Казалось, мы созданы друг для друга и будем вместе всегда. Но Роберта угораздило сводить меня на ралли. И я влюбилась с первого взгляда.
А кто бы, скажите на милость, не влюбился в «настоящего» Шумахера! Да, Юрий был хорош в своей невиданной кожаной куртке-косухе, в великолепном глянцевом шлеме. Высокий, худой, носатый, с тонким нервным ртом и седоватым ежиком на макушке. В общем, пройти мимо не представлялось возможным. И я не прошла. Задержалась месяцев на шесть. Скорее, даже не задержалась, а помчалась вместе с ним по крутым виражам трассы. Быстрее, еще быстрее!
Рестораны, дискотеки, вечеринки, интервью. Он — в эпицентре. Я скромненько на заднем плане. До вечера. Именно тогда начинался мой звездный час! И я не упустила ни единого его мига! Ни единого… как же приятно, как упоительно быть любимой! Отдавать себя без остатка. И брать. Отдавать снова. И снова брать. О, эти взгляды, эти нескромные мысли, эти возмутительные желания. О, первые слова. О, первые робкие поступки. О, возникающая между тобой и им связь. Тонкая, не различимая чужим взглядом. Но такая прочная! Такая всепоглощающая…
Дальше идет по нарастающей — вопросы-ответы, дуэль взглядов, открытость чувств и намерений. Как же я обожаю флиртовать! Столько сил, столько эмоций! А сколько остается за кадром — только для себя любимой! Домыслы, фантазии, планы…
А потом взрыв эмоций. Победа! Он твой! Он только твой! Бери его тепленьким. И делай с ним что хочешь! А хочется многого. От собственной храбрости дух захватывает. А от предвкушения желаний и того больше. И ты манишь и отталкиваешь. Отталкиваешь и манишь. А потом — как в омут с головой — соглашаешься на самое главное! Да! Я имею в виду секс!
Это нечто изумительное, не поддающееся осмыслению и описанию. Рефлексы, инстинкты… это сильнее нас. О таком лучше молчать. Чтобы не спугнуть госпожу Удачу. И госпожу Любовь. Ну вы понимаете, о чем я…
Кто-то из присутствующих громко сглотнул. Кто-то громко — оказывается, и так бывает — захлопал глазами. Она приняла потрясение как должное. Резким движением отломила цветок, поднесла к лицу.
— Обожаю мужчин. И не стыжусь нисколько. Такая уж я родилась. Такой умру. Вот, помню, был у меня один латыш… Крисом звали… вы и представить себе не можете, что мы с ним вытворяли в полупустом купейном вагоне скорого поезда Москва — Омск…
— Михеева! — в дверном проеме показалась медсестра. — На укольчик! Скоренько!
— Обожаю укольчики! — она оставила цветок на подоконнике и поспешила к двери. — И вообще у вас тут прекрасные условия! Палаты просторные, кормят хорошо. И этот милый мужчина в гамаке. Как его? Алексей, кажется…
— Алексей Петрович, — пискнула из угла бабуля в съехавшей на ухо шляпке.
— Лешенька, значит, — улыбнулась выходящая в дверь Михеева. — Вот им и займемся. Для начала.
Дверь хлопнула.
— Это правда, что ли, что у новенькой в жизни штук пятьдесят мужиков было? — покраснев в тон собственной шляпке, пискнула бабуля. Осторожно поднесла оставленный цветок к носу, шумно вдохнула. Раз, другой, третий. Пожала плечами.
— А то! — ухмыльнулась медсестра. — У вас по-другому не бывает. Заречная, гинеколог заждался. Летим в двадцать пятый. Иванова, а Вы чего ждете? Клизмы до семи ставят. А уже без пяти…
Она подхватила с тумбочки поднос с лекарствами и вышла.
— Во бабы с ума сходят! И угораздило меня в эту богадельню устроиться! Мало что все до одной старые девы, так еще и девственницы!
Баба снежная
К обеду намело сугробов по всем дворам. Дворничиха Надя оставила стирку и взялась за лопату. У Нади три проходных двора. Территория — о-го-го. Дома старые, жильцы тоже. Значит, вокруг домов целые парки выросли, а жильцы вредными давно стали.
— Крутишься с зимы до зимы, а вместо премий — жалобы, — пожаловалась дворничиха, но дорожки чистить взялась. И почистила. Умаялась. Хлебнула из термоса разок-другой. Чайку с бальзамником. Для сугреву исключительно.
Присела на лавочку. Повторила. Обвела хозяйским глазом двор. И так ей тепло, так хорошо сделалось. От работы. От чистоты окружающей. Оттого что завтра встать попозже можно. Ну и от бальзама, естественно…
— А морковку, морковку-то куда?
— Сюда вот, в центр, то есть в середину головы. То есть лица. Втыкай уже! Да поглубже!
Надя встрепенулась. Повернулась на голос. И не увидела ничего.
— Ну же!
— Не нукай! Я втыкаю, а оно сопротивляется!
— Ой! — испугалась Надя. Мало того что ослепла, так еще и замерзла. Щека правая огнем горит.
По всему выходила какая-то ерунда. С одной стороны, холодно, с другой — вроде как наоборот. Зато по некоторым позициям все ясно: она ослепла, и лицу больно очень. Хоть ори! И она заорала.
Точнее, попыталась. Потому что не удалось ничего кроме как «ом-м-м-м…» выговорить.
— Ой! — послышалось совсем рядом. — Ой, мамочки, она разговаривает!
— Вот недотепа! Опять ужастиков насмотрелся, все маме расскажу. Разве может она разговаривать?! Она ж БАБА! Баба снежная.
Надя соображала туго. Может, бальзам подействовал. А может, свалившееся на ее бедную голову несчастье. Надо ж так вляпаться: и ослепнуть, и голоса лишиться. Да и ноги-руки налились ледяной тяжестью и двигаться не желали.
«Может, с позвоночником что? — обрушилось снежной глыбой сознание. — Тогда конец…»
— О чем беседуете, молодые люди? — раздалось из ускользающей жизни.
— Ой, здравствуйте! Ой… да мы так… просто…
— За жизнь, значит, изволите речь вести? — приятный баритон гудел совсем рядом. — О, и изваяние какое сотворили! Шедевр славянского примитивизма! Рядом присесть не позволите?
— Ну… она же… да, конечно… — заскрипели удаляющиеся в космические дали шаги.
«Вот и сказке конец… — в Надином сознании прокатилась очередная лавина. — Вот так. Ни за что погибнуть суждено. И главное, причина неясна…»
— Ну что, мадемуазель, поскучаем за компанию? — в космическом вакууме запахло табачным дымом.
В замерзшем носу защекотало. Видимо, и на том свете аллергия не собиралась изменять своей хозяйке.
— И как же звать-величать тебя, девица снежная? — вещал невидимый собеседник.
— М-м-м-м… апчхи! — вырвались наружу чувства и эмоции. Надя дернулась.
И завалилась на бок. Вызвав истерику у случайного космического спутника:
— О-о-о-о… а-а-а-а-а…
Что-то метнулось в сторону, завозилось, заерзало, желая оборвать едва обозначившуюся нить. Наде не хотелось оставаться одной. Даже в новой ипостаси. Она потянулась на звук.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а…
На нее вдруг обрушилось нечто невероятно тяжелое и до обидного материальное.
— Ох-х-х… — всхлипнула несчастная.
И ухватилась руками за лацкан драпового пальто. Неужели и по ту сторону жизни такие бывают? И, кстати, с какого такого перепугу руки обрели прежнюю способность двигаться? Да и ноги тоже.
Надя оттолкнула пальто. Вскочила на ноги. Свет фонаря высветил чью-то блестящую лысину, обрамленную легкомысленными седыми кудряшками.
— Нет бы молодой спутник попался, а то и тут одни старперы валандаются! — возмутилась она.
— На себя бы посмотрела! Была баба как баба. Только что снежная, а теперь — фурия!
— Это что же? — забормотала Надя. — Я что, спала, что ли?
— Спала не спала, откуда я знаю? — лысина на пару с пальто с трудом приняла вертикальное положение, трансформировавшись в жильца элитной соседней высотки профессора философии Моховича. — Я мимо проходил. Оценил вылепленную детворой снежную бабу. А она вдруг пинаться взялась. Плюс морковка под ногами валяется. Плюс гололед на дорожке. Плюс растерянность. Стоп! Обо мне потом. Почему Вы меры не предпринимаете?
— Какие еще меры?
— Профессиональные! Тут любой прохожий может голову свернуть, пока некоторые… гм… медитируют на рабочем месте.
— Это на что Вы намекаете?
— На очевидное, любезная. На очевидное…
Прежде Надя стушевалась бы и кинулась извиняться. Но после недавнего «полета» чувствовать себя виноватой не хотелось. Она молча сунула собеседнику термос с бальзамом:
— Не кипишись, профессор. Глотни вот. Хорошее успокоительное. А я мигом за песком сгоняю. Рассыплю по дорожкам, потом договорим.
Пока Мохович вникал в суть предложения и дегустировал «успокоительное», Надя пронеслась по дворам мерцающей остатками снега молнией. Израсходовала месячный лимит песка. И приземлилась рядом с собеседником:
— Ну что? К Вам или ко мне? Тут со мной такое произошло… умру, если не поделюсь. Чего щуритесь? Я от души. И потом ничего личного. Просто консультация нужна. Профессиональная.
Надя лукавила. Но упускать добычу из рук не собиралась. Бабы одиноких профессоров на улице не бросают. Даже снежные.
Дилемма
Немного грустная история
Норковая шуба никак ей не давалась! Хоть и была страстной мечтой последние лет десять, не меньше. Снилась, мнилась. Дразнилась из освещенных витрин. Попадалась на глаза в самое неподходящее время. И подходящее тоже. Должно быть, сказывался-таки пенсионный возраст.
А результат… Нулевой, если не сказать отрицательный.
Нет, Ира, конечно, откладывала понемногу — благо зарплата, с недавнего времени дополненная пенсией, позволяла капризничать и в эту сторону.
Муж упорно не желал понимать:
— И чего ты сдвинулась на этой норке? Подумаешь, хорек с претензией. Мутона тебе мало? Тепло, солидно — носи себе на радость хоть сто лет.
— Леш, разве сравнишь… — грустно вздыхала Ира, оглядываясь на очередную счастливую обладательницу ее мечты. — Она же такая легкая, летящая. И стройнит, не то что мутон.
— И стоит как все пять твоих мутонов! Да лучше на моря с Аленкой слетай. Мир посмотри. Махни в свою любимую Испанию. Хотя бы раз в жизни. Ты же о ней на своих уроках дифирамбы поешь, а ни разу живьем не видала. И потом не хочешь Испанию — не хоти на здоровье, за эти деньги три раза в Грецию съездить можно. Или в Турцию. Еще и дубленку там себе на распродаже купишь. Будешь форсить.