К счастью, на его пути не попадалось чудовищных обитателей этого богохульного города. Даже кошек и собак не было видно. Ну еще бы, ведь их должны были сожрать задолго до крыс, как решил молодой человек. Голова Йозефика функционировала все хуже. Он периодически забывал, где он, кто он, зачем он сюда пришел и даже свой почтовый индекс. Иногда только его глаза принимали более-менее осмысленное выражение и тогда он шептал:
– Сьомирина, пс-с-ссы…
На его пути попалось крохотное уличное кафе, перед которым стояли столики с окровавленными зонтиками. Повсюду были разбросаны чьи-то потроха. За одним из них сидела тварь в пышном красном платье с двумя своими маленькими ублюдками. Их губы и руки были измазаны кровью. На столе стояла миска, из которой торчал до боли знакомый хвост, покрытый пятнами еще не застывшей крови.
Йозефик пошел вперед на негнущихся ногах и захрипел:
– Йойк! Йойк… Пс-с-ссы! Йойк… Пс-с-ссы… С-с-с-с!
Тварь в платье издала нечеловеческий вопль, от которого у молодого человека потемнело перед глазами. Он схватился за лицо и в ужасе заорал. Он метался, опрокидывая столы и стулья, как раненый зверь, пока не налетел на столб. Йозефик упал. Он лежал и бессильно всхлипывал, пока зрение не начало возвращаться к нему. Тварь со своими отпрысками исчезла. На земле среди разгромленной мебели лежала треснувшая миска. Из нее медленно вытекала темная кровь, и на дне лежала лишенная кожи голова белки. Йозефик взвыл. Его животный вопль пошел гулять по переулкам, пока не достиг главной площади. Музыка и пение на несколько мгновений прервались, но потом грянули с новой силой.
Йозефик пошел на звуки темного веселья. Он с ужасом представлял, что эти нечеловеческие твари могли сделать со Сьомириной. Если им было под силу живьем обглодать такую опасную тварь, как Йойк, так, значит, у этой хрупкой девушки вообще не было шансов выжить. Он, стискивая зубы, думал, что сейчас ее пытают на главной площади на потеху толпе.
– Может, они даже дают мелким ублюдкам срезать с нее кусочки кожи. Чтобы они учились… Да, они учат своих ублюдков, – жарко шептал он, и его руки мелко дрожали, он тискал револьвер, как салонная барышня платочек. – Но ничего, ничего. Милая Сьомирина, они поплатятся. И за Йойка, и за тебя… Пс-с-ссы!
Нетвердой походкой Йозефик шел к площади. Шум и свет стали невыносимыми. От переполнявшей пространство музыки и пения голова гудела как колокол. Перед глазами мелькали глумливые лица ряженых в красное тварей. По их коже проскальзывали буруны, будто какие-то пронырливые паразиты играли друг с другом в догонялки. Они кричали и скалились, но, завидев Йозефика, будто каменели. Чувствуя грязную лапу ужаса у себя на сердце, молодой человек продолжал идти вперед. Не успевал погаснуть один огненный цветок салюта, как его место в небе занимал новый, беспрестанно освещая бледное, покрытое гадким потом виртонхлейновское лицо.
С приближением к площади число тварей росло. Многие уже не обращали внимания на шатающегося и бормочущего вир Тонхлейна. Он сам не заметил, как чудовищная красная толпа поглотила его. Он чувствовал прикосновения их омерзительных тел, жаркое влажное дыхание и жестокие удары копыт по его крайне грязным туфлям. Ощущение направления пропало напрочь, так же как и на поле ужасных кустов. Йозефик все сильнее прижимал револьвер к груди, чувствуя, что растворяется в этом горячем красном бульоне праздника зла.
Ноги уже не держали его, он висел на толпе, запрокинув голову, и нес бессильным сухим голосом какую-то околесицу. На некоторое время он потерял сознание, но окровавленные, нашпигованные паразитами твари этого не заметили. Их нечестивая клика уже приняла вир Тонхлейна и медленно переваривала. Они ликовали! Он медленно опускался в глубины толпы и не имел никакого желания этому противиться. Неприятная, но ненавязчивая смерть, заразительно зевая, ждала последнего вир Тонхлейна.
Музыка и пение, если отвратительные доживотные вопли можно назвать пением, стали стихать. Площадь залило предвкушение. Затишье перед бурей. Одна тварь, на рукав которой Йозефик пускал слюни, с издевательской заботой вытянула его из заманчивых объятий смерти под копытами и поставила на ноги. Молодой человек медленно раскрыл воспаленные красные глаза. Ему в лицо издевательски скалилась козлиная рожа в пятнах крови.
– Чтоб тебя приподняло и шлепнуло! – просипел Йозефик.
Он скривился от омерзения и попятился от твари. Сейчас он готов был поклясться, что увидел в глазах этого ужасного существа недоумение и обиду.
Тут из центра площади донеслись безумные восторженные крики. Волна оглушающего шума накрыла Йозефика с головой. Вся площадь орала и судорожно дергалась, что-то вцепилось во внимание толпы мертвой хваткой и выжимало из нее всю древнюю и злую силу. Салют лупил длинными очередями по изможденному ночному небу. Йозефик, оглушенный и ослепленный, из последних сил пытался собрать мысли в кучку. Он был совершенно сбит с толку и немного по-детски недоумевал, зачем ему присутствовать на темном обряде посреди проклятого ничто, под кроваво-красным небом, плотно стиснутым розоватыми поганками с синюшными шляпками.
– Поганки… Песьи поганки… – бурчал он и пялился на револьвер.
Из-за неплотно прикрытой двери подсознания выскользнула нелепая конструкция, которую, не будь он так изможден, разум мог бы оформить в полноценную мысль.
– Поганка… Сьомирина! Ах вы псы! – заорал вир Тонхлейн.
Он же должен был спасти ее, но, похоже, не успел. Теперь он должен был отомстить, а вместо этого стоял в бурлящей толпе и медленно превращался в ничто или даже хуже чем в ничто – в одну из этих тварей. А ведь эти твари погубили Сьомирину.
Йозефик скривился от ненависти. С преогромным трудом он отодрал левую руку от ствола револьвера и, тяжело дыша, стал протискиваться к центру площади. Твари, заметив страшное оружие, которым он размахивал перед собой, расступались в стороны. Было видно, что настроение у них испортилось. Однако остальная толпа продолжала свое нечестивое веселье. Ну ничего, он был готов навсегда стереть оскал с их проклятых морд. И у него для этого есть отличный револьвер. Раз он им тыкает во все стороны, значит, он у него есть. Логично.
В центре площади возвышался высокий помост, украшенный по кругу лишенными кожи головами животных. На некоторых шипели и плевались егисийские свечи различных типоразмеров и пород. По настилу стелился непроглядный багровый дым, в котором мелькали блестящие спины похожих на пиявок чудовищ. А еще там была табуретка. Архитипичнейшая деревянная табуретка, чьим обычным местом пребывания была, скорее всего, кухня.
На табуретке, облаченная в струящееся белоснежное платье, стояла Сьомирина. Ее кожа и волосы источали теплое золотое сияние, казавшееся самим спасением в полыхающем вокруг красном пожаре ужаса. Ее лицо было строгим и прекрасным, но главное – оно было живым. Она с очень серьезным видом смотрела на что-то медленно двигающееся в толпе.
Йозефик очень быстро расплакался. Буквально в один момент его лицо покрылось слезами, слюнями и соплями, как у заправской истеричной школьницы. Тупое отчаяние оставило его. Сейчас он просто-напросто еще раз спасет Сьомирину от разъяренной толпы, и они уедут в сторону заката или рассвета – что там сейчас по расписанию – на роскошном «Клоперблох-Ажимо». Все снова будет замечательно.
Теперь, когда у него перед носом трясла наживкой надежда, Йозефик точно знал, что следует сделать. Он пойдет и пристрелит ту тварь, которой эта толпа уродов сосватала его Сьомирину. Тогда все эти чудовищные выползни из доисторической тьмы разбегутся с трусливым визгом и на веки вечные скроются в своих вонючих норах. Ну, или где они там гнездятся.
Когда есть простая и четкая цель, дело спорится. Йозефик, не обращая внимания на жуткую головную боль и неимоверный жар, который буквально пожирал его тело, усердно работал локтями и протискивался туда, откуда, он уже чувствовал это, наползало древнее зло. Он не стеснялся раздавать пинки направо и налево и позволял себе беспрестанно неприлично выражаться в адрес оскорбленно гундосящих тварей. Вдруг толпа кончилась. Без ее поддержки Йозефик не удержался и шлепнулся на покрытую потрохами брусчатку. К счастью, револьвер так крепко прилип к своему хозяину, что потерять его было откровенно проблематично.
Борясь с тошнотой, головокружением и явным нарушением координации, Йозефик медленно поднялся. Он, конечно, несколько раз поскользнулся и шмякнулся обратно в мерзкие потроха невинно убиенных злобными тварями существ, но все же результат был нужный – он более-менее прямо стоял. В одном конце освобожденного визжащей толпой прохода стояла сияющая Сьомирина. О, как она была прекрасна! Даже несмотря на ужас, отражавшийся на ее лице. Он что-то кричала ему и махала руками.
– Сейчас я все сделаю, госпожа Поганка, не дрейфь! – ободряюще крикнул ей Йозефик и, заговорщически подмигнув, указал на револьвер. – Видали это? – крикнул он уже толпе и показал язык. – Вот я вам устрою Бурнскую Мясорубку, пес вас всех прикопай!
Он захохотал как одержимый. Его наполнила жажда боя и победы. Откуда это взялось в его натуре, он не знал, но сейчас это было очень кстати. Он хохотал, пока не обернулся в сторону, откуда полз его враг.
Огромное чудовище с мертвыми, непроглядно-черными глазами, ненасытными жвалами было покрыто клочковатой шерстью в черную и оранжевую полоску. На спине твари росли странные, переливающиеся, как газолиновая пленка, кристаллы. В шерсти извивались огромные трупные черви и сочные личинки. Все это богатство, как дождь, валилось с брюха и боков чудовища и смешивалось с потрохами на брусчатке. Членистые лапы свисали из-под отвратительного брюха, не касаясь земли. Чудовище плыло над землей без видимых усилий.
Йозефик стал очень серьезен. От ужаса его сердце квакнуло и замерло. Это был ужас тела, дух же его давно ускакал в куда более дикие степи заужасья. Проще говоря, страх был так велик, что лопнул. После такого наступает либо безумие, либо просветление. Вир Тонхлейну это дало сил довершить начатое. Он медленно поднял револьвер и разрядил барабан в чудовище.