Холл освещали светильники, показавшиеся Йозефику очень любопытными. По форме они походили или на васильки, или на сполохи пламени, а может, были плодом их необычного союза. От них исходил голубоватый свет, однако не казавшийся холодным. Такое освещение украшало бугристые оштукатуренные стены вычурными переливами теней, в которых даже человек, напрочь лишенный фантазии, увидел бы сказочных животных или замки чародеев. Йозефику игра теней напомнила колыхание тумана в глубинах леса. За стойкой регистрации деловито копошился портье в светло-голубой жилетке. Он так сосредоточенно разбирал почту и отмечал что-то в журнале посетителей, что даже не заметил, что его круглая шапочка с серебристым ободком съехала на затылок.
Йозефику, чтобы привлечь внимание портье, пришлось звякнуть в стоящий на стойке звоночек. Это был первый случай за время путешествия, да и вообще в жизни, когда молодой человек воспользовался звонком, чтобы отвлечь ночного портье от дел, а не попытаться разбудить. Это, пожалуй, был самый деловитый и несонливый ночной портье в мире.
– Доброй ночи, господин! – бодро приветствовал Йозефика портье и не мигая уставился на сидящего у того на плече Йойка. Затем он шмыгнул носом и добавил: – Рад вас приветствовать в «Заячьей норе» и в Заячьем Ручье в целом.
– Я хотел бы снять номер до утра. С душем, ужином и завтраком, – устало сказал в ответ Йозефик, но все же постарался вежливо улыбнуться. Улыбка получилась жалкая и сморщенная. Портье же в ответ расцвел таким оскалом, что карта теней на стенах изменилась от блеска его зубов. Он пролистал книгу, поставил в ней галочку и выложил ее перед Йозефиком.
– Господин, вот тут впишите свое имя и поставьте подпись. К сожалению, в нашей гостинице нет номеров с душем, но во всех есть ванные комнаты. Как скоро вы бы хотели поужинать?
При упоминании ванны у Йозефика в голове завизжал хвалебный хор всем богам подряд. Он и представить не мог, что хоть в одном из городков в бесконечном Бурнском лесу есть ночлег с ванной. Не ведерко с проделанными гвоздем дырками, подвешенное в покосившемся сарае, а настоящая ванна. Даже ванная комната. Близость этого сладостного достижения цивилизации заставила ссадины и ушибы, полученные в недоразумении с оборотнем, заныть в разы сильнее.
– А у вас есть такие пузырьки смешных форм со всякими пахучими штуками? – с робкой надеждой спросил Йозефик. – И халат пушистый?
– Конечно, есть, господин. Мы же не в лесу живем.
Услышав это, Йозефик схватил ручку и размашисто вписал себя в журнал. От волнения его временно покинул дар осмысленной речи. Он экспрессивно поманил портье рукой и только и смог сказать:
– Веди!
Дважды просить не пришлось. Портье было приятно, что его услуги кому-то так нужны. Было приятно быть нужным, и вообще ему льстило всякое внимание. По идее, такое поведение должно вызывать подозрения. Йозефик последовал за ним без всяких раздумий. У него болели ссадины и ушибы, а то, что не было ссадиной или ушибом, ныло от усталости. Даже уши, казалось, налились свинцом и вот-вот стянут с головы по полскальпа.
Номер был на третьем этаже, и, по правде сказать, Йозефик подумал, что на последних ступеньках у него что-нибудь гадкое и неремонтопригодное треснет в колене, он медленно завалится на бок и кубарем покатится по лестнице до самого низа, а потом еще ниже – в преисподнюю. А за ним по ступеням будет грохотать чемодан из кожи не священных шаунских крокодилов. Но обошлось. Финальный рывок он выдержал и теперь вожделенно оглядывал номер. Его взгляд остановился на кровати и замер. Захотелось подойти и лечь.
– Господин вир Тонхлейн, вы в порядке? – взволнованно спросил портье.
– А? Я еще здесь, как хорошо… – отрешенно отозвался Йозефик.
– Вот ванная комната, вот пузырьки, вот халат. Пушистый, – устроил краткую экскурсию портье. – Когда подавать ужин?
Ужасно не хотелось возвращаться из мира фантазий, в котором вместо облаков летают подушки, а перинные холмы покрывают снежные покровы одеял, но бренные заботы оказались достаточно соблазнительными, чтобы Йозефик снизошел до них. Он посмотрел на портье, будто первый раз увидел его, и попытался сообразить, сколько же ужинов мог бы сейчас съесть.
– Меня зовут Хорши, – раскачиваясь на носочках, сказал портье, чтобы хоть что-нибудь сказать. Его начало беспокоить поведение нового постояльца. Через Бурнский лес и так нормальные люди не ездят, так тут еще и ненормальный не нормальный попался.
– Хорши… Хорши… – Йозефик дегустировал новое имя, а портье настороженно пятился, пока не уперся спиной в выключатель. Лампы погасли, и в ломте засунутого между штор лунного света остались гореть только глаза Йойка и портье. – Хорши! Давай-ка сразу три ужина! Кхм… В смысле пожалуйста.
– Хорошо, господин вир Тонхлейн. Когда подавать? – спросил из темноты портье.
– Через час, да… Да, пожалуйста! – ответил быстро раздевающийся Йозефик.
Портье затравленно царапал стену, пытаясь найти выключатель. Когда свет включился, он увидел мелькнувший в ванной бледный виртонхлейновский зад со смачным иссиня-черным синяком с желтым ореолом, затем дверь захлопнулась. Раздалось журчание воды и возбужденное бормотание. С кровати на него смотрела огромная белка с запачканными кровью лапами. От нее пахло мясом и псиной. По спине портье пробежали мурашки. Шерсть на его загривке встала дыбом. Он глухо зарычал, не сводя взгляда с белки, подобрал разбросанную по полу одежду вир Тонхлейна и пятясь вышел.
Йозефик не смог дождаться, когда ванна заполнится полностью. Теперь он ощущал себя китом на мелководье. К счастью, вода постепенно прибывала, покрывая все большее число синяков и ссадин. Вир Тонхлейн начинал млеть. Он придирчиво разглядывал пузырьки с диковинными пробками и притягательным содержимым и не мог сделать выбор. Однако поднимающиеся вместе с уровнем воды еловые иголки, мелкие веточки и сухие листики черники, которые прицепились за время лесного путешествия, мешали по-настоящему насладиться гигиеной. Медленно растущий на дне ванны миниатюрный сад камней и другого неплавучего добра тоже взгляд ласкать не собирался. Когда откуда-то выплыл труп большого жука, Йозефик не выдержал и плеснул из каждого пузырька по чуть-чуть и старательно вспенил воду. Его накрыл ароматный пенный айсберг, грязную подошву которого, к счастью, было не видно.
От воды теперь поднимались дурманящие пары, которые вместе с накопившейся усталостью нагоняли сладкую дремоту. Сопротивляться было невозможно. Йозефик несколько раз проваливался в сон. Просыпался он от того, что начинал набирать воду носом, издавая особенный всасывающий дребезжащий звук. Тогда он возвращался в исходное положение с видом: «Где я? А я и не сплю!»
После очередной побудки Йозефик заметил, что уже досиделся в воде до того, что его пальцы стали похожи на разварившиеся морщинистые сосиски. Тогда он приступил непосредственно к мытью. Что он насыпал и влил в ванну, неизвестно, но эффект это оказало поразительно обезболивающий. Благодаря этому он лишь тихонько шипел, скрипел зубами и молил богов о смерти, пока оттирал от себя не отвалившуюся сама собой грязь.
На двери ванной комнаты висел крючок. На крючке висел халат. Халат был настолько пушист, что у Йозефика сердце замерло. Он, закатив глаза от удовольствия, закутался в этот чудовищно огромный халат и побрел в комнату. Полы волочились, как за королем мантия, над воротником торчала только его взъерошенная макушка, смахивающая на многозубчатую корону, да и в целом он чувствовал себя не меньше чем герцогом.
К сожалению, герцог опоздал на герцогский пир. Йойк уже поел. Из всех трех порций ужина он выел все мясные продукты. Нельзя его винить за заботу о здоровье хозяина, ведь нет ничего хуже, чем после долгой утомительной дороги съесть сочный бифштекс. Куда полезнее слопать три порции тушеной капусты с черным хлебом и запить это сочной водой из вазочки с цветами, ведь настоящий друг спасет и от десерта, и от чая.
Йозефик был сейчас не склонен портить себе настроение, а потому безропотно принялся чавкать капусту. Иногда он все же бросал на белку осуждающие взгляды, но вскоре понял, что Йойк и сам уже раскаивается. А раскаивался он буквально по швам. Он лежал на спине, придавленный собственным пузом, и даже не мог пошевелить хвостом. Иногда его тяжелое дыхание переходило в жалобный стон. Но он продолжал следить за каждой вилкой квашеной капусты, которую съедал Йозефик. Он считал и запоминал.
Голод был утолен, хоть и на компромиссных условиях. Можно было наконец-то лечь спать. Но, как всегда, в голову полезли мысли одна другой важнее и интереснее. Вир Тонхлейну сначала захотелось сходить на площадь посмотреть, как бьют часы, потом он захотел узнать, с какой крыши лучший вид на город на рассвете, а потом, наконец, решил помыть Йойка. На последней мысли он и остановился. Это было действительно необходимо сделать. К тому же сейчас белка была беспомощна.
Йозефик дружелюбно улыбнулся и медленно пошел к Йойку, приговаривая, какой тот хороший мальчик, как ему надо помыться и тому подобную ложь. Глаза вир Тонхлейна выдали все его злодейские планы, и белка попыталась сбежать. Даже пальцами пошевелила.
Дикие вопли и скрип когтей по фарфору и кафелю, звон стекла и треск рвущейся ткани разбудили всю гостиницу. Когда все затихло, было слышно, как толпа потихоньку расходится от двери номера. Слышалось шипение задуваемых факелов, щелчки предохранителей и скрип вил по потолку.
Йозефик вышел из ванны без халата. Этот прекрасный мохнатый уютный халат сейчас кто-то с ненавистью додирал из мелких клочков в совсем мелкие. Через несколько мгновений послышался тихий храп из ванной, а потом и в комнате кто-то сладко засопел.
Ночью Йозефику снились кошмары. К нему кто-то подкрадывался, тяжело дышал и царапал когтями по мостовой. Что-то выло и хлопало огромными крыльями на ветру, а в глаза бил мертвенный лунный свет. Он бежал, но не мог убежать – так всегда во сне. Он кричал, и это удавалось. Но потом его грудь придавила черная бесформенная тень, и не осталось ничего. Мертвенный свет угас, накрыла тяжелая жаркая тьма.