авшие роскошному крушению «Темной ночи» и пожару на вокзале Келпиела-зи-Фах. Выложил некоторые подробности о похоронах Йивентрия вир Тонхлейна, особенно уделив внимание описанию криптели, которая на него самого произвела неизгладимое впечатление. Про путешествие по Бурнскому лесу он особенно не распространялся и вообще назвал сравнительно занудным. И наконец, подвел свой рассказ к фразе: «Ну, а дальше ты знаешь».
Пока Йозефик развлекал ее рассказом, девушка умудрилась слопать весь пирог, не считая куска на виртонхлейновской тарелке. Теперь они с Йойком по очереди бросали на него завистливые голодные взгляды.
– Так ты что, правда вир Тонхлейн и у тебя есть замок, предки каких-то дел наделали и вообще? – удивилась Сьомирина. – Я-то думала, это ты для красного словца на арене заливал. Еще удивилась, как быстро ты научился песками пользоваться. На арене правду в чистом виде говорить как-то не принято. Смотреть неинтересно будет.
– Так ты там врала? – поперхнулся чаем Йозефик. – Никаких родителей нет убитых и ты просто контрабандистка?
Лицо Сьомирины стало каменным.
– Я тоже говорила правду. К сожалению, это все правда. И мне лично от такой правды жить довольно тяжело.
– Извини. – Йозефик почувствовал себя крайне неловко.
– Да ладно тебе. Скуксился сразу, – неожиданно заулыбалась Сьомирина. – Давай сюда свой пирог, и я посчитаю, что инцидент исчерпан.
Сконфуженный молодой человек отодвинул от себя тарелку с нетронутым пирогом.
– Моих родителей и правда оборотень загрыз, только я этого не видела. Я этого даже не знала долгое время – приюты часто скрывают прошлое своих воспитанников. Несколько месяцев назад я эту информацию чуть не клещами из бывших соседей вытащила. Все спрашивали: «Что, тебе лучше станет, если узнаешь?» – Сьомирина прожевала кусок пирога и отхлебнула чаю. – А ведь и правда полегчало. Нашла в архивах Бамлийского городского сыска материалы по этому делу. Хорошо хоть, тогда у багосов[14] еще не было штатного фотографа. Тогда, наверное, на весь город один «Шварк» приходился. Описаний, которые дали свидетели, хватило с лихвой, чтобы понять, как выглядел тот конкретный оборотень. А потом дело техники: я скопила денег на дорогу, а у Заячьего Ручья меня поймали и кинули в камеру. А потом пришел мой спаситель и кормилец. – Она подхалимски улыбнулась.
– Почему-то в Заячьем Ручье мне твой рассказ показался намного трагичнее, – сказал Йозефик и жестом дал знать Гуйому, что неплохо бы повторить пирог.
Кельнер принес еще один огромный пирог и с глубоким уважением посмотрел на Сьомирину. Добавки в его заведении просили крайне редко. Сьомирина, довольная тем, что ее подхалимаж принес плоды, деловито принялась резать и раскладывать лакомство по тарелкам и заново наполнила кружки чаем. Только тогда она соизволила ответить Йозефику:
– Это все магия сцены.
– И все?
– Если вкратце, – улыбнулась Сьомирина. – Технические подробности тебе будут неинтересны, а я их, если честно, и не знаю. Почти никто в мире уже не знает. Разве что в Рьёмьне, но он закрыт.
– Магия с техническими подробностями – ну и сочетание, – фыркнул молодой человек. – Как чудище из-под кровати с карьерными планами.
– А что тебе не нравится?
– Магия должна быть какой-то волшебной, что ли, чтобы фьють – и готово. – Йозефик взмахнул рукой.
Сьомирина задумчиво посмотрела на молодого человека и даже на некоторое время перестала жевать и потеряла бдительность. Этим тут же воспользовался Йойк и, воровато озираясь, утащил под стол горсть крошек. Как жалок он был в своих глазах в этот момент!
– Как бы тебе объяснить, чтобы не обидеть, – начала она. – Вот представь, как бы восприняли люди твой автомобиль или револьвер веков пять-шесть назад?
– Сожгли бы меня?
– А за что?
– От зависти.
– Ну, еще подумай.
– За колдовство?
– Именно. А ведь колдовства-то и нет в машинах вовсе… Хотя нет, твой драндулет – неудачный пример, в нем ведь соли как в море. Но в обычных машинах колдовства нет.
– Какой еще соли?
– Это потом, – отмахнулась Сьомирина. – Так вот, нет в обычных машинах колдовства, а лишь технология, которая кажется чудом неискушенным. То же и с песками театров – сложнейший механизм, состоящий из мириад нитей, пронизывающих наш мир и не только… Там еще и пара демонических созданий прилагается, скованных золотыми цепями в безликом ужасе внешнего космоса… И немного тех же солей и… Ну ты понял.
Сьомирина заметила, что Йойк нагло воспользовался ее отлучкой в мир грез, и принялась наверстывать упущенное. Она лопала пирог, пила чай и с издевкой смотрела на строящего печальные глазки грызуна. Йозефик понял, что больше из нее ни слова не вытянуть.
– Ну их. Не знаю, как ты, но я объелся и хочу спать. Так что давай сосредоточимся на скучных бытовых делах. Тебе нужна одежда, а то на меня косо смотрят. И помыться тебе стоит.
Сьомирина, не переставая жевать, показала Йозефику кулак и сдвинула брови. Потом заулыбалась и ткнула пальцем в сторону двери с улыбкой, полной детской радости и остатков пирога. Наконец она прикончила пирог и допила чай. Затем вскочила из-за стола, оправила на себе мешок из-под картошки и затараторила про отличный магазин готового платья буквально в квартале отсюда.
– Гуйом его очень советовал. Именно там ему шьют меню! – добавила она, в общем-то, не возражающему Йозефику последний аргумент.
– Хочешь сменить картошку на ветчину?
– Ах, как смешно. Идем, пока не стемнело.
На пороге таверны Йозефик остановился. Выходить на мокрую холодную улицу совершенно не хотелось.
– Может, ты без меня справишься?
Сьомирина с кислой миной переминалась на склизких ступенях крыльца и критически рассматривала полноводные лужи, которые преграждали путь к магазину одежды.
– Нет в тебе компанейского духа, вир Тонхлейн, – шмыгнула она носом. – Пес с тобой, и сама справлюсь. Скажу, чтобы счет прислали к Гуйому.
Она решительно зашлепала по лужам.
– Если к моему возвращению ты не договоришься о комнате с теплой постелью и камином… И если к моему возвращению не будет набрана горячая ванна, я…
– Ты простудишься, – сказал Йозефик с наглой улыбкой и демонстративно закрыл дверь таверны.
Он замер, держа ручку двери и думая о чем-то приятном. Когда у него прямо за спиной раздался голос Гуйома, он тряхнул головой и обернулся с потерянным видом.
– Ночевать собрались? Э?
– Э… Да.
– Это правильно. Дождь всю ночь лить будет. Всякое на дороге случиться может в такую погодку. Э? Так я готовлю комнату? С большой кроватью? Э? Э?
– Что это за инсинуации? Нужно две большие кровати! – слишком быстро огрызнулся Йозефик, и его уши предательски заалели.
Глаза кельнера лукаво заблестели. Он молча ушел, тихо мурлыкая себе под нос какую-то похабную песенку. Поднявшись по лестнице, он обернулся и с хитрой улыбкой еще раз издал свое характерное «Э?». Йозефик вернулся к столу. Он лениво потягивал чай и жевал пирог. Иногда ему казалось, что со второго этажа он слышит чье-то сдавленное хихиканье.
В одиночестве сидеть было очень скучно. Все познается в сравнении, поэтому Йойк теперь на полноценного собеседника не тянул. Молодой человек рассеянно погладил грызуна. Тот все еще издавал глазами звук включенных поворотников.
– Готова комната! – с другого конца зала крикнул Гуйом. – Ванна на газолиновом ходу. Не забудь заглушить, прежде чем лезть. Э? А то уваришься. Э?
Некоторое время кельнер наслаждался своей удачной шуткой и, похоже, повторял ее про себя, чтобы обязательно при случае вновь ею воспользоваться. Но в следующий раз он будет умнее и обеспечит себя более благодарной публикой, чем какой-то кислый адвокат и плаксивый грызун.
Йозефик, чуть волоча ноги, поднялся в комнату. Он чувствовал себя как-то странно. Усталость наваливалась на него не со стороны бренного тела, а шла изнутри. Из самого-самого что ни на есть «нутра», которое обычно мы зовем «я».
– Йойк, это дождь или я состарился? – спросил Йозефик у повисшего на дверной ручке зверя.
Дверь распахнулась, и Йозефик вошел в комнату. Из большого окна на него смотрело монотонное серое небо. На стекле дрожали капельки тумана. В комнате у противоположных стен стояли две просторные кровати, застеленные чистым неотбеленным бельем с тусклой красной вышивкой по краям. В углу стояла небольшая керамическая печка со стеклянной дверцей топки. Рядом в круглой корзине лежали одинаковые, одно к одному, поленья. Возле окна стоял круглый стол на толстой ножке и три небольших кресла.
Молодой человек прошел к окну и задернул шторы. Затем он зажег газолиновую люстру и в ее теплом желтом свете почувствовал себя куда лучше. В комнате было довольно зябко, поэтому он решил растопить печку. Занятие оказалось на удивление интересное и веселое. Вид живого огня, лениво облизывающего поленья, разгонял грустные мысли. Йозефик пододвинул стул поближе. Он скинул ботинки, снял шляпу и развязал галстук. Через некоторое время к нему на колени вскарабкался Йойк и свернулся тяжелым кряхтящим комом. Они сами не заметили, как уснули.
Сон попался из разряда умеренных кошмаров. Участвовать в нем, может быть, неприятно и даже гадко, но с воплями посреди ночи от них не вскакивают. Йозефику снилось темное душное помещение, чьи стены лоснились чернотой вне нереально четкого круга света от камина. Камин постоянно менял свои размеры, чем крайне нервировал молодого человека. Из темноты приходили темные матовые силуэты с лежащими на лицах могильниками пыли. Они говорили с ним. Задавали непонятные тяжеловесные вопросы, суть которых ускользала мгновенно, и требовательно ждали ответа, а не получив его, резко разворачивались и уходили. Отчего-то Йозефику казалось очень важным отвечать на вопросы пыльных плоских гостей правильно, но ведь он их даже не понимал. Если уж на то пошло, то он сомневался, что знает язык, на котором они говорят. Он сел в кресло перед камином и закрыл лицо руками, пытаясь собраться с мыслями. Ему на плечо легла чья-то рука. Он обернулся и увидел лицо Йивентрия вир Тонхлейна. Таким он его помнил… Да, он его помнил! В детстве. Вот это да, раньше Йозефик вообще не воспринимал своего семиюродного дядюшку как часть жизни, с которой не хотелось бы расставаться. Кошмар, уловив настроение молодого человека, ловко подстроился под ситуацию. Лицо Йивентрия начало стремительно стареть, окоченело и, наконец, загорелось. Глаза дядюшки стали похожи на два вареных яйца, и тут он стиснул его плечо еще сильнее.