– Похоже, вы тут не хреново затарились. Только вот фрицы все вокруг пристреляли, разве нет? – подвел итог Пэйси.
Выкурив по сигарете, Пэйси и Хенкин отправились назад в траншею, а Берн еще с полчаса сидел, задумчиво уставившись на дранку, торчавшую из-под обвалившейся со стены штукатурки. Вернулись Шэм и Мартлоу, и некоторое время они предавались пустой болтовне.
Внезапно весь воздух вокруг словно ожил, грохот взрывов заполнил, казалось, весь городок. На мгновение они окаменели от неожиданности. Со стены обвалилась оставшаяся штукатурка, поползла и осыпалась черепица с кровли. Трое солдат съежились, сжались в комок. Грохот приблизился. Один из снарядов ударил в молодежное кафе, и еще один угол здания разлетелся в щепки. От сотрясения остатки черепицы свалились на пол, обнажилась старая, истерзанная обрешетка кровли. Дальше здесь нельзя было оставаться, Берн чувствовал, что его колотит.
– В подвал! – крикнул он, и все, похватав винтовки и уже вынутые из ранцев бутылки с водой, неуверенными шагами двинулись вперед. Берн чувствовал, что задыхается. Снаряды рвались теперь уже по всей площади населенного пункта. А он не знал, как быть с эстафетным постом, и, чувствуя себя последним дураком, решился.
– Я следом за вами, – заорал он и, рванув так, как бегут, спасаясь от ливня, выскочил на улицу. Он свернул за угол и помчался с холма к блиндажу регулировщиков. На склоне, прямо за блиндажом, лежал убитый. Его каска валялась в стороне, а макушку снесло так, что видно было остатки развороченных мозгов. Колинкампсу, похоже, наступал конец, оттуда поднимались клубы дыма и пыли. Берн скатился по ступенькам в блиндаж. Он не сразу смог объяснить, за каким чертом его сюда принесло.
– Сержант, на улице лежит убитый, – пробормотал он.
– А какого хуя ты там делаешь? – откликнулся сержант. – Ты уверен, что он мертвый?
– Так точно, сержант! Ему полбашки снесло. Я с эстафетного поста, посыльный. Я подумал, лучше сообщить, что мы ушли из конюшни и переместились в подвал дома.
– Пойду гляну на этого парня.
Они быстро подбежали к лежавшему на дороге телу и, убедившись, что человек действительно мертв, оттащили его в сторону, затем вернулись в блиндаж.
– Я пошел назад, сержант.
– Лучше б подождал немного, – голос сержанта подобрел. – Вы же знаете, что не положено вам, ребята, ходить поодиночке. Вас должно быть двое.
– Мне лучше вернуться. Я просто не знал, стоит ли нам перемещаться, я первый раз выполняю работу посыльного. Пойду назад, посмотрю, как там мои приятели.
– Хорошо, – раздраженно ответил сержант, непонятно на что сердившийся. – Напишите на двери, где вы находитесь.
Продолжался яростный обстрел, особенно сильный в той части деревушки, что была ближе к Курселю, и дальше вдоль дороги на Майи-Майе. Выбравшись из блиндажа, Берн увидел взрывы возле склада, а прямо над головой рвалась шрапнель. Словно клочья медвежьей шерсти летят – отметил он для себя. Поминая Бога и черта, он направился в сторону Колинкампса, с трудом преодолевая короткий подъем. Пол-улицы было завалено кирпичом и обломками разбитых домов. Ярдах в шестидесяти от него одна из стен внезапно вспучилась и в следующее мгновение обвалилась. Но Берн не смотрел по сторонам. Он поймал себя на том, что снова и снова повторяет на солдатском жаргоне одну и ту же фразу: «Давненько не был я по уши в дерьме», не в голос, а мысленно. Угол его зрения, казалось, сузился до маленькой точки прямо перед ним. Подойдя к конюшне, оставленной ими, он направился прямо к двери, на которой Мартлоу прикрепил записку, под словами «ЭСТАФЕТНЫЙ ПОСТ» пририсовал грубую стрелку, неровными печатными буквами приписал: «В ПОДВАЛЕ» – и направился прямо туда. Спускаясь вниз, он подумал, что вход с учетом обстрела направлен не туда, куда нужно. Шэм и Мартлоу повернули к нему головы, но после света он едва различал в темноте их лица.
– Ну и как там сейчас? – голос Шэма был слегка сдавленным.
– Да ништяк там, – с горьким юмором ответил Берн.
Внезапно он почувствовал крайнюю усталость и опустошенность, сел, повесил голову и пустыми глазами, без единой мысли в голове стал глядеть в пустоту. Снаряды рвались еще какое-то время, но постепенно обстрел затихал, а потом и вовсе прекратился. У Берна появилось ощущение, что земля исходит паром.
Начавшийся мелкий дождик постепенно усиливался, наполняя тишину треньканьем капель. Подвал был уютным и хорошо обставленным, видимо, здесь находили убежище люди поважнее и позначительнее его теперешних обитателей. Единственным недостатком был вход, обращенный прямо на немецкие позиции, и, возможно, именно это неудобство заставило прежних владельцев распрощаться с ним. Но за время своего пребывания здесь они успели смастерить три кровати, закрепив деревянные рамы в двух футах от пола и натянув на них сетку для огораживания полей от кроликов, теперь выполнявшую функцию пружинных матрасов. Вход был завешен куском истертого вильсоновского брезента, и Берн, вспомнив, что видел в конюшне кусок толстой мешковины, предложил принести его и закрепить снаружи.
Они все вместе пошли в свое первое убежище. От конюшни почти ничего не осталось, кроме каркаса, редких досок кровельной обрешетки и нескольких чудом уцелевших на ней черепиц, которые не могли защитить от падавшего дождя. Они выдернули из балок и бревен несколько гвоздей, и Шэм с Мартлоу принялись крепить мешковину к дверному проему. Берн отошел в сторону и обнаружил в помещении подвала отдельную туалетную кабинку. Вернувшись с поста регулировщиков, он оставался молчаливым и задумчивым, так и не рассказав приятелям об убитом на склоне холма. Говорить вообще не хотелось.
– Берн стал таким разговорчивым, – кивнув в его сторону, сообщил Шэм, обращаясь к Мартлоу.
– А ведь не был таким болтуном, когда собирался на этот сраный пост, – поддержал Мартлоу.
– Был, был, – усмехнулся в ответ Шэм. – Потому и пошел туда.
– Если на то пошло, все мы тут болтуны, – примирительно проворчал Мартлоу.
В замечании Шэма все же была доля правды. Вскоре Берн подошел к ним и, проверив крепление занавески, зажег огарок свечи. Мартлоу послали наружу поглядеть, не видно ли оттуда света.
– Скоро нужно будет забирать донесение с передовой, – сказал Шэму Берн. – Думаю, я прекрасно смотаюсь туда один. Хочу попытаться раздобыть пару свечек у каптерщика.
– А я тогда потащу в Бригаду ночное донесение, – ответил Шэм.
Вернулся Мартлоу. Снаружи света не было видно, если занавеси опущены, и, разумеется, свет виден, если они откинуты. Занавеси располагались слишком близко друг к другу, так что вряд ли входящий будет поднимать и опускать их одну после другой. Берн сказал, что придется прикрывать или вовсе гасить свечу, когда кто-нибудь входит или выходит. Поскольку огарок был у них единственным, они загасили его и продолжали разговор уже в темноте. Фрицы подкинули еще три снаряда через равные интервалы времени. Во время обстрела наши пушки молчали, однако теперь, после значительной паузы, ответили тремя мортирными залпами и после небольшого перерыва, для придания большей выразительности своему ответу, добавили еще одну мину, наудачу. Берн взглянул на часы, было начало седьмого.
– Вот это они дали! – восхитился он.
Спустя несколько минут они услышали наверху голоса двух человек, и Мартлоу, поднявшись до половины лестницы, окликнул их. Вошли двое посыльных из Бригады, и, после того как занавесь была опущена, Берн зажег свечку.
– Я уж подумал, вы сдристнули отсюда, когда увидел этот разъебанный сарай, – сказал один из посыльных.
– Я оставил на двери надпись, – не подумав, ответил Берн.
– А мог я ее прочесть? – возразил тот. – Темно, как в жопе. Вот так всегда. Ладно, дернем по паре затяжек, перед тем как топать назад. А вы, ребята, умеете устраиваться с удобствами.
– Первая заповедь хорошего солдата, – пояснил Берн.
Они поговорили об артобстреле. Теперь, когда все закончилось, никто не собирался придавать ему особой значимости.
– В Курсель прилетело всего несколько снарядов, – сказал посыльный. – Мы знали, что все достанется Колинкампсу и складам.
– Ну, я пошел, – сказал Берн. – Не светитесь тут.
– Хуйню не начинай, – засмеялся Шэм.
– Хуйню! Да этот парень правильно зашарил! – возразил посыльный. – Ты ж не хочешь найти тут приключений на свою жопу? Кажись, немчура уже разнюхала, что тут что-то есть.
Берн тоже так думал, но не стал развивать эту тему.
– Один пойдешь? – спросили они.
– Да мы тут почти всегда ходим поодиночке, – ответил Берн. – Ну, пока!
Мартлоу прикрыл свет жестянкой, и Берн отправился в ночь. Темно было, хоть глаз коли, да к тому же лило изрядно, дождь был сильный и холодный. Ему следовало держаться дороги до самого склада, срезать не имело смысла, мокрое полотно дороги было, по крайней мере, хорошо видно, тут поблескивало множество мелких лужиц. Регулировщика не было. Какой-то безотчетный импульс заставил Берна избегать стороны дороги, где он обнаружил убитого, но, взглянув в сторону, куда они оттащили тело, он убедился, что его уже убрали. На складе никого не было, а через пару часов тут наверняка будет не протолкнуться от людей и транспорта. У него был своего рода талант уверенно двигаться в темноте, он был не против дождя, и ему очень нравилась тишина. Сегодня осветительных снарядов было гораздо меньше, а дождь делал их дрожащие ореолы сказочно прекрасными и таинственными.
Он передал донесение, а затем поговорил с капралом Хэмли и штаб-сержантом Корбетом об артобстреле.
– Такие дела… Капитан Моллет теперь вышел из игры, – сказал штаб-сержант.
– А что с капитаном Моллетом, штаб-сержант? – с тревогой спросил Берн.
– Блиндаж накрыло взрывом, на него упала балка и сломала обе ноги. Понадобилось время, чтобы вытащить его, пришлось подкапываться под балку. Хотели использовать пару винтовок для шин, пока его будут нести на перевязочный пункт, но он отказался. «Полагаю, они вам нужнее, чем мне, – сказал он. – Ведь меня придется унести на пару миль отсюда. Не смешите меня». Пока его вытаскивали, он курил сигарету и не проронил ни слова, хотя, безусловно, страдал от боли.