слабла цензура, они свободно говорят о своих секретах. Надо пользоваться этим – возможно, это временное, эйфория! А потом закрутят гайки… Ты меня понимаешь, Аллен?..
– Я хорошо понимаю, сэр…
Аллен вроде внимательно слушал куратора, а в глазах его стояло молодое, чистое и симпатичное лицо шофера. Семь ножевых ран нанес своей жертве…
Глава 46
У Максима немало было свободного времени, которое он использовал по своему усмотрению. Вечерами повадился ходить в ночные клубы, которые росли как грибы и в которых находил он разрядку. Ходил то один, то с Асей. Она влияла на него положительно – великолепно снимала хандру, возбуждала настроение.
Дома боялись, что так он и сопьется, испугавшись этого, думали о его женитьбе. Асю стали считать подходящей партией и принимали ее как будущую родственницу.
Но у Максима осталась обида на Настю. Обида эта мучила, давила, заставляя иногда выкидывать коленца.
Однажды он вышел из киноцентра на Красной Пресне (зашел туда после кружки пива «с прицепом») и увидел Настю с незнакомым парнем.
Стараясь быть уверенным в походке, он запросто, с нахлынувшей смелостью подскочил к ней. Максим одним взмахом руки прервал «болтовню малолеток».
– Чувак, проваливай, куда ноги несут… Мне с Настей надо поговорить…
Настя от такого нахальства обалдела:
– Максим, что с тобою! Пьян, иди проспись!
Настя поняла, что чем дальше в лес, тем хуже… Она распрощалась с приятелем и сказала Максиму, что ему пора домой. Максим пошел за Настей, по дороге упрекая ее в предательстве и бесстыдстве.
Она молчала, терпеливо снося оскорбления. Уже возле дома он вдруг заупрямился.
– И не хочу, и не пойду.
Она уговаривала. А он ни в какую. И вдруг Максим заявил:
– Однажды я тебя недотрахал. Ты помнишь?
– Нет, не помню. Я все забыла.
– Врешь, сука. Пока не трахну…
Настя отскочила и побежала вдоль улицы. Он побежал за ней. Она закричала. Прохожие – двое крепких мужиков – схватили Максима. Тот вырвался и заорал на всю улицу:
– Она моя шлюха, что хочу, то и делаю.
Настя сумела позвонить Ромке, который, к счастью, был дома. Тот быстренько спустился на лифте и нагнал Максима.
– Хватит, брат, играться. Пора баиньки!
Максим криво усмехался.
– Никогда не прощу. Это ты у меня украл Настю. Ты… сопляк! А еще… какой ты мне брат!
Ромка стоял молча. Стоял-стоял, да как двинул в физиономию Максима. Тот от удара закачался, потом взвизгнул и, словно разъяренный бык, попер на брата.
Удары сыпались с обеих сторон. И только после того, как Максим обессилел, Ромка взял его под мышки и потащил домой. Окровавленный, с набухшими синяками, послушный Максим отмылся в ванне. На его удачу, дома не было ни отца, ни матери…
Почти полгода Максим был тихоней. Ходил виноватым и боялся встречаться с Ромкой. Но однажды он пришел в новой кожаной куртке. Дома был только Ромка. Повертевшись перед зеркалом, Максим подошел к брату.
– Уезжаю в Финляндию.
Ромка внимательно посмотрел на немного смущенного Максима.
– Ты на меня зла не держи, – сказал Ромка. – Как отца, так и брата не выбирают. Будем уж такие, какие есть.
– Что тебе привезти из-за рубежа?
– Ладно уж. У меня все есть. Привези что-нибудь матери.
Максима вспомнили и теперь посылали в Хельсинки. Резидентура, как финская, так и норвежская, срочно нуждалась в деньгах, и Максима отправляли денежным курьером.
Он сразу преобразился. Эти дни, перед отъездом, был идеальным. Впрочем, немногие знали Максима сумасбродного. На виду в министерстве – это был, пожалуй, яркий представитель дипломатической косточки: образован, с добротным интеллектом и эрудицией, с неплохим знанием нескольких языков…
В роли дипкурьера Максим уже ездил в Финляндию, так что знал все тонкости переправки ценностей, но здесь его предупредили особо: гляди в оба!
Но все обошлось нормально, и Максим приземлился в Хельсинки.
В Финляндии он пробыл два месяца с хвостиком, приглядываясь к здешней обстановке. Сдружился с Павлом Цветковым. Когда-то знали друг друга в МГИМО. Но близкими не были. А тут вместе поехали в Темпере. Второй по величине город называли финским Манчестером. Из когда-то чисто промышленного города он на глазах превратился в центр культуры и туризма.
Павел Цветков с вечным румянцем на щеках был добродушен и насмешлив. Без конца заводил разговоры о теннисе. Неплохо играя, он, видимо, знал в нем толк.
Они стояли в центральном зале церкви Калева – в жемчужине Темпере. Трудно было не поразиться безупречной гармонии – прекрасная игра света, теней и формы.
– Нам не хватает толковых ребят, – заметил Паша, приехавший года два назад в роли заместителя резидента. – А там только обещают. Так что выбирай, пока не поздно. А то мы передумаем.
Максим, собственно, и не ломался: в министерстве ему надоело канючить, как он выражался, вонючим клерком.
Вернувшись в Москву, Максим дома во время ужина объявил, что женится и уезжает в Хельсинки.
Отец прищурил глаза, словно пытался получше рассмотреть сына.
– Кто же она? – спросила Мария Алексеевна.
– Небось Ася, – выпалил Ромка.
Максим женился на Асе. Сразу с Ленинградского вокзала он поехал в совминовское общежитие, где она жила. Там он и сделал предложение… Ася не раздумывала: терять ей было нечего, да и возраст требовал постоянства…
Младший Савченков торопился, так как отъезд был уже на носу. Процесс регистрации прошел заурядно, рано утром в Хамовническом ЗАГСе. Мать хотела было, чтобы они обвенчались в церкви на «Соколе», куда заранее ходила. Теперь же можно!
Максим наотрез отказался. «В церковь никогда не ходил и не пойду». Даже ресторан не снимали. В квартиру Савченковых пригласили самых близких. Настя не была и не поздравляла. Старшие Лаврентьевы были в сборе – сильнее всех кричали «Горько!» и желали крепкого бутуза!
В последний момент Ася неожиданно расплакалась. Никто так и не понял: от чего? Хотя, как сказал один из приятелей по МИДу, женщину без поллитра понять трудно…
Глава 47
Егор доживал в Швеции последние дни. Депешей его срочно вызывали в Москву. Как сказал Скворцов, «каникулы закончились».
Уезжать было жалко. Он прижился здесь. Ивар Грот делал прощальный обед в ресторане. А Мариани подарила свой маленький портрет, написанный маслом.
– Уверена, мы увидимся.
Она была в лучшей парикмахерской, где оставила кучу крон. Он смотрел на ее новую прическу и удивлялся, как она меняет женщину.
– Мы от причесок зависим, – согласилась Мариани. – Они отражают склад нашего характера. Как художница, коллекционирующая людей, я могу даже по укладке предсказать привычки. Вот… Немного косой пробор. Волосы зачесаны назад. Густая прядь высоко укладывается над лбом… Импульсивная натура. Увлеченность, и не только собой! И не без творческих способностей.
– Ты обо мне?
– Могу сказать больше. Ты не подлец. Я по волосам могу узнать отъявленного подлеца. Так я раскусила приятеля брата. Что же! Он предал его!
– Ну а женские?
– Это секрет! – она погрозила пальчиком. – Короткая челка, закрывающая один глаз. Флирт, притворство, нарочитость. Мне это претит!
Итак, Егор уезжал… Уезжал человеком, которого любили. На проводах не было только Эверта Линдгрен. Брат свое слово сдержал и уехал снова в Америку.
В Ясеневе заседание в узком кругу. Шибанов, Романов, Братышев и координатор американского отдела Кирилл Васильевич Маркелов.
– В Америке создаешь свою агентурную сеть под операцию «Бомба», – медленно, выговаривая каждое слово, сказал Шибанов. – Правда, на месте – кодовое название «Подсолнух»… Но это дела не меняет.
Шибанов кивнул на Романова.
– Смысл операции, – продолжил тот установку Шибанова. – Сейчас наших ученых с распростертыми объятиями принимают в Америке. Идет прямая и косвенная агитация в Новосибирском академгородке… в московских институтах. Ученым стало жить трудно. Наука во многих лабораториях сворачивается. И мы не можем этот процесс оставить без контроля… Секреты, которые запросто выхлестываются на Запад, в частности в Америку, приносят урон стране. Думаю, установка Лаврентьеву ясна. Взять под контроль! А может быть, вернуть что-то еще небезвозвратно потерянное… Братышев, Егор Лаврентьев способен? Не молод?
Братышев провел рукой по жестким волосам. Лицо его стало мгновенно строгим, и только живыми, неподвластными были его с искринкой глаза.
– Мы проработали эту операцию. Уверен, Егор способен! Это тот самый человек, товарищ генерал… А молодость не помеха!
В узком кругу говорили о вопросах, без решения которых Егору пришлось бы туго. Романов уверил: что бы Егор ни попросил, СВР пойдет навстречу…
Советскую атомную бомбу делали все.
Изучая вместе с Братышевым документы, Егор наткнулся на интересную информацию. В ее создании принимали участие немцы. Инициатором создания атомного института в Абхазии был Берия. Недалеко, за поселком Гульрипш, было его родное село.
Специалисты, присланные со всего Союза, и немцы-физики, вывезенные из Германии, находились в семнадцати километрах от Сухуми, в здании бывшего санатория.
Научным директором института был ученый-физик профессор Герц. Это его Гитлер отстранил от работы над атомной бомбой из-за еврейского происхождения. Были и немцы, знающие язык, и даже среди химиков двое из войск СС.
Советскую бомбу делали все.
Кроме ученых неплохо срабатывала разведка. Она доставляла нехватающие данные: срабатывала там, где не срабатывала своя наука… А теперь обратная сторона медали. Требовалось защитить себя, свои научные секреты…
…Америка встретила безоблачным небом. В Нью-Йорке было тихо и тепло.
Уже первые минуты пребывания Егора на американской земле заставили подумать: навряд ли ему здесь будет тихо и тепло?
В консульстве Егор встретился с заместителем резидента Робертом Ивановичем Зубко. Тот коротко познакомил с обстановкой в Америке. Ничего нового, но держи ухо востро! У ФБР сейчас вроде месячника по борьбе с автомобильным лихачеством: они пытаются отловить как можно больше шпионов.