– Святой отец, – поклонившись инквизитору, произнес генерал, – чем обязан?
– Полко… Генерал, доложите королю, что отцы церкви и верные королю лорды подавили мятеж в столице и просят его величество принять делегацию, для того чтобы миром разрешить возникшие недоразумения.
– Я вас понял, святой отец, – вновь поклонился генерал, – немедленно доложу его величеству. Прошу простить, что не пропускаю вас во дворец. Не имею на то указаний, но долго ждать вам не придется. Уверен, что его величество примет вас сразу.
– Ничего, генерал, мы не болеем гордостью. Смирение – это великая благодать для служителей церкви, – прикрыв глаза, ответил иерон.
Полковник кивнул и скрылся за воротами. Через час ворота отворились, и вся процессия прошла во внутренний двор дворцового комплекса.
В приемной остановили всех, кроме отца Оберфалоса.
– Святой отец, – поклонился инквизитору секретарь короля Борис, – прошу вас пройти одного для приватной беседы с его величеством.
Меченосец все правильно понял и пошел следом за бессменным секретарем.
– Как здоровье его величества? – поинтересовался он у секретаря.
– Пока все хорошо. Нападающие, досточтимый иерон, не смогли убить или ранить короля. Он успел скрыться. Вы же знаете, что на него было совершено нападение. Среди прибывших на аудиенцию затесались трое убийц с севера.
– Да, я знаю об этом прискорбном случае от благородных риньеров Виста и Рабса. Сожалею, что все так получилось. Мы проводим свое расследование причин таких событий, и поверьте, не оставим без наказания виновных.
– Его величество всегда был уверен в преданности отцов церкви, – ответил Борис.
Все нужные слова были сказаны. Теперь дело дошло до прямых переговоров и определения условий мира. Этим займутся король и представитель конадриона. Борис услышал все, что нужно, и даст знать королю.
Они вошли в личный кабинет короля. Тот стоял у окна и смотрел во двор. В руке держал кубок с вином. Вид короля был свеж, что неприятно поразило иерона. Король не был задавлен, сломлен или испуган. Нет. Он весело посмотрел на Оберфалоса и не здороваясь произнес:
– Борис, предложи вина досточтимому отцу Оберфалосу. Разговор у нас будет долгим и, как я думаю, продуктивным…
«И сложным», – мысленно добавил иерон и натянуто улыбнулся…
Наместник севера канган Орангон де Ро сидел за рабочим столом в своем кабинете и был явно растерян. В его руках были листы бумаги, которые он перечитывал уже в который раз. Это было донесение одного его личного агента. Орангон читал, но смысл прочитанного не укладывался у него в голове. Он возвращался к началу и принимался читать снова.
В донесении была краткая сводка о событиях последних дней. Указывалось, что арестован Гольц и он дает показания против кангана и отцов церкви. Бирмингем закрыт для выезда и выхода. В городе идут повальные аресты всех прибывших туда наемников. Их кто-то сдал жандармам. Город буквально очищен от шаек воров и грабителей. Тела убитых для устрашения лежат на улицах и площадях. Ландрасах Ла Коше убит Гольцем, и он сознался в преступлении, обвинив в этом кангана, который отдал такой приказ. Отряды людоловов в страхе свернули поиски и покинули округ Бирмингема. Большинство из них подались в Хволь, где предстоит война с еретиками.
По распоряжению нового ландстарха, брата Ла Коше, все войска и стража в провинции подчиняются только ему. Объявлена мобилизация лордов, и никто не осмелился этому противоречить.
Канган отложил исписанные листы и закрыл глаза. Откинулся на спинку кресла. Он наконец смог собраться с мыслями.
Это был конец. Бесславный конец великого начинания, перестройки королевства. Он, канган севера, предан, оплеван и оставлен всеми. Он будет проклят как мятежник и предатель. Его имя изгладится из книги дворянства, как и весь его род. Те, кто вел расследование и «накопал» на кангана, исчезли. И он ничего не смог с этим сделать…
Орангон де Ро был волевым, аскетическим, суровым человеком. Умел переносить трагедии и держать удар. Но то, что на него обрушилось, когда он был так близок к своей мечте, было выше его моральных сил. Отцы церкви, что толкнули его на предательство короля, ушли в тень и выставили его как главного обвиняемого в самом страшном государственном преступлении.
Наместник просидел больше часа и, собравшись с мыслями, вызвал секретаря.
В кабинет заглянул неулыбчивый молодой человек, поклонился и стал молча ждать указаний.
– Позови духовника отца Мерфея, – приказал Орангон, не глядя на вошедшего секретаря.
– Он убыл в столицу по приказу конадриона, ваша светлость.
– Когда? – наместник поднял голову.
– Еще ночью, ваша светлость.
– Крысы побежали, – не скрывая злобы, проговорил наместник. – Можешь быть свободным.
Секретарь, осторожно прикрыв двери, вышел.
«Мне ничего не остается, как покончить со всеми делами», – решил Орангон и достал стопку листов писчей бумаги из секретера стола. Обмакнул перо в чернила и, подумав, принялся писать.
Наместник не вышел к обеду. Не вышел к ужину. А ночью вошедший секретарь нашел наместника мертвым. Все у того же стола. Тело развалилось на кресле. Глаза мертвеца смотрели в потолок. На столе стояла пустая склянка и лежало несколько листов исписанной убористым почерком бумаги.
Секретарь поднес свечи к столу и стал читать.
На одном листе было завещание. Канган все свое имущество завещал королю. На втором листе – список тех, кто участвовал в заговоре. Еще лист содержал информацию о замысле заговора.
Секретарь поставил на стол подсвечник и забрал листы, сложил их пополам и спрятал на груди под рубашкой. Взял подсвечник со стола и вышел из кабинета, плотно прикрыл дверь и направился в покои жены кангана.
Все во дворце наместника знали, что больше восьми лет канган с женой не жил, не заходил на ее половину, и редко кто видел их вместе.
Секретарь без стука вошел в личные покои риньеры и подошел к постели.
– Не спишь? – спросил он.
– Нет, Эдвард. Жду тебя.
– У меня новости, Мельнира, – ставя подсвечник на прикроватный столик, произнес секретарь.
– Интересные?
– Весьма, – он сел на край кровати и стал снимать туфли. – Твой муж покончил с собой. Отравился.
Женщина напряглась.
– Покончил? Когда?
– Сегодня днем.
– А почему?
– Заговор, который он возглавил, был раскрыт. Знаешь, что ему грозило?
– Представляю… А завещание? – всполошилась женщина и приподнялась на подушках. – Оно есть?
– Есть, дорогая. Я взял его с собой. Он все завещал королю.
– Вот же… скотина! Не простил, сволочь. Что делать, Эдвард?
– Я знаю, что делать. Завещание сожжем. Утром поедем к королю и повезем ему вторую бумагу. Там имена всех заговорщиков. Король не будет отбирать все твое состояние. Думаю, половину оставит. Ты же мать его ребенка…
– Которого убил этот дурень, возомнивший себя будущим королем. Эдвард, я хочу, чтобы эта шлюшка Роза, что жила с моим мужем, была изгнана из дворца – и немедленно, в ночь! Гони эту тварь…
– Дорогая, это может подождать до утра? Пусть горничные найдут кангана мертвым. Тогда и выгоним. Мы не знаем, что он умер. Иначе могут возникнуть подозрения, что ты знала про его смерть и, возможно, утаила его письма… Могут провести допрос…
– Ты, как всегда, прав, Эдвард. Ты всегда даешь полезные советы, – женщина со спины обняла своего любовника.
– Скорее же лезь в постель… Нет, принеси сначала вина, мы отпразднуем нашу свободу…
От реки отряд, ведомый Артемом, отъехал на расстояние часа пути и остановился у овражка, в небольшом лесочке справа от дороги. Грованы быстро разгребли снег, создав из навалов подобие стен. Нарубили толстых ветвей и вогнули их, как колья. Обернули пространство парусиной, и получилась большая прямоугольная юрта. Сверху накидали ветви хвойных деревьев и снова насыпали снег.
Действовали умело и споро. Внутри поставили две походные печки, Артем активировал амулеты обогрева. Из саней перетащили сено и шкуры овец. После чего туда пролезли женщины. А Мила с помощью девочки быстро разогрела заранее приготовленную кашу.
Инквизитора развязали и сводили под руки справить нужду. Завели в убежище последним. Тот оглядел всех заплывшими синяками глазами и со стоном сел на указанное ему место.
Все хорошо поели. После ужина пригшотовили отвар из лесных ягод с медом, и девочка разлила всем его по кружкам.
Артем сидел у одной из печей, ближе к выходу, и думал. В эту ночь по пути домой на него навалилось тягостное чувство потери, и он не понимал своего состояния. Грея руки о кружку с отваром, он невидящим взглядом глядел на пылающий огонек амулета и прикидывал в уме, что могло случиться в его отсутствие. Но, сколько ни думал, ничего определенного, вызывающего тревогу, в голову не приходило. Все, что могло случиться, не вызывало у него ответных эмоций. Значит, решил он, это что-то личное. Но что?
Из сумки вылез Свад и на глазах пораженных новых спутников потребовал у Милы свою порцию каши. Любава быстро вытерла холстиной тарелку и наложила ему каши. Налила в кружку отвара. Гремлун понюхал содержимое кружки и поморщился.
– А самогона, что, уже нет? Все выжрали без меня? – грубо произнес гремлун и с недовольным видом сунул полную ложку каши в рот. Затем широко раскрыл глаза. Вытаращился на девочку и громко замычал.
Артем, не оборачиваясь к гремлуну, хлопнул того по спине, и коротышка с мычанием улетел в угол. Выбрался он оттуда злой, как сто чертей.
– Ты зачем меня ударил? – с грозным возмущением подступил он к Артему.
– Я думал, ты поперхнулся, – ответил тот.
– Я не поперхнулся. Эта повариха недозрелая положила мне горячей каши. Я себе весь рот обжег. Вот, посмотри, – и гремлун широко раскрыл рот, показывая красноту.
– Мог бы плюнуть, – не сердясь на гнев коротышки, отозвался Артем. – Пожуй снег, полегчает.