Наконец площадка для вызова духов была подготовлена – 11 камней (в Каббале это символизирует 11 клипотических сил), четыре в виде квадрата, и семь в центре. На камнях я разглядел грубо вырезанные астрологические знаки, а также искривленные пятиконечные звезды с глазом в центре – символ Древних. А в самом центре, окруженный семью камнями стоял алтарь, такая покрытая металлической пластиной тумбочка, на котором были написаны имена Азатота, Ктулху, Хастура, Шуб-Ниггурата и Ньярлатхотепа. Впрочем, о значении части надписей я мог лишь догадываться, потому что они были сделаны «мистическими рунами Наг-Сотха» – искусственным алфавитом, буквы которого состоят из прямых и диагональных линий. Тифонианцы утверждают, что «в буквах Нага содержится ключ к планам мироздания». Мне же эти руны больше всего напоминают плотницкие инструменты. Мой приятель также натянул черный балахон, я встал подальше, и церемония началась. Первым делом на алтаре зажгли небольшой костер из сухого спирта, отчего окружающая местность приобрела совсем уже жуткий вид. Четверо встали возле камней, а пятый, оставшийся возле алтаря, достал из-под плаща старинный сосуд зеленого стекла, как я понял – бутылку из-под какого-то ликера, открыл ее и высыпал на ладонь «благовония Зкауба». Это порошок, состав которого напоминает благовония, которые воскуривались в Иерусалимском Храме. Однако, он содержит также и горькую полынь, поэтому применение «благовония Зкауба» в закрытом помещении может вызвать слабые галлюцинации. Однако на открытом воздухе опасаться было нечего.
Из откупоренной бутылки тамплиер отсыпал себе на ладонь горсть порошка и бросил его в огонь, отчего тот на мгновение ослепительно вспыхнул. С акцентом коренного лондонца-кокни ведущий стал читать:
«Услышь Голос ужасного Гастура, услышь скорбные вздохи вихря, безумный свист Запредельного Ветра, кружащегося во тьме среди безмолвных звезд…» (Я вам цитирую не по памяти, а по лежащей сейчас передо мной книге «Liber Logaeth», которая используется в подобных обрядах).
«Мощь его валит лес и сокрушает города, но никому не дано увидеть его беспощадную руку и познать душу разрушителя, ибо проклятый безлик и безобразен, и форма Его неведома людям».
Тут сильный порыв ветра пронесся над садом, едва не затушив огонь. Признаться, даже мне было жутковато, хотя я привык наблюдать магические обряды и даже участвовать в них.
От Хастура плавно перешли к Черному Фараону – Ньярлатхотепу, посланнику Древних.
«Я слышу Крадущийся Хаос, взывающий из-за звезд…
Кому дано познать тайну Ньярлатхотепа? Ибо он – лишь маска и воля Тех, кто существовал до начала времен. Он – жрец Эфира, Обитатель Воздуха. У него много личин, но никто не сможет вспомнить хотя бы одну из них. Волны застывают перед Ним; Боги трепещут от Его зова»…
Все слова послушно повторялись стоящими по углам площадки жрецами, а в огонь летели все новые и новые порции благовоний. Если бы это происходило в закрытом помещении, то участники давно бы уже наблюдали Хастура и Черного Фараона воочию.
Тамплиеры вышли из углов площадки, и стали обходить алтарь по часовой стрелке, после чего все обернулись лицом к морю, и хором начали читать: «Йог-Сотот знает ворота, Йог-Сотот – Он ворота. Йог-Сотот – ключ и стража ворот. Вчера, сегодня и завтра – все это Йог-Сотот».
После чего центральный жрец достал из-под робы кинжал (наверняка местного производства – сейчас с таким в самолет не пускают), и начертил в воздухе пятиконечную звезду, от правого нижнего конца которой пытается оторваться маленький головастик. После чего тамплиеры совершено спокойно покинули площадку, собирая вещи.
– Уже все? – спросил я.
– Нет, сейчас самое главное. Мы поедем в Ашкелон, призывать Ктулху, – ответил мне один из тамплиеров.
По дороге мне, наконец, объяснили суть обряда. Ктулху, «повелитель моря», в лавкрафтианской магии связан с Дагоном, божеством воды. А Дагону как раз поклонялись филистимляне, жившие в этих местах, мало того – именно в Ашкелоне стоял главный храм этого идола, до тех пор, пока его не разрушил Самсон. Конечно – более удачного места для вызова Ктулху, чем Ашкелон, найти трудно.
Наконец мы доехали до пляжа, пустынного в этот ночной час, и подошли к линии воды. Я заметил, что глава тамплиеров нес в руке небольшой сверток темной материи.
Мы растянулись вдоль моря, жрец сделал левой рукой знак Киш (этот знак почему-то имеют обыкновение показывать американцы, когда говорят «фак ю!»). После чего они начали читать заклинание: «О ты, кто лежит мертвым, но вечно видит сны, Слушай, слуга Твой взывет к Тебе. Услышь меня, о могучий Ктулху!
Услышь меня, Повелитель Грез! В башне Твоей в Р’лайх Они заточили тебя, но Дагон разорвет Твои проклятые оковы…»
Длинное заклинание повторялось трижды. Если бы в этот момент нас застала израильская полиция, избежать помещения в психушку нам бы не помог никто.
Наконец чтение закончилось, жрец развернул сверток, и моим глазам на секунду предстала намазанная воском деревянная дощечка. Поверх воска были нацарапаны иероглифы из уже вышеупомянутой книги – башня, к которой подплывают два основательно обглоданных рыбьих скелета, Черная и Белая Луна и прочие ужасы. Сильно размахнувшись, жрец кидает дощечку далеко в море, после чего мы все произносим фразу:
«Фнглуи мглвнафх Ктулху Рлайх Фнагл фхтан!»
(Фразу я эту выучил в молодости, чтобы шокировать своих знакомых. Если верить «тифонианским тамплиерам», она переводится так: «В Жилище Своем в Рлайх мертвый Ктулху ожидает во сне, но Он восстанет, и царство Его вновь наступит на Земле»).
– Поехали домой, – неожиданно буднично говорит мой знакомый. – Мне завтра на работу.
– А вы сказали Ктулху, куда ему идти, если он появится? – шучу я.
– Все в порядке… – отвечает он.
А я смог бы сказать «все в порядке» но только в том случае, если в ближайшее время ничего экстраординарного не произойдет.
– Это так сказать еще один штришок в общую картину давно канувших в лету рыцарей тамплиеров, – Закончил рассказчик, посмотрел на наш кислый вид и продолжил, – Мы уже подъезжаем к Акко, Акре, как приято говорить в Европе и у вас в России, поэтому я хочу развеять тягостное впечатление от наших рассказов. А помогут мне в этом, все тот же брат Абир и легендарные Ильф и Петров. Я человек старой закалки и старых принципов. Поздно уже менять ориентацию, как говорят сейчас, и кумиров тоже. И так слово Командору.
«Командор! – закричал он».
В виртуозно построенных романах Ильфа и Петрова даже не очень внимательному читателю один момент наверняка покажется странным. Пришедший на пляж Скумбриевич среди голых пляжников встречает одного одетого. Кто это? «Может быть, это члены какой-нибудь тайной лиги дураков, или остатки некогда могучего ордена розенкрейцеров, или ополоумевшие холостяки – кто знает…»
– А действительно – кто знает? Кто из читателей знает, что такое орден розенкрейцеров? И кто такие розенкрейцеры, и почему орден их назван «некогда могучим»? Короче – кому предназначена шутка? – Задал сакраментальный вопрос рассказчик.
Роман, кстати, написан от третьего лица. Намеренно отстраненно. Только пару раз мы заглядываем в мысли Остапа, прислушиваемся к ощущениям Корейко. Помните, когда его «прошибло погребной сыростью» в момент выдачи Остапу заветного миллиона… Но неожиданно авторы приглашают нас оказаться в шкуре лежащего на пляже розенкрейцера! «Зной томил его. Воротничок разбух от пота. Подмышками у джентльмена было горячо, как в домне; там можно было плавить руду. Но он продолжал неподвижно лежать».
Я не нахожу ничего удивительного, что авторы отождествляют себя с Остапом или главным отрицательным героем – Корейко. Но почему авторы отождествляют себя с «розенкрейцером» – и приглашают то же сделать читателя?
Ладно, оставим розенкрейцера валяться на пляже, а сами переместимся в мчащийся на смычку Турксиба поезд. Там мы встретим очень интересного персонажа. Это «сионист Хирам Бурман».
– Вы не припомните – кого-нибудь из ваших знакомых зовут Хирамом? Вряд ли, – Опять вставил свое замечание брат Давид, но продолжил рассказ Абира Риттерсгоффа.
Последний раз Хирамами звали людей, помогавших царю Соломону строить Иерусалимский Храм. Они были тезками, эти два Хирама – ливанский царь, поставлявший для Храма ливанский же кедр, и Хирам Абифф – архитектор.
У современных людей такого имени не бывает. Зато слово «Хирам» служит паролем у масонов. Кстати, Хирамов два – но у Ильфа с Петровым тоже Хирамов было два. В первоначальном варианте приехавший в «Геркулес» иностранный инженер Генрих Мария Заузе звался Чарльз Анна Мария Хирам!
– Тут я повторяю свой вопрос, – Брату Давиду нравился этот рассказ, видно, что он рассказывает его не в первый раз и не нам первым. Он жаждал диалога, – Конечно, упоминание масонского пароля в таком контексте, это не более чем шутка. Но кому предназначалась эта шутка, кто должен был над ней смеяться?
Грамотный читатель сразу же ответит – Зееву Бар-Селле и Майе Каганской, потому что сей грамотный читатель уже заметил – большинство этих примеров уважаемый брат Абир взял из их книги «Мастер Гамбс и Маргарита». Нет, не совпадают временные рамки! В момент создания романов не появился еще на свет ни Бар-Селла, а уж тем более Майя.
Однако окунемся обратно в бессмертные произведения: все три, включая «Мастера Гамбса». Пройдем мимо «товарищества НА ВЕРЕ «Трудовой КЕДР» – шутка, понятная лишь масонам, ибо Храм строился из кедра, мимо внучки Фунта Голконды Евсеевны. Это уже тонкая насмешка над антропософами вообще и Рудольфом Штейнером в частности. Перейдем сразу к ордену Золотого Руна. Единственному, что осталось у Остапа после катастрофы на румынской границе.
– Что это за орден? За какие заслуги им награждают? Вы знаете? – Брат Давид смотрел прямо на нас. Не дождался ответа продолжил.
Это, как замечают Ильф и Петров, «литой барашек», который «есть только у нескольких человек в мире, да и то большей частью коронованных особ». Остап уверяет, что покупает орден на лом… «Но командор кривил душой. Орден ему понравился, и он решил оставить его у себя навсегда в качестве ордена Золотого Теленка».