перебредания солей, принцип предвысвожной очистки. Вот помяни мое слово: весь этот Заячий Ручей на соли разводят. Туда им и дорога. Браслет мой захотели, ишь чего!
– Сьомирина!
– Ах, да. Ты же любопытный у нас. – Она хихикнула. – По герцогствам прокатилась волна перемен. Всю знать лишили привилегий, где-то состояние изымали, а кое-где, в том же Лупри, например, еще и головы. Сказать по правде, эти самые Лупри этого заслужили, но зачем и остальных туда же – непонятно. Хотя все понятно – деньги. Теперь всем правят деньги. Смешно даже. По земле ходят боги, золотыми цепями во мраке космоса скрипят непостижимые твари, растет Бурнский лес, дуют Ветра, а люди трепещут при виде одних лишь денег. Обидно, правда?
Йозефик посмотрел на дрожащую нижнюю губу и увлажнившиеся глаза Сьомирины. Душераздирающее зрелище. Он приобнял ее и тихо сказал:
– Но ты ведь знаешь правду, а это, по-моему, самое важное на свете.
– Знать правду? – всхлипнула она.
– Для меня главное, что ты ее знаешь. Вот так. Так что утри слюни, то есть, я хотел сказать, слезы.
Сьомирина вытерла слезы рукавом. Звякнул браслет.
– Да, это хорошо. – Она улыбнулась, о ее только что вспыхнувшей печали напоминала только искрящаяся слезинка на щеке, которая быстро таяла. – Хорошо. Палату упразднили, про Орден забыли. Орден и сам не очень-то высовывался. А потом случилась практически катастрофа. Начали разграблять старые могильники солей, запечатанные последними верными сотрудниками Палаты. Уничтожать соли-то никто не умеет. И вот эти мародеры теперь ходят в своих балахонах черных и солят все, за что заплатят больше. Результат гарантировать они не могут, так как все тайны вживания утрачены. Может, и поезд твой рухнул из-за их неумения. Одно непонятно: зачем они воют? Зачем вся эта бутафория? Хотя кто нынче платит деньги за то, что продают без красивого фантика?
Теперь и Йозефику стало грустно. Действительно, как можно жить в этой круговерти рождений и смертей, покупок и продаж, когда за этим нет ничего стоящего познания? Даже богов ему стало жалко, всех до одного. Их ведь променяли на какие-то бумажки.
– Пусть их, нечего из-за дураков расстраиваться, – подытожила Сьомирина. – Ты прав. Главное, что мы знаем. Давай остановимся. Поешь спокойно, а то еще брякнешься у меня в голодный обморок. Да?
Впереди между деревьями забрезжило свободное пространство. Сначала куски голубого неба между деревьями даже немного напугали вир Тонхлейна. Еще бы, столько времени находиться в объятиях Бурнского леса и вдруг вырваться на почему-то теперь кажущийся чужим простор.
– Давай где-нибудь тут в лесу в сторонку съедем, а то не хочется что-то так вдруг не пойми куда вываливаться.
– Я согласна. Как-то прикипаешь к этому лесу, хоть он и пугает, правда?
– Вот только пугает меня больше это прикипание. Так недолго и одичать. Обрасти бородой, перестать мыться. Я-то ладно – переживу, но вот тебе борода точно не к лицу.
Сворачивая на идеально круглую полянку, Йозефик наслаждался звонким смехом этого странного внезапного создания рядом с собой.
«И откуда такие только берутся? – с неким восторгом вопрошал он. – Эй, боги, она не из ваших?»
Машина важно вползла на краешек полянки и чувственно утонула бампером в сочной зеленой траве. Пока Йозефик сверялся со всякими приборами по поводу того, выключил ли он этот стальной агрегат, Сьомирина стащила сапоги и с радостным визгом выскочила. За ней вразвалочку выполз Йойк, доковылял, обозначая свое местоположение только кончиком хвоста, до середины полянки и тяжко плюхнулся на свой мохнатый зад. Девушка восторженно посмотрела по сторонам и крикнула:
– Свобода!
Йозефик отчего-то почувствовал себя этаким респектабельным отцом семейства, который вывез своих домочадцев на природу. У умеренно ужравшихся слоев населения славного города Лупри считалось очень модным совершать автопрогулки. К этому их за считаные месяцы приучила реклама этих самых авто. С важным усачом, пышкой в безвкусном платье и безумно улыбающимися отпрысками. Виртонхлейновское самолюбие уже было начало тешиться, но тут он спохватился, вспомнив про Ветер и про то, что «они знают правду».
– Какой чудной бывает природа! – крикнула ему Сьомирина с другого конца полянки. – Посмотри, как лес растет: дерево к дереву, а тут ни с того ни с сего такая чудесная поляна. Да еще с травой. Тут же ельник, откуда тут траве взяться?
– Это дивизионный миномет такие плеши оставляет. Мне друзья из «Шороха и пороха» рассказывали. Некоторые из них бывали примерно в этих местах в Предпоследнюю. Может, где-то по этим деревьям и косточки их друзей висят.
Сьомирина испуганно остановилась и поджала одну ногу.
– Лучше тебе, вир Тонхлейн, сказать мне, что это не так. Я могу и истерику устроить. Мне это несложно, когда страшно.
– Это шантаж. Даже неприкрытый!
– Мне правда страшно, чурбан ты неотесанный! – в голосе девушки появились нездоровые нотки.
Йозефику стало неимоверно хорошо. Маленькая месть за маленькие манипуляции. Выждав еще с минуту ее испуганные взгляды и маневры утомленной цапли, он небрежно обронил:
– Это явно был шальной снаряд. По одному-то они не летали. Если бы сюда лупили, тут бы не полянка была, а целое поле.
– Точно? – внимательно глядя ему в глаза, спросила девушка.
Йозефик ее взгляд выдержал с идиотской ухмылкой. Она осторожно опустила ногу и на цыпочках подбежала к машине.
– Выходи давай, нечего трусить. Видишь, Йойк спокойно валяется, а у него наверняка чутье на опасность и аппетит до гадости всякой есть.
Из-за высокой травы Йозефик не видел, что его верный лохматый товарищ в данный момент всасывает гадюку, как макаронину. Сьомирина этого тоже не видела, но какое-то странное предчувствие заставило ее надеть сапоги и вообще запереться в машине.
– Сьомирина, что ты как ребенок? Я пошутил. Это не воронка, а чудная природа. Может, это след пятачка космического кабана, чьи клыки разрывают ткань бытия…
– Какого еще кабана? Не неси вздор. Там нет ничего похожего на кабанов. Если бы ты хоть что-то об этом знал, то понял бы, насколько нелепо звучат твои слова.
– Ладно, тогда это кострище кристального пляшущего огня, вокруг которого в вечной агонии бьются тени его рабов, а свозь пространство плывут потухшие следы сбежавших демонов безвременья. – Йозефик как мог литературно рассказал о своем опыте созерцания мира через странные очки профессора Виглю.
Сьомирина удивленно посмотрела на Йозефика.
– Откуда ты знаешь?
– Ничего я не знаю! Ляпнул первое, что в голову пришло, – соврал Йозефик. – Вылезай из машины, и устроим пикник.
– Нет, – сказала она и отвернулась.
Йозефик даже опешил. Как-то это слишком уверенно и коротко прозвучало, на его вкус. Одно слово – и в нем целый ответ. Очень емкий по своей сути и смертельно-ледяной по эмоциональной окраске. Молодой человек оказался в довольно затруднительном положении, так как после так отвеченного нет возобновить разговор как ни в чем не бывало было трудновато.
– А если мы переедем на другое место, ты выйдешь из машины? – осторожно спросил вир Тонхлейн.
– Что за глупый вопрос, конечно, выйду. Мне просто не нравится это место, неужели непонятно? Здесь зло очень.
– Это, наверное, от Йойка исходит, – попытался пошутить молодой человек и поспешно добавил, обратив внимание на то, что шутка провалилась: – Но все равно давай переедем на другое место. Менее круглое и зеленое.
С точки зрения отдельно взятого Йозефика вир Тонхлейна, переползание на машине с одного места на другое на столь незначительное расстояние было лишено всякого смысла и было до того символично, что хоть в музей религии и атеизма ставь. Машина вроде бы даже окончательно не завелась, а молодой человек уже ее заглушил на какой-то замшелой плеши рядом с большим корявым валуном. Между деревьями была видна довольная тем, что внушает такой ужас окружающим, изумрудная круглая полянка. Лично для себя Йозефик решил, что от мест, которых боишься, надо бежать куда как усерднее и дальше. Лучше всего увеличивать дистанцию всю оставшуюся жизнь. Ведь только увеличение дистанции может вам гарантировать, что она уже точно не сократится.
– Тут тебе больше нравится? – спросил Йозефик и, не став ждать ответа, вышел из машины – Нет. Поехали отсюда, мне тут не по себе. Дурное место.
Вир Тонхлейна и правда как-то покоробило, стоило ему сделать несколько шагов в сторону камня. Какое-то незначительное изменение дыхания привело его в полноценный ужас. Еще бы: его собственное дыхание в этом месте изменилось, даже не проконсультировавшись с ним, своего рода председателем директоров воздухообменной компании. Сьомирина восприняла это как шпильку в свою сторону. Щеки ее вспыхнули. Она решительно вышла из машины и подошла к камню. Йозефик заметил, что ей тоже не по себе: она слегка повела плечами, будто пытаясь сбросить руку неприятной персоны.
– А как по мне, тут замечательно! – заявила она. Глаза ее пытались вглядеться в подкрадывающийся страх и потому ни на чем не фокусировались, но все же она упрямо осталась на месте и даже неуверенно шлепнула ладонью по камню. – Хорошее место, чистый воздух, и никаких мин и даже рассказов про мины.
– Это неудачное место для упрямства и бравады, госпожа Похлада, – осторожно подходя к ней, практически подкрадываясь, как спасатель к самоубийце на карнизе, мягко сказал Йозефик. – Давай переедем еще разок. Там не нравилось тебе, тут не нравится мне, сейчас быстренько найдем место, где не нравится Йойку, и пес с ним.
Йойк резвился на вершине подозрительного булыжника. Он ворочался в покрывающем камень седом мху, как собака в коровьей лепешке, и громко фыркал. Как тварь, рожденная и воспитанная в ужасающих гнусных глубинах Парка Лупри, он не знал слаще доли, чем с головой изваляться в потусторонней мерзости и древнем зле. Не то чтобы место это было средоточием нечестивой мерзости, скорее, это был ее уездный филиал, не более того, но все же родные межмировые струны так приятно взъерошивали шерсть.