От своей пламенной речи Сьомирина даже на несколько мгновений согрелась, и по ее щекам разлился младенческий румянец. Йозефик посмотрел на нее с опаской и только и смог что кивнуть.
– То-то же. Ах, какая удача! Посмотри дорожный знак. Муцрюг! Судя по названию, это целый город. Ванна, платье, еда! – звонко возвестила Сьомирина. Настроение ее кардинально переменилось на восторженно-радостное. Она поспешила им поделиться с Йозефиком, таким образом проявив себя как человек общительный, щедрый и независтливый.
– Возрадуйся, Йозефик вир Тонхлейн! Я вижу вывеску таверны. Настоящей таверны! Куда ты рулишь? Давай прямо туда. Ах, ты хоть знаешь, чем таверна отличается от этих ваших гостиниц?
Йозефик буркнул что-то неразборчиво. Дорога в Муцрюге в жутких корчах мутировала в улицу, и в данный момент под колесами бился в агонии этот переходный этап.
– А тем, дорогой мой адвокат и спаситель, что в таверне подают действительно горячую еду!
Глаза Сьомирины сияли, как недокуренные окурки в ночи. Стоило машине остановиться у потемневшего от веков сруба таверны, как она выскочила на улицу. Под ее ногами плеснулась холодная лужа, и она тут же впрыгнула обратно на сиденье. Она беспомощно смотрела то на лужу, то на дверь таверны, то на Йозефика. В ее животе печально мяукнул умирающий кот. Вир Тонхлейн вышел из машины и, распахнув свою дверцу как можно шире, сделал приглашающий жест.
– Прошу, сударыня, на этом берегу сухо.
Сьомирина скользнула по сиденью и уже собиралась вылезти из машины, когда перед ее лицом мелькнул распушенный хвост и раздался возмущенный писк. Проспавший всю дорогу Йойк вскарабкался на плечо хозяина, попутно перекосив на нем костюм и затянув галстук так, что Йозефик поперхнулся.
– Эта твоя белка… Нужно было ее съесть, пока она спала, – сердито сказала Сьомирина и ущипнула грызуна за упитанный бок. Вопреки ожиданиям, пальцы Сьомирины остались там же, где и выросли. Йойк лишь довольно хрюкнул и дернул задней лапой.
Трактир назывался «Дом честного Гуйома». Об этом гласила вырезанная из цельного куска древесины вывеска, буквы на которой были выкрашены в жуткий розовый цвет. Йозефику вспомнилась вспоротая бочка, увиденная в пламени пожара, погубившего вокзал Келпиела-зи-Фах. Внутри было жарко и сухо. От доброго тепла хотелось сладко зевать и блаженно улыбаться. Йозефик и Сьомирина заняли стол в одной из задрапированных ниш, где облачение девушки собрало бы меньше благодарных зрителей. Желающих могло бы оказаться довольно много, если бы кто-то еще присутствовал в этом заведении. Девушка даже не успела нетерпеливо поерзать, как подошел кельнер.
– Гуйом я. Признаюсь сразу… Меню рискнете? Э? – Кельнер со шлепком бросил на стол два пласта практически сырой свиной кожи, покрытой татуировками. – Еда простая, не знать лучше – тогда вкусно. Э?
Это «Э?» он произносил гнусавее некуда, в то время как вся остальная его речь отличалась вызывающими доверие тембрами.
– О милый Гуйом, скажи, что все горячее! – радостно воскликнула Сьомирина и даже подпрыгнула на месте. – Мы с дороги очень замерзли и проголодались. По пути в Муцрюг покормить никто не может. Э?
«Э?» у нее получилось исполнить правильно, и прозвучало оно вполне органично, а не так, как обычно выходит у туристов, пытающихся сойти за своих.
– Конечно! Как вас ждал! Э? Бывали уже? Э? – Кельнер улыбнулся от уха до уха и хлопнул Йозефика по плечу. – Э?
– Не доводилось, – кисло улыбнулся Йозефик.
– Он у вас больной? – хриплым шепотом спросил кельнер у Сьомирины. – Что он это? Э?
– Он адвокат, – засмеялась Сьомирина, а потом подмигнула и добавила: – Э? А теперь, милый Гуйом, сделай так, чтобы мы не могли встать из-за стола.
– Все. Понял. Несу. Э? – выкрикнул кельнер, проворно пятясь на кухню.
Йозефик приподнял меню за краешек и ругнулся. Его уколола не до конца опаленная щетина.
– Что-то у меня нехорошие предчувствия по поводу этого заведения, – сказал Йозефик, когда дверь кухни захлопнулась за кельнером. – Мне почему-то кажется, что все встречные-поперечные в конце концов оказываются в подвале, где их превращают в угощение для следующих жертв или в обложки для меню. Тебе так не кажется?
– Где же это тебя жизнь помотала, что ты так о людях думаешь? – спросила с осуждающими интонациями Сьомирина.
– Ты правда хочешь знать? Так вот, последние несколько недель моя жизнь…
Сьомирина захлопала в ладоши и обрадовала мир белоснежной и довольно клыкастой улыбкой. Молодой человек был смущен таким бурным одобрением его желания поделиться с кем-то своими тяготами и заботами или, проще говоря, вволю пожаловаться. Однако причиной радости оказался быстро обернувшийся на кухне Гуйом, который нес к их столу большой поднос, уставленный тарелками, блюдами и горшочками в несколько слоев. Причудливые посудные пагоды опасно раскачивались. Йойк следил за машущей ему с вершины одной из них хорошо прожаренной куропаткой как загипнотизированный.
– Э? – только и сказал кельнер, раскидав по столу блюда, будто крупье карты. – Приятного. Э?
– Ты наш спаситель, милый Гуйом! – поблагодарила Сьомирина и набросилась на еду.
Жизнь Йозефика вир Тонхлейна до данного момента была хоть и не голодной, но и не обильной. Заключение в интернате приучило его есть без лишних раздумий и как можно больше в каждой отдельной ситуации. Кроме того, он усвоил урок, что продукцию Луприанской кондитерской фабрикаты следует по возможности держать подальше от пищеварительной системы. За время обучения в Университете Лупри и проживания над «Шорохом и порохом» он научился есть максимально много еды на минимально малые деньги. Сейчас он был голоден. Он насытился в считаные минуты. Во рту осталось приятное послевкусие от гуляша, сочной куропатки, сыра и почти полного кувшина пива. Вкусы ползали по его рту, то причудливо перемешиваясь, то вновь обретая свою независимую простоту.
Способность же Сьомирины поглощать пищу, откровенно говоря, шокировала молодого человека. Чего уж там, даже Йойк был в шоке. Ведь эта изящная девушка умудрялась не только расправляться с содержимым своей тарелки, которое постоянно пополнялось, но и оттаскивать от еды прожорливую белку. Несколько раз она в самый последний момент выхватывала у Йойка из-под носа то, что приговаривалось грызуном к пожиранию. В итоге зверь клацал зубами в пустоту и эту же пустоту сидел и пережевывал с видом недоуменным и печальным. В конце концов, когда желудок Йойка уже был набит пустотой до предела, он сполз на скамейку и вперил в Сьомирину две укоризненные бусинки.
– Фто? Ну фто?
– Я поражен твоим аппетитом. Он как-то не вяжется с твоей комплекцией.
– А с моей комплекцией вяжется детство в сиротском приюте, жизнь на улице, бродяжничество и две недели в гнусной камере на одной воде и плесневелом хлебе? – сердито спросила Сьомирина и пододвинула к себе поближе тарелку с мясными рулетиками с грибами.
Йозефик предпочел заткнуться и не лезть в чужую миску. Он налил себе еще стакан пива и пил его неторопливо под аккомпанемент позвякивающей посуды и отчетливо слышных звуков, похожих на цоканье языком, с которыми Йойк хлопал печальными глазами. Голод Сьомирины внезапно пропал вместе с остатками еды на столе. Она воспользовалась салфеткой с изяществом придворной дамы и изысканно икнула. На ее лице появилось мечтательное выражение.
– Вот это, я понимаю, жизнь, – сказала она и вопросительно посмотрела на Йозефика.
– Ага. Хочешь добавки?
– Нет, благодарю, давай сразу перейдем к десерту, – не уловив издевки, ответила девушка и помахала рукой скучающему за стойкой на пару с кроссвордом Гуйому. – Мы готовы к десерту. Э?
Кельнер кивнул и скрылся на кухне. Потом внезапно прибежал обратно и вписал в кроссворд какое-то словечко.
– Мне нужно отойти, – шепнул молодой человек и с трудом выбрался из-за стола. – Йойк, сиди тут, охраняй даму.
Йозефик прошел через зал к неизбежному заведению. На обратном пути он не устоял и все-таки посетил подвал, в который вела узкая лестница. Вопреки его ожиданиям и выработавшейся за время путешествия привычке, никаких человеческих туш или бутылок с маринованными глазами там не было. Там вообще ничего интересного не было. Полки, уставленные консервированными персиками, жутко смердящая бочка с квашеной капустой и непременный элемент каждого приличного чердака или, как в данном случае, подвала – ржавый чугунный утюг.
Все выглядело таким скучным, что Йозефик сразу заподозрил неладное. Особые подозрения у него вызывала бочка.
– Так я и поверил, что тут только капуста, – бурчал себе под нос Йозефик и ковырялся в бледных овощных лохмотьях дулом револьвера. – Ага. Так я и знал. Вот оно. Это же… огурец.
«Боги, я превращаюсь в параноика», – думал Йозефик, возвращаясь к столу.
За время его отсутствия в качестве десерта был подан ягодный пирог размером с крышку канализационного люка. Сьомирина возбужденно примерялась к нему ножом. На краю стола стоял большой медный чайник с керосиновой горелкой под ним. Его бока были украшены барельефом, изображавшим осаду какого-то города, в ходе которой защитники активно применяли кипяток.
– Отличный пирог. Я о таком даже не мечтала, – сказала Сьомирина, перекладывая на свою керамическую тарелку внушительных размеров кусок. – Тебе положить?
Ответа она не дождалась, чем обрекла Йозефика на переедание. Чашки наполнил темный ароматный чай. Одним своим видом он превращал любые воспоминания о холоде и промозглом дожде в уютные байки, которые так приятно врать у камина.
– В Хлейнглогте много каминов, наверное, – мечтательно сказал Йозефик. – Один есть в гостевой комнате, один в кабинете, огромный очаг на кухне. Обязательно их все посмотрю. Я никогда не мог подумать, что у человека может быть столько каминов, и вот на тебе… А во дворе можно запалить огромный костер – я пробовал!
Сьомирина забралась на скамью с ногами и обеими руками держала чашку с обжигающе горячим чаем. Она уже отогрелась и перестала шмыгать носом. По ее чуть сонному виду было понятно, что она не прочь послушать сказок. Наводящими вопросами она выудила из Йозефика его краткую биографию и хронику его последних приключений. Он рассказал ей про геноцид фаршированных тараканами трупов в Луприанском психиатрическом хосписе строгого режима № 29. Рассказал, как их знакомство с Йойком чуть не перешло исключительно в пищеварительную плоскость. Долго размахивал руками, изображая события, предшествов