— Вот незадача, — пожалела старика Марья Львовна, — и плачет как ребенок. Ну ты подумай, соринка в глаз попала — стихийное бедствие. Ох уж эти мне мужчины!
Рядом стукнула дверь. Наблюдательница тут же переключилась на более интересный объект. Из подъезда выскочил симпатичный человек средних лет. Оглянулся. Махнул рукой. И побежал к стоящей неподалеку машине.
— Олег, ты не так все понял!
Истошный женский крик разорвал тишину комнаты. Марья Львовна прищурилась: и кого это так разобрало? А, так и есть! Раиса, неугомонная молодка с третьего этажа. Надо же! Опять все та же песня! Бабе под сорок. А все никак мужика не застолбит. И ведь как старается! Что ни день — то новый кандидат. А результат…
— Не тем берешь, Раиса, — затянула Марья Львовна, с интересом наблюдая за развитием событий. — Ох и не тем…
До рецепта дело не дошло. Ситуация за окном менялась с космической скоростью. Раиса выскочила на тротуар, метнулась к машине, наткнулась на проходящую мимо девушку в шикарном белом плаще. С удивительно красивым цветком в руках и сияющим от счастья лицом.
Везет же кому-то! А девице явно повезло. Просто так никто не сияет на всю улицу.
— А плащ-то белый ни к чему, — констатировала Марья Львовна между делом.
И снова как в воду. Счастливая обладательница сияющего лица, возмутительно прекрасного цветка и белого плаща отлетела в сторону, тоненьким каблучком угодив в лужу. На белом подоле щедрой россыпью растеклись пятна. Милое лицо перекосилось, и девушка запоздало отпрянула в сторону. Едва не сбив с ног мамашу с малышом, случайно оказавшихся на пути. Ребенок от неожиданности выпустил из рук воздушный шар. Ярким пятном тот взмыл в небо, зацепился за первую попавшуюся тучу и поплыл прочь.
— Мама! — заревел ребенок.
— Вот так незадача… — позволила себе повториться Марья Львовна, отмечая слезы в глазах всех главных участников сцены. — Надо же…
Странная получалась картина. И притягательная. Девушка плакала молча, прижав к груди смятый в суете цветок. Раиса — навзрыд, судорожно заламывая руки. Ребенок — с протестующим криком. Каждый сожалел о своем. О потерянной игрушке, об испорченном наряде, о несбывшейся любви.
А сама Марья Львовна плакала с наслаждением. Как же сладки были эти горькие слезы! Как опустошающе-приятны! Как желанны! И как спасительны…
Она не плакала уже три с половиной года. С похорон мужа. Как отрезало. И ведь сколько раз порывалась. То себя пожалеть, то покойника, то дочку в далекой Америке, то сына… Иногда и просто так поплакать хотелось. Очень. И вот теперь… теперь она плакала за все и сразу. Жалея непутевую Раису, девушку с цветком, затерявшийся в небесах шарик, ребенка, собственных детей, плачущего от боли старика в подворотне… весь белый свет. И себя заодно. Одинокую. Неуклонно стареющую. Никому, по большому счету, ненужную…
Солнце, определившись наконец по поводу времени собственного появления на небосклоне, выбралось из золотистого облачного пуха, заглянуло в окно на первом этаже, заскользило по мокрым щекам плачущей старушки. Солнечные зайчики засновали по стенам домов, по лицам прохожих, по листьям, травам, цветам… расцвечивая мир яркими красками. Щедро и жизнеутверждающе. Один из них заглянул в отъезжающую от дома машину. В зеркале заднего вида показалось смущенное мужское лицо. По небритой щеке покатилась скупая слеза…
Марья Львовна встрепенулась, на секунду перестав плакать. Неужели?
Нет, показалось… А жаль…
Памятник
Грусть тихонько скреблась в душе старой одинокой кошкой. Сколько таких вот кошек скребется в душах сюда приходящих! Да если бы только скреблись. И если бы только кошки…
Кладбище мирно улеглось на залитом солнцем пригорке в трех километрах от города. Удобно — можно и пешочком пройтись, если не хочешь в автобусе толкаться. И на машине за пару минут долететь. И таксисты за милую душу сюда стариков возили.
— Только бы успеть, — вздохнула Ольга Петровна, присаживаясь на скамеечку у могилки подруги. — Повезло тебе, Сонюшка! Такое местечко заняла — всем на зависть. А года через два закроют наше кладбище. Поговаривают, что расчищают уже поляну для тех, кто дольше на этом свете задержится. В Петушках. Почитай двадцать кэмэ. Боюсь, лежать нам далеконько друг от друга.
Она поправила цветочки на надгробной плите. Огляделась.
Захаживала она сюда нечасто, все больше в церкви за упокой родных молилась. Заметила, что могилок прибавилось. И дорожку плиткой Сонин сынок выложить сподобился. Молодец парень!
— Везет тебе, подруга! Такую красоту получила! Уж расстарался твой Максим, любо-дорого посмотреть. Эх-х-х… мне бы кто такой же заказал… — Ольга Петровна снова принялась рассматривать памятник.
И всем он был хорош: и материалом (такого гранита поискать), и цветом (серенький с черными и белыми вкраплениями), и размером. Подрядчик попался совестливый, надгробие аккуратное изготовил, две вазочки из того же гранита, скамейка опять же.
В общем, загорелась Ольга Петровна мечтой. Захотелось ей на такой же памятник насобирать. Потому как от детей не дождешься, а пора бы о вечном задуматься.
— Пришло мое время, подруженька, — прошептала она, смахивая со щеки — надо же, как расчувствовалась, — скупую слезинку. — Отгуляла. Отпраздновала все, что могла. Детей и внуков вырастила. Мужа не нажила, да что уж об этом теперь. С работы еще в прошлом году попросили. На курорт врачи ехать не рекомендуют. Что мне теперь остается?
Она помолчала. Промокнула еще одну слезинку платочком. И продолжила уже решительно:
— Ничего не остается. Буду на памятник собирать. Попробую подработку найти. Хотя бы на полставки. А что? Немного с пенсии, зарплата — за пару лет соберу. Спрошу у твоего Максима, где он памятник заказывал, — и все дела. Соберу и рядом лягу. Хорошо тут у вас — тихо, спокойно. Птички поют. Березы шумят. Почти что рай. Успеть бы только… На Петушки боязно ехать. От тебя далеко. От мамы с папой. Да и сыро там. А я с суставами маюсь…
Решилась Ольга Петровна и не стала решение в долгий ящик откладывать. Нашла себе подработку. Не Бог весть что — кассиршей в общественном туалете. Но и не самый плохой вариант: на голову не капает, в спину не дует. И график удобный. И конкуренции никакой.
После первой зарплаты упросила Максима на фирму съездить, к памятникам прицениться. Приценилась. Немножко испугалась: красота оказалась раза в два дороже предположительной цены.
— А вы захаживайте почаще, — улыбнулся пожилой мастер-каменотес. — У нас приличная некондиция случается. Можно выбрать камень по доступной цене. Один раз плиту для креста, другой — для самого памятника. А надгробие можно и сборное сделать.
Ольга Петровна взяла у мастера визитку. Обещала звонить.
И позвонила недели через две.
— Не было пока ничего интересного, — отрапортовал мастер. — Но будет. А хотите, я сам позвоню? Чтобы Вам лишний раз не беспокоиться. Мне-то виднее.
Клиентка согласилась. И правильно сделала. Потому что нужный материал попался лишь через два месяца.
— Думаю, для крестика вполне подойдет, — сообщил Павел Викентьевич, с которым они успели познакомиться. А как иначе? По телефону без имени особо не пообщаешься. — Не хотите взглянуть?
Взглянуть Ольга Петровна захотела. Давно никуда не выбиралась, сновала старым заезженным челноком туда-сюда: дом — работа — магазин — дом. Пальто новое (с первой получки не удержалась, купила себе обновку) следовало выгулять. И вообще…
Гранит для креста подошел. И сколы небольшие. И цвет подходящий.
— Супруг одобрит, — улыбнулся в усы мастер.
— Я не для супруга, — поджала губки клиентка, — я для себя стараюсь.
— Не рановато ли? — весело прищурился Павел Викентьевич. — Женщина Вы в самом соку. Какие тут кресты с памятниками?
— Пока денег соберу, пока сделаете, — пожала плечами Ольга Петровна. — Получится в самый раз. Помочь мне некому. Дочь двух детей растит и кредит выплачивает. Сын недавно работу потерял. А мужа у меня и не было никогда.
— Выходит, одна с ветряными мельницами сражаетесь?
Про мельницы Ольга Петровна не поняла, а на приглашение отметить удачу в кафе согласилась. Павел Викентьевич оказался не только добрым человеком, но и интересным собеседником. Был аккуратен и равнодушен к спиртному.
За первой приятной беседой последовала вторая, потом поездка за город. Две милые прогулки по городу. К концу зимы нашлась плита на памятник.
— Даже не знаю, что делать, — жаловалась Ольга Петровна подруге, — Павел в санаторий зовет. Путевки нынче дорогие. Опять же, весна на носу, шапку пора снимать. Значит, стрижку делать. А там лето. Он на Азовское море каждый июль ездит. К родне. В этот раз со мной собирается. Выходит, опять затраты. Хоть и на машине, но все остальное… Я, как ты знаешь, за чужой счет жить не привыкла. И выглядеть задрипанкой не хочу. Ну никак у меня не получается на памятник собрать, хоть плачь! Ты ведь меня не осуждаешь, Софочка? Ты мне всегда счастья желала…
Милое подружкино лицо глядело с серой гранитной плиты так ласково, что Ольга Петровна расчувствовалась. Всплакнула. Погладила Сонечкины щеки шершавой ладошкой. Протерла от пыли чистой, специально припасенной салфеткой. Полюбовалась на памятник:
— Но до чего же хорош! С какой стороны ни взгляни. Нет, все неправильно я делаю. Глупо так…
На кладбище было по-осеннему торжественно и тихо. По сторонам могилки аккуратными рядочками выстроились миниатюрные туи. Золотистые косы берез роняли листочки на глянцевую гранитную поверхность надгробия. Добавляли солнечного цвета стоящим в каменных вазах цветам.
На скамейке, взявшись за руки, сидели двое. Немолодая пара. Симпатичный мужчина в белой сорочке с модным галстуком в цвет элегантного костюма и искрящаяся счастьем женщина в нарядном платье, с легкомысленной хризантемой в прическе.
— И как он тебе? — она кивнула на памятник.
— Совсем неплох, — кивнул он. — Вот только не стоит торопиться.