Может быть, кто-нибудь другой запросил бы куда меньше!
— Во-первых, кому-нибудь другому вы не расскажете того, о чем знаем только мы, — спокойно сообщил Герман. — А во-вторых, из всех нас я один достаточно много времени провел за границей и узнал немало поучительных историй о тамошних методах борьбы с обнаглевшими конкурентами.
— А способов борьбы с обнаглевшими подельниками тебе не демонстрировали? — спросил Михеев.
— Это будет стоить отдельных денег, — нахально заявил Герман. — Ну так что, спасаться будем?
— Герман, ты уверен, что твоя идея действительно настолько хороша, что поможет нам потопить этот «Реливер»? — осторожно спросила Тоцкая. — Нам ведь не жалко денег. Нам просто нужны гарантии!!
Герман наслаждался очередной переменой ее отношения к своей персоне — сейчас Тоцкая смотрела на него с надеждой. Он был главой семьи, хозяином ситуации, а она — слабой женщиной, в надежде глядящей на него и ждущей спасения.
— Ну, мама, гарантий тебе не может дать никто, даже сам Господь!
— Ладно, — сказал Минков, — давайте все же выслушаем версию юноши. В конце концов, если она действительно так хороша, что поможет нам расправиться с конкурентами, — неужели мы пожалеем денег?
— Как хорошо распоряжаться общими деньгами, — заметил Колодкин. — Нет, конечно, если идея настолько хороша… А вам, юноша, должно быть стыдно брать деньги с коллег по бизнесу!
— Но я же не вхожу в общую долю, — кротко ответил Герман, — надо же и мне как-то перебиваться. К тому же я прошу сущую мелочь, которая будет даже незаметна на фоне ослепительных доходов, которые вы получите, выиграв этот тендер!
— Ну рассказывайте! — махнул рукой Колодкин.
— Как вам всем известно, господа, — начал Герман, — я жил в Испании и изучал приемы и уловки тамошних корпораций.
«Господа» одобрительно закивали, и только Тоцкая презрительно поджала губы: что-то не слишком она верила в то, что сын занимался в Испании именно этим. Но перебивать его она не посмела: того и гляди, обидится, откажется говорить или затребует еще больший гонорар — с него станется.
— Так вот, — продолжал Герман, — в Испании, а также в Германии и Америке не так давно прогремели крупнейшие аптечные скандалы. Представляете — герр Штюберт приходит в аптеку за средством от простуды «Tylenol» — его женушка, фрау Штюберт, простудилась, катаясь на лошади, и желает излечиться. Муж покупает то, что он привык всегда покупать в таких случаях, приносит домой, дает жене, а та через пару минут умирает в страшных мучениях у него на руках. И совсем не от простуды или какого-нибудь неизвестного пока осложнения. Да-да, сначала муж думает, что это птичий грипп и клянется больше никогда не есть курятину, но медицинское освидетельствование, то есть вскрытие, показывает, что все дело в таблетках!
Выдержав эффектную паузу, Герман добавляет:
— В них был сильнодействующий яд!
— Ты предлагаешь нам начать производство ядовитых препаратов? — переспросила не понявшая идеи Тоцкая.
— Нет, конечно. Поскольку случаев отравления было несколько, полиция выяснила, что ядовитые препараты были произведены одной и той же фирмой — это я говорю о случаях, произошедших в Германии и Испании. В Америке же выяснилось, что препараты были произведены разными фирмами, но доставлены в аптеки одной службой. Пресса раздула все три дела и превратила их в скандал государственного значения. Так что репутация «отравителей» навсегда закрыла этим фирмам путь в большой бизнес.