Нисколько не хвастаю, но давно знаком с Марией Семеновой — ещё в начале 2000-х нас познакомил один известный питерский журналист. Да, меня всегда интересовало и интересует её творчество, в большей мере, конечно, исторические очерки и комментарии, её энциклопедия «Мы — славяне!», но не в меньшей, чем сами «Викинги». А Мазин? Он-то и был причиной того самого посыла, который я вложил в своё «Солнце…»: мне не понравился уровень трактовки Александром образа Хальвдана Чёрного (1,5 главы описаний о жирном пьянице, самодуре, ненавидящем людей) — узко, похабно, установочно… Понятно, для Мазина он — фигура проходная (получалась, именно фигура, а не образ). Разве мог подобный человек объединить Норвегию? Я помню как Александра критиковали за слишком вольное обращение со «средневековым скандинавским реализмом» (это так и было), закончилось тем, чтопоследние его романы в той серии были сопровождены такими подробными, доходчивыми и яркими историческими комментариями, что я просто диву давался… И буквально попал в плен его подхода к подобным моментах: меня самого теперь критикуют, но за излишнее «комментаторство». И последнее, я не рассматриваю творчество А. Мазина, как «книжки про викингов», «варягов» или «попаданческий боевик», потому что, если вчитаться, а затем, вдуматься, то там не столько о них, сколько о самой эпохе, людях, таких, какими они были на самом деле (по мнениюавтора), людях, для который ничто человеческое не чуждо: без всякой романтики, но бок о бок с суровой прозой жизни, где герой не всегда «герой — всегда и во всём герой», а прежде всего — «герой-всегда живой человек». Третьим откровением для меня стал И. Бояшов с его романом «Конунг», там обожаемый мною Рюрик (в смысле образ) отчаливает на Русь с норвежского берега, там всё дышит классицизмом саги, но ненавязчивый и приятный вкус фэнтези остаётся.
Закончу этот диалог следующим тезисом: по духу, стилистике, образности и следованию некоторым классическим канонам (использование более 3-х основополагающих) произведения этих авторов могут считаться последователями жанра «северной саги», которую можно назвать самой древней формой современного фэнтези.
Да, эти авторы являются моими кумирами. Но, идеалом я всё же вижу Сигрид Унсет, ту женщину-автора, которая вознесла осовремененную, высокохудожественную скандинавскую сагу на Нобелевский уровень. Славянское и скандинавское фэнтези неразлучны (всегда идут рядом, рука об руку). И вот здесь очень заметной фигурой (личное мнение) является Ольга Григорьева («Берсерк», «Набег», «Стая»), а облик Хальвдана Чёрного, нарисованный ею, — личность, целостный образ, настоящий вождь (верю, её Хальвдан способен объединить будущую Норвегию), но и человек со своей жизненной трагедией, а её Рюрик — Русь… У Сигрид есть последователи, подтверждающие, что жанр скандинавской саги не мёртв: Тим Северин с его трилогией «Викинг», Сивер Кристен А. «Сага о Гудрид», Ф. Г. Бенгтссон «Рыжий Орм» («Драконы моря»), ну и конечно же Томас Бернхард с его романом-сагой «Стужа». Последний даёт не только литературно-художественную информацию о временном промежутке и богатую образную палитру персонажей (во множестве исторических), но и полное прочувствование «замерзания души» отдельного средневекового исландца, чьим, образом воплощенным в текст, я был просто ошарашен, а дочитав до самого финала, ощутил, что «замерзаю» сам… И это там я почерпнул для себя понимание истинного смысла пафосных слов «месть», «возмездие», «ненависть», «воздаяние». Нет, в этом романе-саге вы не встретите «картонных викингов» и он — не боевик (обложка настраивает на подобный лад), а так же, скорее всего, для многих он будет тяжеловат. Потому что «Стужа» именно для тех, кто хоть единожды задумывался о мятежности собственного духа, для тех, кто не ищет упрощенческой простоты и тривиальности текстов…
Писать исторические книги очень сложно, нужно знать не только историю, но и прекрасно разбираться в мелочах: костюмах, оружии, быте, взаимоотношениях того времени. Как ты с этим справляешься?
Сейчас вы подняли очень важный пласт, определяющий качество литературного творчества, ту основу, без которой ХудЛит не бывает. Упомянутые вами «мелочи», являются не только канонами реализма (исторического в том числе), но и более широким явлением, составляющим неотъемлемую часть образной системы литературных героев (образов) — многокомпонентной системы, реализующей литературный образ целиком и являющейся его «копилкой», если так можно выразиться…
В рамках данного интервью позволю себе остановиться на трёх составляющих компонентах литературного образа, завязанных, именно, на упомянутых «мелочах» (жаль, что для некоторых они мелочами и останутся). К тому же я давно хотел поговорить об этом, но всё возможности не выпадало…
Визуальная составляющая: внешний облик, портрет, внешняя зарисовка образа, лицо как отражение характера. Вот тут-то и можно будет представить читателю как герои-образы выглядят «вживую», приступить не к лицедейству, а к «лицеделанию». Но «живое» лицо, лицо способное менять своё выражение на протяжении всей главы и из части в часть — зеркало характера героя, реакция на происходящее, отражение сильных эмоций (если не мимикой, то глазами: бесчувственные люди выдумка и заблуждение), реакция на климат и погоду (живому свойственно чувствовать жару и холод, бесчувственны только механизмы). И здесь открывается масса художественных возможностей для творческого автора: рисуйте лица, волосы-причёски, брови-губы, носы-подбородки, а особенно — глаза… Иногда это может не получиться в рамках одной главы, а статики быть не должно, зачастую динамичный облик собирается из «осколков», распределённых по нескольким главам или частям. Милое (или немилое) получилось личико, полное страсти или ненависти, мудрости или глупости, любви или предательства. Теперь следующим штрихом приступаем к одежде. Нужно ли это, важно ли это? Да, безусловно, ибо любая одежда является отражением натуры хозяина и эпохальной моды. Тут главное не переборщить — всё должно быть естественно и гармонично. Она, эта внешняя оболочка человека, — ещё одна капля в «копилку образа», ещё одна индивидуальная деталь: все, даже при одинаковом достатке, одеваются по-разному, а одежда иной раз говорит о человеке больше, чем он сам мог бы рассказать. Надо отдать дань и наличию (или отсутствию?) украшений. Последние тоже имеют свой «образный язык», откровенно говоря о своём владельце (владелице).
Интерьерно-бытовая составляющая образа, бытовые подробности жизни, влияние атмосферы быта на формирование характера персонажа, его внутренние и внешние реакции. Не секрет, чтобыт определяет характер героя, демонстрирует соприкосновение его образа с соответствующим «жизненным пространством». А король, он ведь и в рубище, и нищей обстановке остаётся королём. Под изменением бытовых условий персонаж или меняется, или нет, и это ещё одна из характеристик в «копилку образа». В более расширенном понятии это может выглядеть как описание влияния среды. Живой человек, а тем более образ, который вы стремите к реальности, всегда реагирует на изменение внешней среды. В более узком понимании интерьерная характеристика пребывания героя необходима для более реального восприятия его мыслей, действий, решений, времени, в котором он живёт или (и) умирает, действует или (и) бездействует.
Личное пространство героя, предметы окружающие его, как отражение влияние\я «личного окружения» на образ персонажа. Описывая эти необходимые информативные дополнения, мы ещё раз акцентируем внимание на образе самого героя, какой он — таковыми будут и вещи, окружающие его. И тут опять может быть двоякая ситуация: они или соответствуют самому герою или совсем нет. Главное в предметах — их реальность и необходимость. Представим себе викинга: оружие и доспехи должны соответствовать эпохе, а перстень или браслет может сказать читателю о нём больше, чем его имя, ведь вещи всегда характеризуют своего хозяина.
С одной стороны вы, как автор, повествуете о вашем герое, с другой — его вещи. Гипотетически мы живём не в мире вещей, но они всегда были и будут «нашим миром», «миром нашего владетельного пространства». Иногда можно и промолчать в авторском описательном тексте, а дать «слово» вещам персонажа.
Нет, боже упаси, подобными утверждениями я не открываю Америку. Коллеги-авторы прекрасно знают о существовании образной системе и её моделировании в литературных произведениях. Просто ещё раз хочу показать, что в ХудЛит мелочей нет.
И последнее… Погружение автора (да и читателя не в меньшей мере) в исторический реализм всегда было и остаётся сложной задачей. Вывод здесь один: в этом случае нельзя Историю делать фоном, потому, что онавсегда была и будет «временем и местом действия» героев автора, местом образного приложения его персонажей. А чтобы быть поближе к этой самой реальности, нужно интересоваться разделами «История быта», «История костюма», «История кухни», «История искусства», «История архитектуры», «История религии» и т. п…
У тебя как у автора есть книги, которыми гордишься? А работы, которыми недоволен?
Я все свои работы люблю как собственных детей. И недоволен лишь тем, что два романа не могу закончить до сих пор… Но это скорее недовольство собой, чем «детьми».
Часто ли ты описываешь в книгах реальных людей, и как они к этому относятся?
Да, зачастую я так и поступаю: мои герои — образы, написанные под воздействием впечатлений о реальных людях. Другое дело, что прототипы об этом не знают.
Как относятся друзья и близкие к твоему творчеству?
Можешь ли ты отказаться от книги, если она им не по нраву? К чьей критике ты прислушиваешься?
У меня очень мало друзей, с которыми хочется поделиться своим творчеством в надежде на понимание или вразумительный отклик (словесный, о душе я даже и не помышляю). А лучший друг (знакомы с раннего студенчества, да ещё и в студенческом театре вместе подвизались), пеняет мне на отказ от занятий профессиональной наукой (когда-то вместе начинали это дело, но я вскорости с головой ушёл в практику и посвятил себя именно ей), по его мнению, в угоду «бесперспективной беллетристике». Человек настолько занят своим научным проектом, что вне его жизни не видит, она для него, похоже, вообще не существует. А книг он не читает вовсе: к ХудЛит мой лучший друг относится пренебрежительно, если не сказать брезгливо… О каком понимании здесь может идти речь? Я даже и доказывать ничего не стал… Свои работывоспринимаю глубоко личностными моментами, а личным, да ещё и глубоко интимным всегда сложно делиться. Потомуот своих книг и невозможно отказаться. Прислушиваюсь я, прежде всего, к критике коллег по литсайтам (больше, к сожалению, меня никто и не критикует) — там совсем другая, «не домашняя атмосфера», другой уровень восприятия: имеется обратная связь, есть желание прикоснуться к чужому творчеству (особенно в рамках предпочитаемого жанра), а общность интересов и лояльное отношение делают общение более продуктивным, чем любые хвалебные или досужие рассуждения на кухне.