– Кто все эти люди? – со скучающим видом спросил он дворецкого.
– Это друзья вашего дядюшки, неужели среди них нет ваших знакомых?
«Ага, доставай блокнот и записывай, сейчас я всех сдам», – усмехнулся про себя Йозефик.
– Даже сам дядя Йивентрий с натяжкой входил в число моих знакомых. Я знал о его существовании, но не более того. Откуда же мне знать его товарищей?
Дворецкий просветлел лицом. Похоже, то, что у Йозефика и Йивентрия не было общих знакомых, чрезвычайно его радовало. Это было не обычное человеческое злорадство, а радость от предвкушения близкой победы.
Траурная процессия затянулась в двери склепа, а Йозефик и дворецкий пошли во двор замка. Во дворе появился погребальный костер. Он был сложен из бревен, за которыми прятались старые покрышки. Многочисленные гости не спеша расходились по двору в поисках мест, откуда будет получше видно. Стены замка уже были заняты ребятней.
Дворецкий довольно фамильярно взял Йозефика под локоть и отвел к стульям, установленным для скорбящих родственников. Точнее, к одинокому стулу. Молодой человек вырвал руку и сел на стул, положив ногу на ногу.
«Ни в грош меня не ставите, – зло думал он, оглядывая с вызовом посматривающие на него холеные лица. – Хромой уткой считаете. Что-то вы тут уже решили, все поделили небось без меня. Ладно, посмотрим».
Он воинственно положил руку на кобуру. Ощущение прохладной серебряной застежки под рукой придавало уверенности и успокаивало Йозефика. Но окружающие продолжали его раздражать.
Лето наконец дало о себе знать. Солнце выглядывало из-за шпилей замка и злорадно припекало траурно разряженную публику. По двору растекался кислый запах пота, смешанного с парфюмерией и косметикой. На лицах, шеях и декольте многих дам потрескалась штукатурка.
Тени трусливо поджались под своих владельцев. Наступил полдень. Темная процессия вытянулась из склепа и медленным, торжественным шагом двинулась к погребальному костру. Йозефику показалось, что они сейчас затянут заунывную песню и воздух, помимо аромата надушенных потных дам и прокуренных кавалеров, наполнится ароматом тлена и пепла. Но этого не случилось. Шествие тянулось полном молчании, не считая грязных словечек, оброненных спотыкающимися и наступающими друг другу на пятки участниками.
Несколько человек помоложе вскарабкались на костер и сбросили вниз веревки. Их привязали к украшенным черными кружевами носилкам с телом господина Йивентрия вир Тонхлейна. Его тело затаскивали на погребальный костер, как большой шкаф через окно. Кто-то зычно командовал:
– Раз, два, три! Взяли! Раз, два, три! Взяли! Смотри, куда тащишь, вона его на бок перекосило! Закиньте его обратно на носилки! Да не топчитесь вы по покойнику, ботинки провоняют!
– Это какой-то кошмар, – шумным шепотом возмутилась дама за спиной у Йозефика.
– Да, дорогая, дурные похороны, – поддержал ее обрюзгший мужчина с густо напомаженными волосами.
– Не нравится, так идите и ищите своего покойника и хороните его, как вам вздумается, – не оборачиваясь сказал Йозефик.
За спиной у него возмущенно фыркнули, так что у него даже шляпа на лоб съехала, но промолчали.
Тело покойного тем временем затащили на костер. Участники траурного шествия встали отдельной группой и странно поглядывали на Йозефика. Все было готово к началу церемонии погребения.
Дворецкий протиснулся через толпу к Йозефику и, согнувшись в три погибели, шепнул ему на ухо:
– Сударь, вы должны запалить костер. Вот вам спички.
Йозефик принял у него коробок и, краснея, прошел к костру. Им овладело нечто вроде боязни сцены. Он чиркал спичками, но они или ломались, или тухли. Те, которые все же разгорались, были не способны поджечь почему-то сырой хворост. Глядя на последнюю оставшуюся у него спичку, молодой человек подумал, что это диверсия или же саботаж.
– Клодвиг, скажите шоферам, чтобы принесли газолина, – крикнул он стоящему с подчеркнуто безучастным видом дворецкому. – А то мы тут весь день провозимся.
В толпе зрителей послышался неодобрительный шепоток. И вообще начались какие-то разброд и шатание. Многие из участников транспортировки тела покойного приступили к поминкам. То и дело они прикладывались к своим запасливо захваченным фляжкам и довольно крякали.
Шоферы организовали в толпе проход и устроили по нему передачу ведер с газолином, как на пожаре ведер с водой, только с противоположными намерениями. Йозефик осуществлял общее руководство и стоял, заложив руки за спину. Запах газолина наконец забил ароматы кипящих на солнце духов, и он жестом дал понять, что горючего достаточно.
Он чиркнул последней спичкой. Она разгорелась, и только тогда у Йозефика появились некоторые сомнения в разумности своих действий. Он опасливо переводил взгляд с лужи газолина, которая плескалась у кончиков его ботинок, на вскоре собирающуюся обжечь ему пальцы спичку.
Йозефик вир Тонхлейн кинул спичку. Еще до того как она упала, он развернулся и пошел от костра. За его спиной с гулом в небо вознесся огненный столб. Терзаемое порывами горного ветра пламя металось по всему двору, как радостная, дружелюбная собака, и лизал гостям лица, руки и другие неприкрытые участки кожи.
Занялись покрышки, и пополз густой черный дым. Замковые стены покрылись копотью, а одежды гостей стали еще более траурными. И вид у них теперь был действительно скорбящий. С перекошенными лицами и слезящимися глазами, они пытались убраться подальше от костра. На припаркованных во дворе автомобилях полопалась и закурчавилась краска. Увивавший стены дикий виноград уже кружился по воздуху кислой золой.
Йозефик не обращал внимания на огонь и дым. После его феерического прибытия в Келпиел-зи-Фах бушующее во дворе пламя не произвело на него должного впечатления. Он стоял и не щурясь смотрел в огонь. В его пылающих глубинах нечетко просматривался силуэт дядюшки. От жара его тело уже начало подниматься, и Йозефик смог разглядеть что хотел.
«Раз-два-три-четыре-пять-шесть. Серебряные с изображением солнца. Ну а теперь действительно хватит с меня».
Он развернулся и пошел в замок, не обращая внимания на мечущихся закопченных гостей. В пламени костра что-то засвистело, и раздался хлопок, будто кто-то очень рассерженный хлопнул дверью. Йивентрий вир Тонхлейн тоже посчитал, что дальнейшее присутствие на этом мероприятии не требуется, и удалился.
Хлопья еще валились с неба, будто черный снег. Они покрывали не только башни и стены Хлейнглогта, но и крыши и улочки Нюрлига и окрестные горные склоны. Владельцы уличных кафе и торговцы фруктами впали в полагающийся на похоронах траур помимо своего желания. Таких убытков они не несли, даже когда во время Герцогских войн Нюрлиг поочередно брали штурмом все кому не лень. А кому совсем не лень, то и по нескольку раз.
В Каминном зале Хлейнглогта начался пир горой. На длинных столах возлегали изжаренные до костей могучие туши уже трудно определяемой видовой принадлежности. Между ними жались лишенные всякого внимания миски с салатами и фруктами. Прислуга черпала вино кувшинами прямо из бочек, которые были свалены грудой в центре зала, и беспрестанно наполняла бокалы гостей.
Чумазые, как кочегары, гости начинали пировать с оттопыренными мизинцами, вилками, ножами и в человеческом облике. После нескольких приторно грустных тостов в исполнении людей, по всей видимости, незнакомых с покойным, дело пошло на лад. Расплескивалось все больше воспитанности вместе с хмельным вином во время тостов. Проливалось все больше самоуважения вместе с пенным пивом на грудь. И вытиралось о подолы платьев и фалды фраков все больше жирных пальцев человеческого достоинства. Гости превратились в грязных животных, дерущихся за куски жирного мяса и валяющихся на столах и под столами.
Йозефик сидел во главе стола. Рядом с ним стояла урна из черного гранита с прахом его дядюшки. В ее крутых боках отражалось пиршество. Молодой человек со смесью ужаса и презрения смотрел на пир. Когда раздались выстрелы, а вслед за ними истеричный женский вопль, он покинул зал. Дворецкий насмешливо посмотрел ему вслед. Как только Йозефик скрылся из виду, Клодвиг уселся за его место во главе стола. Он наложил в нетронутую тарелку салата и принялся его усердно поглощать, насмешливо поглядывая на озверевших гостей.
Из узких окон кабинета была видна вереница покрытых сажей и оттого черных, как сама ночь, машин. Йозефик знал, что в них лежат вповалку, рыгают и пускают газы убитые горем гости. Такого отвращения к кому-либо он никогда в жизни не испытывал. Сейчас он страстно желал, чтобы мост над ущельем обвалился и железные коробки с отвратительными тушами рухнули в бурлящий внизу поток. Течение выбросило бы их кости на берег где-то очень-очень далеко от замка Хлейнглогт. Может, это бы немного очистило это место от скверны.
Но мост никуда обваливаться не собирался из-за чьих-то там переживаний. Это был вообще довольно черствый в душе мост. По нему продолжали катиться автомобили, и ледяной горный ветер сдирал с них сажу и облупившуюся краску и уносил грязным вихрем в долину. Наступил вечер.
Йозефик в поисках поддержки постучался в чемодан к Йойку. Тот уже выбросил крысу за, так сказать, порог и дрых без задних лап. Молодой человек вытащил огромного хищного грызуна и уселся с ним в кресло. Он гладил жесткую, грубую шкуру зверя и смотрел на урну с прахом своего дядюшки. В голове кружилось множество мыслей, но все они были какие-то бестолковые и мало связанные с реальностью. Среди них не было ни одной мечты.
В дверь постучались. Вошел дворецкий. За его подчеркнуто скорбным лицом Йозефику чудилось ядовитая злорадная рожа. Йойк у него на руках, почувствовав недовольство хозяина, навострил уши.
– Сударь, прибыл адвокат. Пришло время огласить завещание, – сказал он и якобы покорно поклонился, бросив на Йозефика взгляд исподлобья.
– Хорошо, Клодвиг, пусть войдет, – сказал Йозефик.
– Но он с другими возможными наследниками и исполнителями последней воли покойного господина Йивентрия ждут вас в библиотеке.