В общем, обычная болтовня: хорошая подруга (а Дария была хорошей подругой) не думает о продолжительности телефонных звонков, если чувствует, что Аде нужно выговориться, пусть даже Микеле потом закатит ей сцену из-за астрономических счетов за междугородную связь.
4
Джиневра позвонила из Лондона, когда Ада уже уснула:
– Прости, тетя Адита, я была на вечеринке в Челси у подруг-датчанок, а телефона у них нет. Да и в любом случае не могла же я звонить в Италию за их счет! Сейчас иду домой, нашла по дороге телефонную будку.
– Ну, рассказывай, какие новости? – спросила Ада осипшим спросонья голосом.
– Никаких, к сожалению. Знаешь, я, конечно, поискала, но, похоже, в университете никто не слышал о твоей подруге Эстелле. И об этом ее профессоре тоже. Ты уверена, что они были из лондонского Королевского колледжа, а не из другого университета?
Уверена ли она? Ада не помнила, сверялась ли с программой конференции, тогда это просто не пришло ей в голову. Но зачем бы Эстелле врать?
– А знаешь, что я еще сделала, тетечка? – продолжала Джиневра. – Мы с моей соседкой по комнате, Брендой, сходили на телефонный узел, просмотрели список всех абонентов Манчестера… И, к нашему безумному удивлению, не обнаружили ни единого Йодиче!
– Наверное, это фамилия матери, а они записаны под отцовской.
– Мы тоже так подумали. Работники телефонного узла нам сказали, что у них есть какая-то новая программа и, хотя по номеру имя абонента узнать нельзя, зато можно проследить адрес. Мы попросили их посмотреть, и теперь я знаю, где живет твоя таинственная подруга, – улицу и номер дома. Не спрашивай, я все равно не запомнила их наизусть, но в блокноте записала. Бренда (она из Манчестера – помнишь, я тебе говорила?) утверждает, что это какой-то район на окраине. Так что мы решили проверить все на месте.
– Ну нет, Джиневра, хватит! Неужели ты специально туда поедешь?
– Представь себе! Я все равно собиралась на следующие выходные в Манчестер: у нас сейчас курс по индустриальной революции, а там, кажется, расположен самый важный в Соединенном Королевстве музей по этой теме. Не волнуйся, остановлюсь у родителей Бренды. Ну и узнаем наконец, почему эти люди не подходят к телефону.
Ада спросила себя, как это ей раньше не приходила в голову мысль, что звучащие в тишине телефонные трели могут попросту означать, что квартира необитаема: например, если после их июньской встречи семейство Йодиче выселили за неуплату. Она вспомнила ироничные слова Эстеллы про итальянского шарманщика с обезьянкой, готового за медный грош предсказать судьбу. Комедианты, шарлатаны, лжецы… Но зачем лгать ей?
– Ой, тетя, тетечка, прости, у меня монетки кончаются, а больше с собой нет. Я позвоню на следующей неделе. Спокойной ночи!
Вернувшись на раскладушку, Ада попыталась снова заснуть. Ей вспомнилось нежное лицо Эстеллы, ее печальные глаза, неохотное подчинение «шаману», потоки слез и отказ служить для него медиумом… С тех пор прошло всего шесть месяцев, но ей казалось, что все случилось в какой-то другой жизни.
В темноте заворочалась Армеллина: наверное, разбудил телефон или звук голоса, хотя Ада и пыталась разговаривать тихо. Она взглянула на светящийся циферблат будильника на стуле и поморщилась: почти час, а Креспи просил сделать вторую инъекцию ровно в полночь. Как можно было забыть?
Она встала, накинула халат, не включая в комнате свет, прошла в ванную, где уже было приготовлено все необходимое, тщательно вымыла руки и намочила ватный тампон спиртом. Потом, мысленно благословляя изобретение стерильных одноразовых шприцев, которые не нужно перед употреблением долго кипятить, достала один из упаковки, надломила ампулу с антибиотиком, аккуратно набрала жидкость и, вернувшись в комнату, тихонько потрясла Армеллину за плечо:
– Просыпайся. Придется на минутку включить лампу: пора делать укол. А потом снова ляжем спать. Поворачивайся на бок.
– У тебя такая легкая рука, – вздохнула Армеллина. – Совсем как у Танкреди.
Покончив с неприятным, Ада сразу же погасила свет, оставив только тусклый ночник на тумбочке. Коснувшись больной, она почувствовала, что та вся горит.
– Пока ты не уснула, давай-ка измерим температуру. – Она достала термометр и уселась в кресло, поглядывая на часы. После вечернего спада снова начался жар: тридцать восемь и пять. – Как ты себя чувствуешь?
Головой Ада понимала, что причиной ухудшения не может быть задержка с уколом на три четверти часа, но все равно чувствовала себя виноватой. «Ужас, а не медсестра!» – думала она. Словно услышав эту мысль, Армеллина сжала ее руку:
– Ты у меня такое сокровище, Адита! Так заботишься о несчастной старухе! Не переживай, я прожила уже достаточно долго.
– Не говори так!
– Но это же правда… Единственное, чего я сейчас хочу, – скорее присоединиться к моей Линде. Ты не представляешь, как я по ней скучаю.
– Мне казалось, ты уже столько лет о ней не вспоминала, – удивленно заметила Ада.
– Нет, я только и делаю, что думаю о ней. Всегда думала, всю мою жизнь с тех пор, как сор Гаддо поручил ее мне.
– А дядя Тан? О нем ты больше не думаешь? Говорят, так у всех стариков: им легче вспомнить давно прошедшее, чем то, что было совсем недавно.
– Эта девочка забрала мое сердце, – продолжала Армеллина. – Она была куда нежнее брата, куда ласковее… А какая милая улыбка!
– Да, я видела фотографии. Но ты не думай об этом сейчас, те времена давно прошли.
– Ты права. Давай спать, – с трудом проговорила экономка.
Ада погасила ночник и вернулась в постель. Из-за непривычно жесткой раскладушки и множества роившихся в голове мыслей спала она мало и плохо, а проснулась рано и сразу встала. Армеллина еще спала, но температура оставалась высокой. Без четверти восемь вошла Лауретта с чашкой кофе:
– Ты плохо выглядишь, Адита! На твоем месте я бы сейчас съела что-нибудь, приняла душ и снова легла. Только в своей спальне и в своей постели, как тебе привычнее. Не беспокойся, я подежурю.
– В восемь нужно сделать третий укол, помнишь? Я уже все приготовила, лежит на столике в ванной.
Дети завтракали на кухне, собираясь в школу в сопровождении Виттории, поскольку Джакомо уже ушел. Они макали печенье в молоко, и от этого зрелища у Ады голова пошла кругом: она вдруг снова увидела, как они с Лауреттой сидят за этим самым столом, а бабушка Ада, стоя в дверях, ворчит: «Ну-ка, поторапливайтесь! Иначе Джина не успеет зайти в лавку и всю свежую рыбу расхватают!» А сквозь эту картинку проглядывает другая: Санча, Консуэло и Инес, совсем девчонки, и та же донна Ада, только моложе, гонит их из-за стола: «Поторапливайтесь, поторапливайтесь!»
А до того? До того – ничего, поскольку и самого дома еще не существовало. Бабушка Ада завтракала в доме тети Эльвиры (но его больше нет: уничтожен бомбами). Если углубляться в прошлое, то прабабушку Инес Ада знала только по скорбным заметкам в дневнике ее дочери, хотя вполне могла представить себе и ее, и всю череду предков, начиная с Химены (тогда еще не прелюбодейки), детьми, начинающими новый день с завтрака.
«Неужели я подхватила от Армеллины склонность вспоминать о далеком прошлом, а не о том, что случилось недавно?» – вдруг пришло ей в голову. Всего лишь в октябре, в предпоследний свой приезд в Донору, она не раз готовила поднос с завтраком для дяди Тана, но теперь никак не могла вспомнить, какую чашку он больше любил, белую или с голубым узором, и что предпочитал, яйцо всмятку или йогурт.
Сон как рукой сняло. Она поднялась в комнату, выглянула в окно: был чудесный декабрьский день, воздух казался прозрачным и хрупким, как хрустальный бокал. По стене сада каскадом струились желтые кусты жасмина. Откуда-то из-за них появился доктор Креспи, аккуратно прикрыв за собой калитку. Ада быстро оделась и присоединилась к нему в комнате Армеллины.
– Никакого улучшения по сравнению со вчерашним, – буркнул доктор, осмотрев экономку. – Хотя, может, еще слишком рано: бронхит лечат курсами. Сколько доз антибиотика ей пока вкололи, три? Нужно хотя бы девять, чтобы был виден результат. И не давайте ей мерзнуть.
– Я тебя сменю, – сказала Ада Лауретте, когда Креспи ушел. – Спать все равно не выходит. Сейчас, подожди только минутку, схожу за бумажками и поработаю немного, пока я здесь: надо доделать лекции.
Лауретта отправилась одеваться и краситься: каждое утро она гуляла по центру города, время от времени поглядывая на витрины и делая покупки, а потом встречалась с подругами за аперитивом. Последние три дня кузина проплакала дома, но теперь, немного успокоившись, решила разузнать, слышно ли что-нибудь в городе об иске, и, естественно, постараться распространить собственную версию событий: она считала, что сплетни нужно не игнорировать, а опровергать.
Ада разложила на столе книги и бумаги так, чтобы краем глаза видеть кровать и лежащую на подушке голову Армеллины: сейчас глаза ее были закрыты, а щеки слегка побледнели.
Среди прочих бумаг обнаружился сложенный пополам лист из большого разлинованного блокнота, подписанный крупными печатными буквами: «Франческа Вольтри». Ада сразу вспомнила чудаковатую студентку с фиолетово-зелеными волосами и ее презрительное замечание: «Знаю, что сама выбрала метаморфозу, не похожую на другие, и это меня ужасно злит. Первый раз такое».
«Наверное, стоит хотя бы взглянуть, прежде чем выбирать фрагменты для следующих лекций», – подумала Ада и начала читать. К счастью, писала Франческа вполне разборчиво и без глупостей вроде многократных подчеркиваний или узорных колечек над i.
Протест
Я выбрала этот миф потому, что речь в нем идет о людях, поменявших пол. Мне эта тема кажется очень актуальной, хотя все такие люди, кого я знаю лично, – те, что ошиваются на обочинах больших дорог, – изначально были мужчинами, но предпочли превратиться в женщин.
А в выбранном мной мифе говорится о женщине, которая становится мужчиной. Считается, что это самый древний из известных западной культуре фактов перемены пола. Овидий повествует о нем в двенадцатой книге «Метаморфоз». Пересказывает миф старец Нестор – греческий герой, участник осады Трои. Речь, на первый взгляд, идет о неуязвимости, но на самом деле все не так просто. Мой персонаж – воитель из племени лапифов, которые на свадьбе Лаодамии и Пирифоя сперва пировали вместе с кентаврами, а потом перессорились и сразились с ними. Этот бой изображен на фронтоне храма Зевса в Олимпии, хотя моего героя там нет.