Был назначен день свадьбы, но в Тегеране вспыхнула эпидемия тифа, и Сорайя заразилась. Врачи уже не надеялись ее выходить. В отчаянии шах обратился к своему другу, подполковнику Кариму Аяди, военному ветеринару, с просьбой попытать счастья — вдруг да удастся спасти юную невесту от верной смерти.
Аяди совершил поистине чудо, вылечив Сорайю новым препаратом под названием ауриомицин, о котором он прочитал во французском журнале. Лекарство доставили самолетом из Америки. За это Аяди, всего лишь четыре года назад получивший медицинский диплом, был удостоен должности личного врача шаха.
К свадьбе из Парижа выписали платье от Кристиан Диор, но оно оказалось слишком тяжелым для слабой после болезни Сорайи, поэтому Аяди и шах к ужасу французского кутюрье отрезали десять ярдов шлейфа. Сорайе, чтобы не мерзнуть, велели надеть толстые шерстяные армейские носки, а поверх платья от Кристиан Диор и под меховую мантию — кардиган. Фотографии невесты пришлись иранцам по душе, их порадовало, что шах женится на девушке упитанной, а значит, красивой.
Однако вскоре Сорайя стала непопулярна, и не только из-за худобы. Она не освоила персидский язык, и ее ребяческие манеры раздражали придворных. Правда, шах находил ее наивность очаровательной и исполнял каждую прихоть женушки. Он то и дело увозил ее в какое-нибудь романтическое укромное гнездышко. Они очень любили друг друга. Но за пять лет брака она так и не забеременела, и у шаха не появился сын. Вдобавок Сорайя была невероятно ревнива, и ему лишь тайком удавалось посещать дочь от первого брака.
Народ заговорил о «немецкой корове», вдобавок «яловой». В шаха вцепились муллы. Исламский закон позволял ему взять вторую жену, и хотя шах отказывался, Сорайя была уверена, что рано или поздно он передумает.
Однажды на балу Сорайя увидела, как шах танцует с красивой блондинкой, и предъявила ультиматум: либо он отречется от престола и будет с нею жить за рубежом, либо пускай оставляет себе корону ценой брака. В ту же ночь она сбежала из Тегерана. Сорайя обосновалась в Санкт-Морице, и шах отрекся от нее по мусульманскому обычаю. Он дал ей восемьдесят тысяч долларов отступного. У нее остались накопленные за годы супружества драгоценности, к тому же шах даровал ей титул «императорское величество». Они переписывались и однажды договорились неофициально встретиться, но оба передумали.
Итак, в начале пятидесятых годов шаху понадобилась новая жена. Матушка Тадж-аль-Молук опросила множество претенденток. Еженедельно в газетах публиковался очередной список шахских невест, и родители девиц на выданье предлагали журналистам солидные взятки, чтобы их любимые чада попадали в реестры кандидаток.
А тем временем шах не знал недостатка в коротких связях. Он встречался с двадцатидвухлетней Дохи, девятнадцатилетней Сафи и немецкой киноактрисой по имени Хельга Андерсон. У него сложились довольно серьезные отношения с принцессой Марией-Габриэлой Савойской, дочерью бывшего итальянского короля Умберто. Они познакомились в Швейцарии, полюбили друг друга и даже говорили о свадьбе. Проблема заключалась в том, что Мария-Габриэла не была персиянкой или хотя бы мусульманкой.
Впрочем, можно было легко изменить ее национальность с помощью императорского указа. Иранское посольство в Париже начало подготовительную работу. Персы щедро платили французским спецам по генеалогии, чтобы Мария-Габриэла оказалась потомком принцессы Зелиды, дочери Мухаммеда II, мавра, правившего Севильей в XI веке. Пресса заявила, что шах решил выбрать женщину с безупречной исламской родословной.
Разумеется, Марии-Габриэле пришлось бы перейти в мусульманство, иначе бы ее заживо съели аятоллы. Но тут возникла закавыка — бывший король Умберто считал себя добропорядочным католиком и очень этим гордился. Намерение дочери поменять вероисповедание встретило решительный отпор с его стороны. Королю Умберто предлагали большие суммы. Постепенно он слегка остыл и обещал снять возражения, если папа римский благословит свадьбу.
В феврале 1959 года шах нанес непродолжительный визит папе Иоанну XXIII, и тот сказал, что не даст благословения на брак, пока шах не перейдет в католическую веру. Это было совершенно невыполнимо. Через три месяца иранское правительство заявило, что слухи о предстоящей женитьбе его императорского величества на иностранной подданной сильно преувеличены. У шаха-де и в мыслях не было брать в жены немусульманку.
Спустя несколько месяцев принцесса Шахназ, сестра шаха, и ее муж Ардезир Захеди подыскали новую невесту — восемнадцатилетнюю Фарах Диба. Девушка проводила дома летние каникулы, она вернулась из парижской Ecole des Beaux Arts[19], где изучала архитектуру. Ее нашли очень миленькой и решили познакомить с шахом. Однако он уже встречался с нею на официальном приеме, организованном для студентов-персов в иранском посольстве в Париже. Но на той встрече девушка почти не произвела на него впечатления. «Как же ты мог забыть, что видел меня? — упрекала она его позднее. — Разве у нас любовь не с первого взгляда?»
В памяти самой Фарах то событие запечатлелось очень ярко. Решив во что бы то ни стало побывать на приеме, она поссорилась с двумя друзьями-коммунистами. В посольстве ее оттерли в сторону роялисты, толпой ринувшиеся к царю царей. Чтобы восстановить порядок, студентов представляли шаху по одному. Когда пришла очередь Фарах, шах выразил удивление — неужели женщина может мечтать о профессии архитектора?
«У него такие печальные глаза! — писала Фарах матери. — Красивые, печальные глаза». В Париже она услышала о разрыве шаха со второй женой и написала матери: «Только что узнала: его величество расстался с Сорайей. Какая жалость!»
В то лето французская пресса азартно обсуждала поиски шахской невесты, и друзья-студенты постоянно дразнили Фарах. На одной из вечеринок все подписали бумагу, в которой утверждалось, что она станет шахиней. Когда она приехала домой на каникулы, родственники уговорили ее побывать в Хессараке, резиденции Захеди. Ее представили принцессе Шахназ. Потом женщины много раз встречались, и Фарах поняла, что за ней внимательно наблюдают.
Шахназ познакомила ее с правящим семейством. На одном из чаепитий побывал шах. Фарах быстро оправилась от потрясения и напомнила ему о предыдущей встрече. Шах проявил лишь вежливый интерес.
Фарах была атлетически сложена, ее черные глаза в Персии считались образцом красоты, но она была брюнеткой, а шах славился тем, что отдавал предпочтение блондинкам.
Настало время возвращаться в Париж, а о свадьбе между тем не было сказано ни слова. Шахназ попросила Фарах дня на два отложить отъезд, и на последнем приеме в Хессараке шах дал понять, что всем, кроме Фарах, следует выйти. «Я хочу с вами поговорить наедине, — сказал он. — Надеюсь, вы не возражаете». Он объяснил, почему его первые два брака завершились разводами и с какой ответственностью (а может, и опасностью) связана жизнь шахини. А затем попросил Фарах выйти за него замуж.
И хотя он был более чем вдвое старше, Фарах не колебалась. «Ваше величество, это большая честь», — промолвила она. И он впервые взял ее за руку. Позже она спросила, почему он выбрал именно ее. Шах ответил: «Мне понравилась твоя простота, твоя чистота».
Но почему согласилась она? Кого она любила, человека или монарха? «Он был и тем, и другим, — говорила Фарах. — И я знала, что люблю мужчину, который просит меня выйти за него замуж». Через десять месяцев после свадьбы шах сам отвез жену в родильный дом, где на свет появился мальчик. Это принесло ей огромную популярность среди иранцев. Мало того, что Фарах была чистокровной персиянкой — она подарила трону наследника. На торжестве в честь рождения ребенка шах отпустил девяносто восемь политических заключенных и урезал подоходный налог на двенадцать процентов.
В первые годы замужества Фарах получала множество анонимных писем — ее предупреждали о неспособности супруга сохранять верность одной женщине. Единственное предназначение Фарах, утверждалось в письмах, — рожать детей, а шах тем временем ищет земных утех на стороне. За пять лет Фарах родила троих.
И хотя шах ее короновал, он действительно не был ей верен. Вся Персия знала, что женщины — слабость шаха и что они всячески этим пользуются. «Чтобы расти в чинах, надо сводничать», — сказал один придворный.
Генералы Мохаммед Хатам и Амир-Асадолла Алам сколотили немалые состояния, снабжая шаха куртизанками. Личный врач шаха генерал Абдул-Карим Аяди подыскивал ему «компаньонок» в западноевропейских светских кругах. Отбирались преимущественно большеротые блондинки. Особым спросом пользовались стюардессы «Люфтганзы».
Ходили слухи, что во Франции у него есть внебрачный ребенок, а некая любовница прислала в иранское посольство в Париже огромный счет за платье «от кутюр». Но случалось шаху одерживать победы и поближе к дому. Однажды в вертолете, зависшем над Исфаханью, он занялся любовью с дочерью своего министра.
Джулио Андреотти, бывший премьер-министр Италии, вспоминал, как шах посетил кинофестиваль в Венеции. Его величество шокировал начальника местной полиции, попросив на ночь женщину. Префект ответил: «Это как раз работа для полиции!»
По сообщениям дипломатов, двор иранского шаха «насквозь пропах сексом».
Все, кому не лень, сплетничали о его последней фаворитке. Мохаммед Реза Пехлеви даже не пытался скрыть свои похождения от супруги. Кажется, во дворце шаха только она оставалась целомудренной. Особенно славилась сексуальными приключениями сестра шаха Ашраф. Поговаривали, что принцесса сфотографировалась обнаженной с американским сенатором. В 1976 году в одном из докладов ЦРУ утверждалось, что она приобрела «почти легендарную репутацию финансового коррупционера и удачливой охотницы на молодых мужчин», многие из которых в награду за свои «заслуги» получили государственные посты.
При шахе всегда состоял сводник Амир-Хушан Даваллу, носивший титул «особый дворецкий его величества». Императрица Фарах считала Даваллу придворным шутом, так как «он смешил шаха». Среди придворных только Даваллу имел право входить к шаху в любое время. Он мог даже войти без доклада в личные покои Мохаммеда.