– Пожалуйста, это срочно, – повторила она, на этот раз шепотом.
Девушка заколебалась, собираясь ответить: «Нет, подождите до конца процедур», но потом в ней проснулось сострадание и она сверилась со списком.
– У адвоката сейчас сеанс электрофореза, его нельзя прерывать. Но через четверть часа он закончит и перейдет в седьмой кабинет на лечебную физкультуру. Можете поговорить с ним в перерыве.
Четверть часа. Сможет ли она продержаться так долго? Придется попытаться держать себя в руках – все лучше, чем ждать до половины шестого. Стараясь не встречаться взглядом с другими посетителями, Ада уселась в кресло у самой стойки и наугад схватила какой-то женский журнал, открыв его на середине, но не смогла сосредоточиться даже на иллюстрациях, не говоря уже о тексте. Тем не менее, опустив голову и спрятавшись за водопадом распущенных волос, она стала перелистывать страницы, словно читая. И даже когда краем глаза увидела, как кто-то сел в соседнее кресло, решила не поднимать глаза.
– Такой красивой женщине, как вы, не стоит плакать, – произнес мужской голос, и только тогда Ада поняла, что по щекам тихонько катятся слезы. Она ничего не сказала: а что тут ответишь? – Что, все как-то не так, да?
Тон был слегка насмешливым. Обернувшись через плечо, Ада узнала молодого человека, которого увидела, как только вошла: тогда он сидел в противоположном конце вестибюля. Несмотря на истерическое состояние, ее поразило смутное сходство соседа с одним из любимейших актеров, демонически привлекательным жестоким соблазнителем Пьером Клеманти. Она сразу вспомнила, сколько сексуальных фантазий породила в ней «Дневная красавица» и его роль – Марсель, психопат в длинном черном плаще и с тростью в руках: как он забирается на кровать и ложится на хрупкую Катрин Денев, не снимая лакированных черных сапог. Ада потом долго не могла считать мужчин сексуально привлекательными, если те носили мокасины, – они ее просто не возбуждали. Хотя через некоторое время, конечно, пришлось адаптироваться к тому, что предлагала судьба. Как странно осознавать, что эти ощущения могут вернуться из далекого прошлого от одного только смутного сходства.
– Нам стоит познакомиться поближе, – продолжал молодой человек, добавив на этот раз к своей иронии пару успокаивающих ноток. – Уверен, мы быстро поладим.
– Оставьте меня в покое! – огрызнулась Ада.
«Марсель», чье сходство с героем «Дневной красавицы» стало теперь еще более разительным, если не считать пары металлических зубов на левой стороне челюсти, пожал плечами и погрузился в чтение журнала о мотогонках, все-таки то и дело косясь на Аду. Волосы его, темные и кудрявые, довольно длинные, но чистые и ухоженные, рассыпались по плечам дорогой проклепанной кожаной куртки – «косухи», как сказали бы Адины студенты. Она вытерла слезы и попыталась расчесаться. К ней не первый раз клеились мужчины, когда она, по выражению Дарии, «чувствовала себя дерьмовей некуда». Или когда валилась с ног от усталости, провоняла потом, была не одета или в потеках дешевой туши. Однажды это произошло даже на палубе корабля, когда она, перегнувшись через борт, утирала рот после приступа рвоты. Механизм собственной притягательности в такие моменты от нее как-то ускользал.
– Зачем мы теряем здесь время? – снова начал молодой человек. – Разве не лучше было бы прогуляться? Только мы вдвоем? Согласны на свидание?
– Нет, – твердо ответила Ада, пересев в другое кресло. Вскоре раздался звонок, и администратор указала ей на коридор, ведущий в сторону процедурных кабинетов, откуда как раз появился Джулиано в белом халате и шлепанцах. Увидев Аду, он замер.
– Что ты здесь делаешь? – Ни приветствия, ни радости, ни удивления: скорее он выглядел рассерженным, агрессивным. – Как ты посмела шпи…
Она всхлипнула и перебила:
– Ты должен мне помочь. Они настаивают на вскрытии дяди Тана. Подали на меня в суд.
Джулиано как будто подменили: его тон снова стал заботливым и обходительным, как в их последнюю встречу.
– Не плачь, – первым делом заявил он, усадив ее на скамейку в коридоре. – Вот увидишь, мы все исправим. Жди здесь. Я сейчас оденусь, отменю следующий сеанс, и вместе поедем в контору.
Пока он вернулся, прошло целых десять минут, но Ада больше не волновалась и не торопилась, а наоборот, вдруг почувствовала, что голова наливается тяжестью, и, привалившись спиной к стене, закрыла глаза. Зловещие крылья летучих мышей продолжали хлопать, но теперь где-то вдалеке.
Должно быть, Джулиано всерьез обеспокоился: он даже попросил администратора вызвать такси, и машина уже стояла у входа. Когда они выходили, Ада заметила, что у тротуара припаркован спортивный автомобиль, за рулем которого сидел давешний «поклонник». Видимо, он кого-то ждал.
«Марсель» поймал ее взгляд и взмахнул рукой в знак приветствия. «Вот ведь нахал! Кем он себя возомнил?» – возмущенно подумала Ада. Но, даже сознавая, насколько бессмысленными и абсурдными были его ухаживания в столь тягостный момент, где-то в самом дальнем уголке души она почувствовала себя польщенной, гордой, уверенной в себе. И микроскопическая Ада, затерявшаяся там, в мрачной бездонной глубине, почти на грани сознания, сделала, говоря словами Кардуччи, «крохотный, но славный шаг вперед».
К счастью, Джулиано ничего не заметил.
10
Приехав в контору, Джулиано усадил Аду в кабинете, попросив синьорину Лидию принести ей стакан воды и таблетку успокоительного, и вышел объяснить руководству, что в связи с неотложными делами до конца дня отменяет все встречи и не сможет присутствовать на совещании.
Потом он с большим вниманием выслушал ее рассказ, время от времени сосредоточенно делая на листе бумаги какие-то пометки, и покачал головой:
– Нужно взглянуть на текст искового заявления. Скажи кузине, пусть переправит мне его заказным письмом. Сам я поехать с тобой в Донору не смогу, по крайней мере не сейчас: у меня назначено несколько встреч, и пропускать нельзя, дело очень важное. Возможно, чуть позже смогу выкроить время. Но на твоем месте я бы не слишком беспокоился. Твой дядя ведь не сидел безвылазно дома, а вел социально активную жизнь. Насколько я знаю, он до самой смерти совершал самостоятельные прогулки, навещал огромное количество людей, и далеко не все из них были членами семьи, так что свидетелей ясности его ума найдется множество. Не думаю, что из-за подобных сомнений, скорее даже инсинуаций, стоит эксгумировать тело. И еще: помню, несколько лет назад, когда я первый раз приехал в Донору, твой дядя спросил у меня совета по поводу нового завещания, которым хотел заменить предыдущее. Я так понял, у него вошло в привычку каждые два-три года обновлять этот документ. Кое-что добавлялось, кое-что удалялось, но некоторые пункты не менялись никогда: что большая часть отходит тебе (вот почему я так удивился, что придется делиться с Лауреттой) с сохранением за Армеллиной права пользования и что племянникам мужского пола не достанется ничего. Эта последняя деталь показалась мне несколько странной, и я спросил его о причинах. «Поверь мне, причины веские», – ответил Танкреди. Честно говоря, я этого не понимаю, ведь он, по твоим словам, обделил даже Якопо, которого так любил и который в свои семь, разумеется, не мог причинить ему зла или показаться недостойным наследства. Впрочем, это было его право. Но может, где-то сохранились старые завещания? Поищите у него в ящиках, среди бумаг, или в сейфе, попросите Креспи посмотреть в амбулатории. Если найдете, они очень пригодятся.
– Тогда скажут, что он завещал мне большую часть имущества, потому что я много лет его шантажировала.
– Какой идиотизм! Как будто он не мог показать тебе завещание, а потом написать у нотариуса другое, с более поздней датой, особенно после того как ты переехала в Болонью. Те, кого шантажируют, обычно именно так и делают. Да и к чему заботиться о посмертной репутации? Все равно никакие обвинения в непристойном поведении уже ничего не изменят: наоборот, тебе же будет хуже. Чем, кстати, и пытаются воспользоваться эти ублюдки, распространяя о вас слухи. Хочешь, поймаем их на этом и подадим в суд за клевету?
– Ну нет, еще не хватало, у меня в Доноре и так дурная репутация: безнравственная бунтарка, недобиток 1968-го – такую замуж не возьмут (хотя никто, по-моему, и не собирался). Их не переделаешь.
– Думаю, Лауретта не сильно обрадуется, если память вашего дяди будет запятнана подобным обвинением.
– Скорее уж Армеллина.
– И все-таки подумай. Но это в любом случае только следующий шаг. Сперва нужно доказать, что завещание действительно. И мы этого добьемся, не сомневаюсь.
Ада вернулась домой совершенно измученная, но успокоенная и утешенная тем, что сказал Джулиано и как он это сказал – с готовностью отменив сеанс физиотерапии и совещание с коллегами, даже не отругав за истерику, а, наоборот, показав, что она действительно может на него рассчитывать. И теперь Ада больше не чувствовала себя совершенно беспомощной и одинокой.
А еще больше, хотя и совсем по-другому, утешала глупая мыслишка, ничтожная дань собственному тщеславию: «Марсель» ведь правда хотел пригласить ее на свидание.
В отличие от предыдущей ночи на этот раз она спала очень крепко, и снился ей незнакомец из спортивного центра. Она видела себя в борделе из «Дневной красавицы» на месте блондинки Северины, а «Марсель», сбросив лакированные сапоги, терся ногой в дырявом носке о ее обнаженную лодыжку. Сон был удивительно подробным, словно сам Бунюэль следил за ними через объектив кинокамеры, наблюдая, как она занимается любовью и испытывает сильнейший оргазм, совсем как в ту ночь в Кембридже.
Проснувшись, Ада попыталась вспомнить и записать сюжетную линию сна в блокнот: вечером ее как раз ждал очередной сеанс у психоаналитика. Специально ради этого она отложила отъезд еще на день – доктор считал, что в последнее время Ада и так слишком много пропустила, да и ей самой хотелось почаще иметь возможность выговориться и привести в порядок мысли.