— Родионов.
— Ничего он не подозревает, глупость какая. С какой стати ему подозревать? Да в нашем районе все равно никто не поверит…
В этот момент возле подъезда остановилась машина, и из нее вышел Родионов. Машина была такой древней, что казалось, вот-вот развалится, зато Родионов выглядел молодцом. Светлые брюки, зеленая футболка, а сам явно только что из парикмахерской, да и улыбался так зазывно, что я до смерти испугалась: не иначе как приехал арестовывать.
— Добрый вечер, Дарья Сергеевна, — пропел он, протягивая мне руку. Я ее пожала, понемногу возвращаясь к жизни — убийцам руки не подают.
— Добрый вечер, — пискнула я и покосилась на Андрюху: мол, смотри, что делается.
— Можно с вами поговорить? — продолжая улыбаться, спросил Александр Сергеевич.
— Мы с Андрюхой чай пить собирались, то есть с Андреем Петровичем, — поправилась я, чувствуя, как наливаюсь краской.
— А меня не угостите?
— Что ж, пойдемте, — пожала я плечами, а Коломейцев, с момента обмена рукопожатием с Родионовым стоявший по стойке «смирно», зачем-то снял фуражку, повертел ее в руках и сказал:
— Что ж, Дарья Сергеевна, вы с товарищем побеседуйте, а я уж в другой раз. Всего вам доброго. — И зашагал через двор. Я смотрела ему вслед, пока Родионов не начал кашлять.
— Идемте, — кивнула я.
Мы пришли на кухню, и тут открылись два неприятных факта: во-первых, пить чай было не с чем, за время моего отсутствия трио купальщиков уничтожило все конфеты, во-вторых, и в главных, не было самого чая. Я совершенно не знала, что делать, а Александр Сергеевич спешно обулся и, к моему великому удивлению, исчез. Удивление только возросло, когда Родионов вернулся: в руках у него была коробка с тортом и пакет, из которого он извлек пачку чая, зефир и конфеты в довольно внушительного вида кульке. Да, большие хитрецы работают в нашем уголовном розыске.
— Это все мне? — на всякий случай поинтересовалась я, чтобы не съесть лишнего и не поставить человека в неловкое положение.
— Конечно, — изумился он, и мы сели пить чай.
То, что Родионов большой хитрец, сделалось мне доподлинно ясно, потому что об убийстве он не заговаривал, болтал о всякой чепухе, и ладно бы меня выспрашивал, это было бы как раз понятно — материал собирает, но болтал он в основном о себе: где родился, где учился, упомянул маму в Туле и дважды сообщил, что не женат. Оставив три маленьких кусочка купальщикам, мы подъели торт, я убрала со стола и пристально посмотрела в глаза Родионову. Дураку ясно, сейчас он сообщит что-то важное и, судя по прелюдии, мало мне не покажется. Может, еще один труп нашли в том же шифоньере? В общем, тюрьмы мне не миновать, дело ясное, не стал бы он на торт тратиться. Я пригорюнилась, увлекшись этими мыслями, а Родионов спросил:
— Вы по вечерам чем обычно занимаетесь?
Вопрос насторожил, я стала лихорадочно соображать, что ответить, а пытаясь выиграть время, уточнила:
— Зимой или летом?
— Летом, — пожал он плечами, посмотрев в окно.
— Когда как, — не придумав ничего умнее, ответила я. — По вечерам я бегаю трусцой, но это часов в десять, а вообще-то читаю, иногда к друзьям хожу, иногда они ко мне. А что?
— Я тоже хочу трусцой бегать. Третий месяц собираюсь, все никак. Может, вместе побегаем?
— Может, — хмуро кивнула я, пытаясь понять, куда он клонит.
— Так, может, сегодня?
— Хорошо, — согласилась я и уставилась на него так пристально, точно всерьез вознамерилась прочитать его мысли.
— Вот и отлично. Спасибо за чай. — Он поднялся, с намерением уйти, а я с перепугу схватила его за руку.
— Вы куда?
— Домой, — испугался он.
— А поговорить?
— В смысле еще?
— Нет, в смысле по делу. Вы ж не просто так пришли, торт купили, чего-то вам от меня надо?
— А… конечно. Но чего мне от вас надо, я лучше потом скажу, побегаем немного трусцой, вот тогда и…
— Прекратите, — отрезала я. — И не считайте меня дурочкой. Что вы хотели узнать? Мне нечего скрывать от следствия, так что задавайте свои вопросы, я отвечу.
— Ах вот вы о чем. — Родионов плюхнулся на стул, посмотрел на меня и улыбнулся, да так, что стал похож на Буратино. Ясно, что придуривается. — Вы, Дарья Сергеевна, сегодня к Терентьеву ходили? — ласково начал он, а я схватилась за сердце.
— Так вы про «Опель» знаете?
— Конечно. Терентьевых я тоже навестил. «Опелем» скорее всего воспользовались, а затем вернули. Поставить его в буквальном смысле на место было рискованно, вот и бросили в переулке.
— И что?
— Осталось выяснить, кто же этот самый «Опель» взял.
— Но ведь есть примета: синий кожаный пиджак. Не думаю, что очень много людей в городе носят такие.
— И я не думаю. Видимо, по этой причине убийца и надел его.
— Убийца? — пролепетала я. — Значит, вы верите, что это не я его убила, а тот самый парень… То есть что он был и я не выдумываю?
— А почему я должен сомневаться? Кстати, есть свидетель, проживающий в той же «малосемейке», который видел, как мужчина в синем пиджаке в начале третьего сел в «Опель» и уехал. Свидетель тоже запомнил синий кожаный пиджак. Психология.
— Что? — не поняла я.
— Характерная деталь: вы видите женщину в огромной шляпе и запоминаете шляпу, мужчину в синем кожаном пиджаке — и запоминаете пиджак. Вот если бы пиджак был черным, вы, весьма вероятно, обратили бы внимание на его лицо и смогли бы дать описание его лица.
— Так вы думаете, он нарочно? — ахнула я.
— Думаю, хотя возможно, что парень любит синий цвет.
— А что с Терентьевым?
— Поспрашивали, он уверен, что машину угнали, хотя жена считает, что у него проблемы с памятью. Никаких подозрений, кто это мог сделать, у него нет. Из машины ничего не пропало, и это косвенно подтверждает мою версию.
— А какая у вас версия? — расхрабрилась я.
— Некто заранее спланировал убийство, угнал машину, затем вернул ее. Одно я представляю с трудом: за что могли убить Зюзю? Наркоман, жил от дозы до дозы, интересовался НЛО, читал всякую чушь вроде «пришельцы похитили троих летчиков» и писал стихи без знаков препинания. В общем, человек, которому не помешало бы подлечиться, но с точки зрения окружающих вполне безобидный.
— Но ведь он наркоман?
— Конечно, однако как родители, так и немногочисленные знакомые в один голос твердят, что неприятностей от него не было. Его сестра приходила каждый вторник, готовила, стирала и пыталась навести порядок в квартире. Он нигде не работал, и фактически его содержали родственники. Он врал, что посещает какие-то курсы, занимается компьютером, а деньги, что ему давали, тратил на наркоту. Судя по всему, давали достаточно, парню вполне хватало, так что от криминала он был далек. Но его за что-то убили, причем не обкуренный приятель, который, шваркнув его по башке табуреткой, свалился рядом и спал до появления милиции, а затем, обливаясь слезами, твердил, что ничего не помнит, а профессионал, который тщательно спланировал убийство.
— И они были знакомы. Ведь Зюзя сказал: «Это ты?»
— Точно. Значит, Зюзя случайно узнал что-то такое, о чем знать не должен был.
— И что же он узнал?
— А вот этого я вам сказать не могу, потому что сам не знаю.
Я кивнула и уставилась на свои руки, а Родионов на меня. Соображала я с трудом, но результатом осталась довольна.
— Все дело в фотографии Сенькиной любимой девушки, — твердо сказала я, потратив на раздумья что-то около десяти минут. — Упырь сказал, что Зюзя обратил внимание на какую-то машину и записал ее номер. Для того Упырь и фотографию отдал. И вы сами видели: у мертвого Зюзи в руке был зажат клочок фотографии. Предположим, он показывал ее убийце, не фотографию, конечно, а этот самый номер, а убийца в этот момент задушил его.
— Думаю, вы правы, — кивнул Родионов. — Все дело в том, что было написано на фотографии.
— Номер машины.
— Машин в нашем городе много. Вот если бы мы знали этот номер, тогда выйти на убийцу не составило бы особого труда.
Я прикусила губу и с большой неохотой предложила, сообразив, что другого способа узнать номер нет:
— А что, если поговорить с Упырем? Вдруг он его запомнил?
— Я тоже об этом подумал. Да вот беда, Упыря нигде нет, а вместе с ним и троих его дружков. Я схватилась за сердце.
— Неужели вы думаете… ведь они же дети…
— Я думаю, что эти дети удрали из города, сообразив, что оставаться здесь для них небезопасно. — Не успела я с облегчением вздохнуть, как Родионов добавил:
— Тактика в корне неверная, потому что вечно пребывать в бегах хлопотно, а у них к тому же и денег нет. Боюсь, неизвестный Синий пиджак при большом желании сможет их найти быстрее нас, и тогда… — Он развел руками, а я вторично схватилась за сердце.
— Что же делать? — пролепетала я. — Ведь не можем мы… А с родителями вы говорили? — Тут я вспомнила, что собой представляли родители Упыря, и вздохнула, Родионов тоже вздохнул, а потом поднялся из-за стола.
— Что ж, Дарья Сергеевна, сегодня в двадцать два ноль-ноль жду вас возле стадиона.
— Да, конечно, — кивнула я, провожая его до входной двери. Он как-то очень хитро мне подмигнул и исчез, а меня вновь стали одолевать сомнения. Может, он мне нарочно все рассказал, чтобы заставить действовать? Например, Родионов ждет, что я кинусь разыскивать Упыря и попытаюсь его укокошить, тут-то меня и возьмут с поличным. Дурацкий план, а у Родионова совсем ума нет, если он додумался до такого. Но Упыря действительно необходимо найти. Во-первых, потому что Синий пиджак опасен и Клюквин очень рискует, а во-вторых, нельзя позволить убийце безнаказанно разгуливать на свободе, а установить его личность, не зная номера машины, я не могу… значит, нужно узнать, что там Зюзя написал на фотографии.
Тут я перевела взгляд на часы и начала нервничать: купальщикам давно надлежало вернуться, а во дворе они так и не появились. Я разозлилась, а потом перепугалась и решила пойти их поискать. Речка не так далеко, а на тот случай, если мы разойдемся, можно оставить записку. Только я покинула двор, успев запугать себя к этому моменту до легкой икоты, как увидала Кузю, он сидел возле скамейки, еще не обсохший окончательно после купания. Заметив меня, зевнул, а я, пошарив вокруг взглядом, обнаружила племянничка и Чугунка — они покупали мороженое.