– А ведь начали мы с вопроса, за что сражаемся, – весело проговорил Шэм. – Мистер Рийс это затеял.
– Ага, а ты все пиздишь до сих пор, и хуй тебя выгонишь из этой лавочки, – заметил капрал Хэмли. – Да вас бы всех в штаб, как я погляжу. А ну, кто сегодня дневальный? Ну-ка Шэм, Мартлоу, чай готов.
Шэм и Мартлоу поглядели на непрекращающийся дождь и принялись натягивать шинели.
– Я че говорю? Я говорю, что если уж человек погиб, то какая ему в пизду разница, кто победит в войне, – проговорил Плакса. – Мы здесь, и с этим, бля, ничего не поделаешь, капрал. И коли мы здесь, то хуй ли нам еще делать? Остается сражаться за себя и друг за друга.
Берн, как завороженный, не мог оторвать взгляда от этой неуклюжей фигуры с огромными обезьяньими лапищами и унылым придурковатым лицом. Этот человек, выйди он из себя, мог бы за десять секунд вышвырнуть всех из палатки, а вместо этого он сидел с ними, тер пеливо снося постоянные насмешки, даже дерзости этого щенка Мартлоу, полный горечи и скрепя свое сердце.
До нитки промокшие Шэм и Мартлоу, едва не расплескав бачок с чаем, ввалились в палатку, оскальзываясь в размешанной многими ногами грязи у входа.
– Не доводилось мне раньше встречать такого дерьма, как вы, кучка уродов! – сказал капрал Хэмли. – Я сыт по горло этим джемом.
– Да что я, убогий, что ли? – отозвался Мартлоу. – Мы ж еще живые! Мне, понимаете ли, просто не катит сражаться за этих ебаных бельгийцев. Прикинь, один тут хотел содрать с меня пять франков за буханку хлеба.
– Хорош вам! Заткните ебала, и так уже напиздячили больше чем надо!
Они ели в молчании, потом неспешно покурили. Дождь стал утихать, посветлело. После перекура Глейзер стянул штаны и гимнастерку и открыл охоту на вшей. Один за другим все последовали его примеру, снимая с себя брюки, трусы и даже носки, пока все люди в палатке не оказались голышом. Горящей свечкой или зажженной спичкой они проводили по швам одежды, пытаясь уничтожить гнид. Темнело. Они зажгли штормовой фонарь, висевший на шесте палатки, и продолжили свое дело. Склоненные в усердии плечи и спины белели в свете фонаря. Поглощенные своим занятием, они не сразу обратили внимание на стонущий звук пролетевшего в вышине снаряда, и лишь когда вдалеке раздался приглушенный расстоянием взрыв, они оторвались от работы, прислушались и поглядели друг на друга. Еще один снаряд с завыванием пролетел над палаткой и разорвался где-то в полях за леском далеко за нижней дорогой. Потом все смолкло. Они вздохнули и снова взялись за уничтожение вшей.
– Если фрицы пристреляются, – недовольно проворчал капрал, когда все оделись, – придется вам лезть в те траншеи.
– Такие там траншеи, все равно как кролик порылся, – заметил Плакса.
– Ничего, поместитесь, – отозвался капрал. – А если не покатит, завтра покопаете, поглубже сделаете.
Больше ничего сказано не было. Им все осточертело. Развалившись и закурив, они находили себе убежище в собственных сокровенных мыслях. Дождь на улице перестал. Этой ночью им предстояло выдвигаться на передовую в составе большой команды подносчиков. Около шести вечера с нижней дороги донеслись грохот и металлический лязг, они с тревогой прислушивались к непонятным звукам. Наконец послышались торопливые шаги.
– Что это?
– Танки! Танки!
Они выбежали из палатки. Весь лагерь, похоже, был на ногах, и они вместе с остальными бросились сквозь заросли к нижней дороге. Танков никто из них еще никогда не видел. Но это был всего лишь гусеничный трактор, подошедший для перемещения тяжелого орудия с одной позиции на другую. Офицеры выскочили, чтобы разобраться, из-за чего разгорелся сыр-бор, и теперь, ругаясь, возвращались по палаткам. Сержанты и капралы, загоняя солдат назад в лагерь, крыли их на все корки. Бредя назад вместе с остальными, Берн поднял взгляд вверх и увидел молодой месяц, плывущий по чистому небу, словно лодочка. Ветка дерева будто набросила тоненькую сеть на его серебристое сияние, и от этой красоты перехватило дух и на глаза навернулись слезы.
Лязганье трактора удалялось, и в лесу стали слышны тихие голоса. Люди, посмеиваясь в темноте, поднимались к своим тускло освещенным палаткам. В общей суматохе при спуске к дороге Берн потерял Шэма и Мартлоу и теперь, возвращаясь, оказался рядом с сержантом Морганом, сержантом-гранатометчиком, с которым они уже некоторое время дружески кивали друг другу при встречах и постепенно сближались. Сержант был очень порядочным человеком, жизнерадостным и симпатичным парнем. Поднимаясь вместе по склону холма, они поравнялись с полковым штаб-сержантом, с ним Берн практически не виделся с тех пор, как они покинули Бомет.
– Привет, Берн, давненько тебя не видел. Как тебе связисты? Заскочим ко мне в палатку ненадолго, поболтаем. Я слышал, ты собираешься на офицерскую комиссию?
Пожелав им спокойной ночи, сержант Морган скрылся в темноте между деревьями, а Берн последовал за штаб-сержантом к его палатке, стоявшей на холме в глубине леса, немного в стороне от остальных. Внутри тускло горел штормовой фонарь и не было никого, кроме Бартона, ординарца полкового штаб-сержанта. Берн ценил его за некоторые способности, но беда была в том, что благодаря неустанным заботам Бартона за последнее время полковой штаб-сержант нажил себе парочку серьезных неприятностей.
Несколько минут они обсуждали перспективы предстоящего дела, после этого штаб-сержант рассказал, что на завтрашнее утро назначены практические занятия на местности и они направятся туда вместе с остальными подразделениями бригады. Полевой, так сказать, выход с бригадным генералом и его блистательным штабом. Будь уверен, шухер обеспечен на весь день.
– Прикинь, я угораю, – говорил штаб-сержант. – Мое место в обозе с боеприпасами!
– Там вы можете получить по шее не хуже чем в любом другом месте, – заверил его Берн.
Бартон ушел по своим делам, а они продолжили беспредметный разговор как люди, ведущие беседу ради самой беседы.
– Что-то вы сегодня не в себе, – наконец посерьезнел Берн. – В чем дело? Полковник бушует в связи с завтрашними занятиями?
– Полковник, сука, настоящий солдат! Никогда не забывай об этом, – в тоне штаб-сержанта слышались нотки искреннего восхищения. – Не знаю, что со мной происходит. Остопиздело все.
– Нужно держать себя в руках, – ответил Берн так, будто речь шла о погоде. – Вы прямо с катушек слетели, еще когда мы были в Мазенграбе.
– Пиздеж все это…
– Я и не верил, что оно было именно так, – спокойно продолжал Берн. – Но вы же надрались тогда до чертей. А кто может контролировать себя, когда он вдребезги пьян? Но вы действовали правильно с тех пор, как мы покинули Нё-ле-Мин, и сейчас нужно держаться. Мне будет очень жаль, если вы наломаете дров. А есть такие, кто будет очень доволен, и вы дадите им повод…
– Да ладно тебе, Берн. Я не возражаю тебе, но хорош, завязывай. У меня, блядь, своя дорога, и не нужно мне помощи. Это мои собственные похороны. Я знаю, как ведут себя друзья, если человек дал маху. Да нет, я не о тебе. Ты-то не такой. Но пойми, с тебя сейчас никакого проку.
– Да я понимаю, – быстро ответил Берн. – Беда в том, что вам слишком легко все достается, повышения по службе, например. И высокомерия многовато. Вот что реально у вас здорово получается, так это действовать не задумываясь.
Они снова перешли к пустому трепу, и вскоре Берн ушел к себе, поскольку ему предстояло выдвигаться с командой подносчиков боеприпасов.
Мистер Марсден отдал команду, и они построились под прикрытием деревьев, чуть в стороне от дороги. Скрытность мероприятия обеспечивалась темнотой. Последовала очередная команда, они шепотом рассчитались и двинулись в путь. Выйдя из леса, повернули направо, затем еще раз направо и пошли по главной дороге, поднимаясь на холм и немного заворачивая влево.
Сияли звезды, и молодой месяц был похож на узкий серп. Через равные промежутки времени в ночной темноте возникали бетонные столбы линии электропередач. На обратном склоне холма столбы были целыми, с широкими основаниями, перфорированные для уменьшения ветровой нагрузки, конусообразные, как обелиски. Но первый же столб, верх которого возвышался над гребнем холма, был поврежден, дальше все они были разбиты артиллерийским огнем, так что из земли торчали только усеченные основания.
Майи-Майе начинался прямо на вершине холма у перекрестка дорог. Главное шоссе шло прямо через городок в направлении Серра, занятого немцами, другая дорога ответвлялась к Ошонвильру, а третья уходила налево к Коленкану. Сам городок, хотя и сильно пострадал от войны, не был еще до конца разрушен. Немногие оставшиеся там жители пусть и нехотя, но собирались уезжать под напором военных властей.
На входе в городок мистер Марсден ненадолго остановил своих людей и поговорил с военным полицейским. Затем они снова двинулись прямо по шоссе на Серр. Как только миновали Майи-Майе, дорога пошла под уклон, но очень плавно, так что казалось, что они идут по ровной местности. Вокруг была сплошная темнота, и только полотно дороги светлело впереди. Они еще немного прошли по дороге, а затем свернули и двинулись по неровной запущенной местности. Не доходя до перекрестка дорог, у сахарного завода, они остановились у большого полевого склада, известного как Юстон. Мистер Марсден пошел искать кого-нибудь из складских офицеров.
Им предстояло доставить на передовую большое количество боеприпасов. Когда мистер Марсден вернулся в сопровождении складского офицера, приступили к проверке ящиков, приготовленных к переноске. Это не заняло много времени, но даже за такой короткий временной интервал над головой просвистела пара крупнокалиберных снарядов и неподалеку, с характерным звуком попадания в сырую землю, прогремели разрывы. Скорее всего, пытались накрыть батарею. Немного дальше по дороге Берн разглядел две санитарные машины и в коротких вспышках фар скорее угадал, чем увидел, вход в землянку, в которой, вероятно, расположился недавно оборудованный перевязочный пункт. После проверки ящики распределили между бойцами, и, перейдя дорогу, они оказались у начала коммуникационной траншеи, известной под названием Южная Авеню. Берн, уже побывавший здесь накануне, заметил некоторые изменения – огромную воронку от взрыва снаряда. Кратер был размером с хороший пруд, только без воды, а стекающие в него ручейки говорили о том, что появился он совсем недавно.