– Мы говорили о дяде Тане, – добавила Грация. – Мириам сказала, что хотела бы его навестить.
– Если не помешаем.
– Нет, что вы, приходите обязательно, это его очень порадует! Только недолго, он в последнее время не слишком хорошо себя чувствует.
– Может, тогда лучше подождать? Мы же в Донору на месяц с лишним! Созвонимся чуть попозже и поглядим.
2
Впрочем, дядя Тан оказался в прекрасной форме. Ада не видела его с начала августа и, хотя они звонили друг другу почти каждый день, удивилась, поняв, насколько ему стало лучше – словно удар был всего лишь не оставившей следа досадной случайностью. Дядя снова стал выходить на послеобеденные прогулки, нередко в гордом одиночестве отправляясь в кино, как бы ни возмущалась по этому поводу Армеллина. Доктор Креспи всякий раз предлагал составить ему компанию, но дядя Тан отвечал: нет, в этом нет никакой нужды, хватит, я и так словно под конвоем! Поэтому Армеллина сразу же отвела Аду в сторону и шепнула: «Сходи с ним, пожалуйста, хоть пару раз, пока ты в Доноре. Ему нравится с тобой гулять, вы ведь так редко видитесь. А нам будет поспокойнее».
По дороге из аэропорта на виллу Гранде Ада продолжала задаваться вопросом, как ей вести себя со старой экономкой, как теперь, когда она «знает», реагировать на ее объятия, как, не привлекая лишнего внимания, взглянуть ей в глаза? Как, не выдав внезапно возникшего интереса, вглядеться в знакомое лицо, стараясь найти семейное сходство? Но ни к какому выводу так и не пришла, и, когда Грация наконец остановила машину у ворот, сердце Ады по-прежнему билось часто, смущенно и беспокойно.
К счастью, на вилле гостили дети Лауретты, Якопо и Ада-Мария. Девочка, как всегда перевозбужденная, гоняя на роликах в опасной близости от двух стариков, закружила вокруг новоприбывших такую сарабанду, что Армеллина, рассердившись, пару раз шлепнула ее по вертлявой заднице и, не обращая внимания на возмущенные вопли, отослала прочь, лишь после этого рассеянно поприветствовав Аду, так что той все-таки удалось преодолеть смущение. В тот же миг Ада поняла, что в Армеллине ничего, ровным счетом ничего не изменилось, и сама удивилась, насколько же смешны и нелепы ее сомнения. Армеллина была совершенно такой, как всегда: высокой, ширококостной, угрюмой и ворчливой, ласковой и всегда готовой прийти на помощь – в общем, самой крепкой и надежной колонной их дома. Казалось полнейшей бессмыслицей спрашивать, кем она кому приходится, какую роль играет и что ей известно. Якопо и Ада-Мария, равно как и Ада с Лауреттой поколением раньше, считали ее частью семьи, никогда не задаваясь вопросом, почему именно так считают. И что, спрашивается, изменили бы несколько фраз, написанных выцветшими чернилами на листе бумаги, который столько лет был скрыт от посторонних глаз, а теперь превратился в пепел?
Зашедший из клиники поприветствовать Аду доктор Креспи, все еще загорелый после нескольких летних выходных, проведенных на пляже, успокоил ее насчет дядиного здоровья: «Сама видишь, он полностью восстановился и очень рад, что ты приехала, – жаль только, ненадолго. Попробуй, может, найдется возможность навещать нас почаще?»
Ее расспрашивали минут десять: как там конкурс и как Джулиано. Ада решила, что пока никому не скажет об их разрыве: не хотелось портить эту (иллюзорную?) всеобщую благодать.
Оба племянника остались обедать. Якопо под тихий смех дяди Тана уверенно заявил, что собирается есть на десерт вместо фруктов мелкие финики и сухую кожуру, которые весь день собирал под пальмами, а Ада-Мария снова дулась на Армеллину за то, что та заставила ее снять ролики, прежде чем сесть за стол.
Заскочившая выпить кофе и забрать детей Лауретта забросала кузину сотнями вопросов о Греции, упирая на то, что отпуск следует проводить на куда более симпатичных и модных Патмосе или Миконосе – так она прочла в каком-то женском журнале. А правда ли, что на Миконос теперь ездят отдыхать одни только гомосексуалисты? Тогда, конечно, и ноги ее там не будет!
– Честно говоря, понятия не имею, – призналась Ада. – Я, видишь ли, не знаток модных мест, езжу только на раскопки. А что касается гомосексуализма, то в Древней Греции он был распространен повсеместно, так что дело тут совсем не в моде.
– Не понимаю, зачем ты все время меня провоцируешь…
– А ты читала платоновский «Пир»? Нет? Ну, почитай, а потом поговорим.
Когда Лауретта с детьми удалились, трое оставшихся разбрелись отдыхать по своим комнатам. Ада так устала, что вынуждена была извиниться перед дядей:
– Можно я составлю тебе компанию завтра? Заодно и поболтаем немного.
Наконец-то она могла, облегченно вздохнув, растянуться на кровати: похоже, жизнь в старом доме после июньского потрясения снова входила в колею. Рассеянно оглядев портреты предков и на секунду задумавшись (впрочем, без особого интереса), как там обстоят дела у Чечилии Маино с поисками «мастера из Ордале», Ада укрылась легким одеялом и почувствовала, что тело ее, налившись тяжестью, буквально тонет в глубинах матраса…
Но только она уснула, как раздался стук в дверь – это Джиневра выполняла обещание сразу по приезде помочь ей найти кольцо.
– Только давай поспешим, пока дядя с Армеллиной не проснулись и не начали задавать вопросы. Я уже попросила Костантино подняться наверх и подождать нас у гардеробной.
Ада встала, лениво провела расческой по волосам и последовала за племянницей из спальни в галерею, а затем по лестнице на третий этаж.
Костантино тепло поприветствовал ее: он знал Аду еще совсем крошкой, но до сих пор, хотя ему, как и доктору Креспи, было уже к пятидесяти, оставался сильным и выносливым – идеальный трудяга, как выразилась бы бабушка Ада. Потом разнорабочий обернулся к Джиневре и шутливым тоном поинтересовался:
– Ну, что ты на этот раз натворила? И чего ради было тормошить тетю?
– Помогите нам передвинуть вон тот комод: у меня туда колечко закатилось, а он для меня слишком тяжелый.
– Еще бы, с твоими-то мускулами! Ты его и с места сдвинуть не сможешь. Тощая, как кузнечик. И Адита туда же… говорят, в Болонье не дураки хорошенько набить пузо, но ты, похоже, не по этой части. Ладно, оставь, я сам справлюсь.
– Может, лучше сперва вытащить ящики? Все полегче будет, – предложила Ада.
– Нет нужды, барышня, я еще достаточно силен.
– Ну смотрите! Только потихоньку и очень осторожно. Мы же не знаем, где кольцо, – забеспокоилась Джиневра. – Не дай бог повредим.
Но Костантино уже просунул пальцы между стеной и задней стенкой комода («Сейчас мы это быстренько!»), потянул вперед, чтобы освободить немного места, и оперся локтем. Комод заскрипел по полу.
– Вот оно! – воскликнула Ада, увидев сверкнувшее золотом из-под цоколя колечко.
Джиневра быстро нагнулась и издала разочарованный стон:
– Говорила же, Костантино, потихоньку! Смотрите, вы его раздавили!
Туго сплетенные нити, удерживавшие жемчужину, совсем перекосились, а тонкая золотая окружность превратилась в овал. Ада положила его на ладонь и с тревогой оглядела со всех сторон.
– Как жаль! – вздохнула она, понимая, что у нее просто не хватит духу ругать Костантино за столь бездумное проявление силы.
Впрочем, он вовсе не чувствовал себя виноватым. Презрительно взглянул на крохотную ушибленную жемчужинку и пробурчал:
– Позор тебе, Адита! Что ты такое носишь? Болонское золото, которое вмиг чернеет от стыда? Вот у донны Ады были настоящие кольца, благородные, а не это барахло! Столько шуму из-за какого-то пасхального яичка…
Ада не смогла сдержать улыбки:
– Оно вовсе не из Болоньи, Костантино, оно из Англии. Или, может, из Неаполя. И, к счастью, настоящее, золотое, иначе его нельзя было бы поправить. Хотя тебе, Джиневра, стоило послушать моего совета и убрать его в сумку! Теперь придется везти к ювелиру, а я понятия не имею, где…
– Если хочешь, я об этом позабочусь, у меня есть один на примете, очень добрый. Я ходила к нему в прошлом году прокалывать уши.
– Нет уж, не дам тебе его больше портить. Лучше спрошу у кузины.
Вместе с причитавшейся ей долей драгоценностей Лауретта унаследовала от бабушки знакомство с лучшими ювелирами города. Ада позвонила ей, и кузина охотно согласилась помочь починить кольцо.
– Пришли его мне с Джиневрой, когда она пойдет домой, а завтра утром я им займусь. У меня есть один знакомый мастер, который занимается всякой мелочовкой. Он подрезал мне браслет Rolex и антиквариат тоже реставрирует. Увидишь, твое колечко вернется к тебе как новенькое.
– Только, пожалуйста, попроси, чтобы поспешил, я на следующей неделе возвращаюсь в Болонью и хотела бы забрать его с собой.
3
Назавтра выдался прекрасный солнечный день. Ближе к обеду Лауретта позвала Аду съездить с ней и детьми на ипподром, где у Якопо и Ады-Марии в четыре часа начинались соревнования по выездке.
– Отлично, я как раз успею пообщаться часок с дядей Таном, пока он не ляжет.
– Тогда мы подхватим тебя в половине четвертого у ворот.
Когда Ада села в машину, кузина сказала:
– Рада, что ты пришла. Хотела тебе рассказать, что случилось сегодня у ювелира.
– Что-то не так с кольцом?
– Нет-нет, все в порядке, твое колечко будет готово к четвергу. Но я хотела тебе кое-что показать.
Добравшись до манежа, дети отправились переодеваться, а кузины, взяв по аперолю, уселись в маленьком баре под соснами. Лауретта, напустив на себя таинственный вид, тут же достала из виттоновской сумочки обшитую синим шелком коробочку и положила ее на середину стола, между бокалами.
– Вот, смотри, – сказала она, щелкнув замком. – Я купила это сегодня утром.
Внутри оказался медальон на цепочке, размером чуть больше карманных часов.
– Выглядит старинным, – заметила Ада.
– Середина XVIII века, если ювелир не ошибся, но не очень ценный – позолоченное серебро, как в деревнях носят, дешевая безделушка.
«Болонское золото», – вспомнила Ада, но решила не произносить этого вслух.