Голодный, но лишенный аппетита, Йозефик после некоторых раздумий решил покинуть ресторан. Тем более со стороны лестницы к нему с воинственным видом протискивался метрдотель. Из-за его пухлого плеча, набравшись храбрости, выглядывал Грюшо.
– Господа, не нужно спешки, я уже ухожу! – крикнул с наглой усмешкой Йозефик. – Господин Талецки просил передать, что в восторге от вашего лосося!
– Господин вир Тонхлейн, господин вир Тонхлейн! – с непонятной тоской воззвал Грюшо. Природа этой тоски так и осталась непонятна Йозефику, который выскользнул из ресторана в диванный зал для курильщиков.
Густые клубы дыма обволокли молодого человека. Звуки ресторана стали далекими и нереальными. Ничего невозможно было разглядеть, лишь несколько нечетких клубящихся силуэтов и несколько тусклых пятен света – все остальное скрадывал душистый сигарный кисель. Йозефик мелкими шажками начал двигаться к одному из светлых пятен, как бы невзначай вытянув вперед руку. Уж очень не хотелось налететь на какой-нибудь предмет мебели и стать предметом для тщательно скрываемых насмешек.
Один из темных силуэтов стал стремительно приближаться к Йозефику. Он гнал перед собой волну дыма, в которой всплывали и тонули безобразные фигуры отвратительных неизвестных созданий. Сокращая расстояние, скрытая дымом фигура увеличивалась в размерах и вскоре уже была на две головы выше Йозефика. Она проскользнула порывом холодного воздуха и горького мускусного аромата явно не табачного происхождения. Волна, поднятая этой тенью, медленно разбилась об Йозефика. Ему показалось, что неведомые животные, отвратительные и злые, бесконечно погибая и возрождаясь в дымном прибое, пытались карабкаться по его пиджаку. Их взгляды стали вполне ощутимыми, даже слишком реальными. И хищными. Инстинктивно прикрыв горло рукой, Йозефик ускорил шаг, но странные дымные фигуры не отстали от него. Последняя из них продолжала цепляться за платок в его нагрудном кармане, даже когда молодой человек зашел в туалетную комнату и закрыл за собой дверь. Дымчатая тварь слабела, таяла и оплывала, как восковая фигурка в печи, но продолжала отчаянно карабкаться вверх. Йозефик испуганно стряхнул ее рукой и удивился ее материальности. Тварь развеялась, оставив лишь легкий мускусное послевкусие в воздухе.
«Вот дела, похоже, кто-то не только табаком балуется, – подумал Йозефик. – Жуть какая». Тут он понял, что этот высокий силуэт определенно мог принадлежать только одному человеку. Тому странному типу, встреченному им на перроне. Сердце на догадку среагировало нервно. Йозефик подошел к раковине и тщательно умылся холодной водой. Потом внимательно посмотрел в зеркало. Под пиджаком по его жилетке снизу вверх ползли единой массой сотни дымчатых тварей, подобных той, от которой он только что так легко избавился. Он чувствовал их вес, он чувствовал, как они цепляются за его одежду, и чувствовал холод их ненавидящих взглядов. В ужасе Йозефик скинул пиджак и начал забавно махать руками, будто отбиваясь от пчелиного роя. Несмотря на внушаемый ими ужас, дымчатые твари особой физической подготовкой не отличались и были развеяны в дым без особых затруднений. Но свое дело они сделали. Так напуган Йозефик не был, пожалуй, никогда в жизни.
– Что за дьявольщина? – бормотал он, вновь и вновь плеская в лицо холодной водой и вглядываясь в свое отражение в зеркале. – Что это за такое? Во что это меня втянули-то? А? А? А?
Йозефик надел пиджак и зашагал по туалетной комнате, ворочая мыслями, которые то судорожно цеплялись за разум, то, наоборот, куда-то улепетывали при попытке их подумать.
«Жил-жил, не тужил, и тут на тебе! Получите и распишитесь! – почтовая аналогия подстегнула мыслительный процесс Йозефика. – Вот оно! Это все дядюшкино письмо. Нет, это все дядюшкина смерть! Смерть? Как там было? Дорогой Йозефик, я умер… так-так-так… Третий день лета – похороны. Он знал, когда умрет. Откуда он знал, когда умрет? Современная медицина может гарантировать смерть только плюс-минус неделя. А он знал. А как он мог знать? А так, что знал! Знал, что его хотели убить, и он написал письмо. Кто хотел? А кто меня хотел убить? Вот дела! – разнервничавшийся Йозефик влетел в одну из кабинок и уселся в позу мыслителя. – Вот дела! Меня тоже… того… хотят. А вот пса! Пса им на палке! Я вир Тонхлейн! Вир Тонхлейн! Я им… того!»
Громко хлопнула дверь туалетной комнаты, и раздались чьи-то шаги. Маленькие семенящие шажочки. Йозефик, не бросая вольных мыслей, почему-то уселся на своем хладном троне, скрестив ноги и упершись руками в колени. Несмотря на то что он был полностью поглощен жарким внутренним монологом и анализом сложившейся ситуации, от реальности все же не отмахнулся и внимательно прислушивался к таинственному посетителю, в первую очередь для того, чтобы самому не издать лишнего звука. Посещение общественного туалета – это бой двух подводных лодок. Необходимо сохранять акустическую маскировку и отстреляться, не выдав себя противнику[6]. Таинственный посетитель не был осведомлен о правилах игры. Его семенящие шажки перешли в быстрый топоток, прерываемый только хлопаньем дверей кабинок. Хлопки приближались к временному укрытию Йозефика, и ему стало не по себе.
Дверь виртонхлейновского укрытия распахнулась, чем привела его в замешательство. Перед ним стоял спутник необъятной дамы, столь ловко оскорбленной Йозефиком. Маленький человечек трясся от смеси гнева и нерешительности. С его намертво сжатых маленьких кулачков срывались капли мутного пота. Привстав на цыпочки, чтобы выровнять разницу в положении, он прокричал, как актер заштатного театра в трагической постановке:
– Ага! Вот и вы, подлец!
– Уважаемый, вы, должно быть… того… совсем. Какое право вы имеете нарушать мое уединение? – возмутился Йозефик. – Между прочим, это неэтично.
– Не вам судить об этике, негодяй. Как вы смели угрожать даме? – В глазах мужичонки заискрилось бешенство.
– Поверьте, и в мыслях не было. Я вообще никакой дамы не заметил, – съязвил Йозефик, и, похоже, напрасно.
В потной ладошке заступника оскорбленных министерских жен тускло блеснул маленький револьвер. Его дуло выписывало замысловатые траектории, ни одна из которых, впрочем, не давала повода усомниться в том, что мишенью является вир Тонхлейн. Йозефику впервые в жизни угрожали оружием, может, поэтому он сразу не оценил серьезности сложившейся ситуации. Появилось ощущение, что такая нелепость не может происходить с нормальными людьми. Ну кто может додуматься в другом человеке дырки дырявить, да еще когда тот сидит в такой нелепой позе? Подобную чепуху молодой человек отказался воспринимать за нечто заслуживающее внимания.
– Сейчас вы примете вот эти таблетки, – процедил сквозь зубы мужичонка. – И я буду считать инцидент исчерпанным.
Он протянул Йозефику пузырек с красными пилюлями, на этикетке которого красовался череп с перекрещенными костями и надпись: «Хранить в недоступном для детей месте».
– Это, случаем, не те конфетки, от которых стало дурно законному мужу вашей дамы? – с подозрением спросил Йозефик и неожиданно разозлился: – Ты что, обалдел совсем? Ты как смеешь мне угрожать? Я этого так не оставлю! Я до министра дойду!
Его оппонент опешил и опустил револьвер. Глядя по сторонам, он пытался найти какой-то достойный ответ.
– Что, думаешь, на потолке написано, а? – ядовито осведомился Йозефик и просто забрал у стыдливо понурившегося мужичонки револьвер и пилюли. – В плохую компанию ты попал, милейший. Если бы это были мои проблемы, я бы держался от них подальше, – поучительно сказал он, покидая свой хладный трон.
– Я не хотел, честное слово. Это все она. Роковая женщина, невозможно устоять. Невозможно.
Йозефик посмотрел сверху вниз на морально поверженного соперника. Неожиданно для самого себя он понял, что проявление кем-либо слабости не вызывает у него ничего, кроме презрения и желания и вовсе раздавить страдальца. Он даже тряхнул головой, чтобы прогнать злые мысли. Вир Тонхлейн никогда не думал, что способен на жестокость, а потому списал все на чувство голода. Это отвратительное плотское чувство ему уже порядком надоело. Больше всего, конечно, угнетала регулярность, с которой оно о себе напоминало.
«Надо скорее отправляться на фуршет в машинное, раз уж Вил пригласил, – подумал Йозефик. – Рестораны – это не мое явно. Наверняка там, внизу, у нормальных людей есть нормальная еда. Это ж надо додуматься, доедать фрикасе, в котором этот чудак Талецки плясал. Он же этими ботинками до этого по перрону ходил. Вот гадость».
Йозефик и не заметил, что обуявшей его задумчивостью пытался воспользоваться, как выяснилось, не до конца сломленный мужичонка. Он робко, как воспитанная собака за колбасой, тянулся к револьверу и пилюлям, преданно заглядывая в глаза вир Тонхлейну.
– Кхм-кхм.
– Извините, я больше не буду.
– Посидите здесь, подумайте о своем поведении, сударь, – строго сказал Йозефик и затолкнул мужичка в кабинку. – Вам это пойдет на пользу, – добавил он и захлопнул дверь.
– Это не я, это все она. Она роковая женщина… – Неожиданно голос из кабинки перешел в рыдания. Неудавшийся защитник поруганной чести рыдал профессионально, но с душой, а специфичность обстановки лишь способствовала улучшению акустики.
Слушать в туалете рыдания Йозефику показалось странным, тем более это был не женский туалет. Благодаря книгам и лентам синематографа он был уверен, что представители более истеричной половины человечества посещают туалетные комнаты исключительно для того, чтобы излить в слезах и завываниях свои муки неразделенной любви или боли предательства. Надо было возвращаться в каюту, и он пошел к двери, но вовремя вспомнил про свою добычу. Не стоило расхаживать по поезду с ядом и револьвером наперевес. Хотя такую малютку наперевес ухватить было проблематично. Ядовитые пилюли Йозефик без всяких колебаний выкинул в мусорное ведро, а вот с револьвером расставаться не хотелось. Детские воспоминания об играх в войнуш