– Боги, вот это поездочка! – завопил Йозефик в полном восторге. – Ты знаешь, куда мы едем?
– Через верески к звездам! – крикнула Сьомирина и рассмеялась. – Вот та полоска, то есть Ленивая звезда, указывает на север. Так мы по прямой до солончаков доберемся. Там деревни рыбацкие, Сьом летит на восток к Бамли. Лас за солончаками. Там, где берег меняется. Нам туда.
– Знаешь, это очень хорошо, что нам туда, потому что мы туда едем. Я это к тому, что это удачное совпадение. Сомневаюсь, что мы сможем повернуть на такой скорости.
– А затормозить? Ты можешь затормозить? – заволновалась Сьомирина.
– Даже пробовать не буду! – отмахнулся Йозефик. – Разве тебе не нравится? Это настоящее волшебство. Мысли прочищает даже!
– Если бы еще совесть отстирывало, вообще шикарно бы было, – скривилась Сьомирина.
– Что ты говоришь? – переспросил, повернувшись к ней, Йозефик.
– Сто-о-о-о-о-о-ой!!! – заверещала Сьомирина.
Казалось, прошла целая вечность, пока взгляд молодого человека смог выкарабкаться по капоту на дорогу. И взгляд сразу же остекленел, застыл. В свете фар мелькала пятками маленькая девочка. Она опасливо оглядывалась на автомобиль и начинала сбиваться с дыхания.
Один лишь раз девочка оступилась, и автомобиль сразу же ударил ее в плечо. Она полетела кубарем вперед, а «Клоперблох-Ажимо» стал замедлять свой ход. Но он не тормозил, он увязал в пространстве, переставал его пронизывать и вдруг остановился. Вперед не вело ни одной дороги. Впереди лежала сжавшаяся калачиком детская фигурка и то ли дрожала, то ли мерцала в свете фар.
Сьомирина пришла в себя первой.
– Тонхлейн, ты просто идиот! Это как так-то? Посреди пустых полей, где людей отродясь не бывало, найти ребенка и задавить! Только ты мог! Только ты! Боги, она жива! Не смотри на меня, тащи большую аптечку из багажника.
Девушка выскочила из машины и выругалась, когда обожглась о раскаленную дверь. Она подбежала к маленькому тельцу и замерла с открытым от удивления ртом.
– Тонхлейн! Я беру свои слова обратно.
– То-то же.
Йозефик отозвался из-за машины. Он сражался с обледеневшим замком багажника. Пальцы мгновенно прилипали к металлу, и отдирать их было неприятно.
– Ты не просто идиот. Ты идиот эпохальный!
– Вот вечно ты словами бросаешься, а людям это может причинять боль… Что?!
– Иди сюда быстро. Мы влипли. Очень-очень влипли. Ужасающе влипли. Даже муха на самом дне бочки с вареньем так не влипала.
– Да что такое-то, – заворчал Йозефик, идя к Сьомирине, а в животе у него ворочались нехорошие предчувствия. Его будто что-то тянуло назад и назойливо требовало не участвовать в происходящем. Плюнуть на совесть, какие-либо, без всякого сарказма, хорошие человеческие качества и поскорее умыть руки.
Вид дрожащего детского тельца вызвал у Йозефика приступ тошноты, и его заколотило. Осознание ужасного преступления разъедало его сознание и уничтожало личность.
– Да не трясись ты так, – сдержанно сказала Сьомирина. Ей хотелось и дальше орать на этого болвана, но его растоптанный вид вызывал у нее жалость. – Она жива и вполне цела…
– Вполне цела? От такого удара у бедняжки… Да у нее все внутри сплющило. Это шок у нее. Да, это не моя специальность, конечно, но… Шок – это плохо… Что мне делать? Что я наделал?
– Успокойся, никого ты не убил и даже не покалечил. Она цела. Да встань ты! Открой глаза и смотри. Открой, говорю, трус!
Сьомирина самостоятельно повернула восковое лицо молодого человека в нужную сторону.
– Видишь? Это не девочка. Все хорошо. В смысле как хорошо… Все плохо, но не в том смысле, что ты думал.
– Жива? Это чудесно… Это невероятно. Боги, как хорошо.
Девочка, кряхтя, села и сердито посмотрела на Йозефика, потом на машину. Потом все ее внимание поглотила ссадина на коленке. Обычная ссадина на коленке, которые дети набивают с завидной регулярностью, а потом гордо ими щеголяют. Вроде как и не болит, но обидно до слез, что больше никто не пострадал.
– Ну вы, дяденька, и балбес. Сказочненький балбес, да, – безапелляционно заявило дитя своими устами, глаголющими истину без всяких купюр и даже монеток.
Сьомирина улыбалась, и глаза у нее блестели от восторга.
– Сказочненький балбес… – просмаковала она. – Точнее и не сказать. Сразу видно… У вас красивущие волосы. И глаза. Сестры рассказали, что на севере, далеко-далеко, есть такие синие звезды, вот как глаза ваши. У мамы глаза похожие, только другие, да.
Девочка протянула руки к Сьомирине. Та немного поколебалась, а потом все же взяла ребенка на руки.
– Сильно болит?
– Пустячно! – с небрежной детской храбростью отмахнулась девочка.
Йозефика охватило странное волнение, когда он увидел свою спутницу с ребенком на руках. Выражение ее глаз пробуждало в нем престранные древние чувства. Что-то спинномозговое требовало от него найти дубину поувесистее и охранять вход в пещеру.
– Вы, дяденька, чего так быстро ездите? Вам взрослые не говорили, что вперед тропы не лезут? А откуда эта бибика? Ой! А дайте белочку погладить!
Поток детских вопросов и требований окончательно лишил Йозефика способности соображать. Он стоял и глупо улыбался, не зная, куда деть руки.
– Йозефик, принеси Йойка, – мягко сказала Сьомирина.
Она с интересом разглядывала ребенка.
– Какие у тебя глазки веселые! Как вереск кругом.
– А тут везде вереск. А во-о-о-он там я ромашки видела. Такие тощенькие, что даже страшненько за них. Того и гляди зачахнут. А еще есть холм один, у его ног растет орешник и одуваны в тени. Знаете про одуваны? На них подуешь, и они улетают и кружатся. Люблю лето, а вы?
Йозефик нашел Йойка за машиной. Тот всеми четырьмя лапами вцепился в землю и дико озирался по сторонам. Поездка со скоростью неразбавленного вжига ему отчаянно не понравилась. В данный момент он очень ценил неподвижность. Молодому человеку пришлось воспользоваться длинной палкой как рычагом, чтобы отделить грызуна от грунта.
– Какой пуфыстик! Пуфыстик! Пуфы-ы-ы-ыстик! – Девочка вцепилась в щеки предоставленного ей на растерзание грызуна. – А как его зовут?
– Йойк, – ответил Йозефик.
Девчонка заливисто рассмеялась.
– Мне только что рассказали, откуда это имя у него появилось. Как неприлично, дяденька!
– Это красивое древнее имя, девочка…
– Ну да, помню я тогдашние изящные имена и разговоры. Вы, человеки, еще даже не определились, каким местом разговаривать удобнее, а уже имена друг другу понапридумывали. В некоторых пещерах до сих пор ваши фах-сим-иле размазаны по стенам. Страшненько вы все глупенькие, только фантики меняете.
Вир Тонхлейн нахмурился. Он не понимал, о чем говорит этот подозрительный ребенок. Скорее всего, у нее шок и она просто бредит. Какие еще фах-сим-иле? Какие еще пещеры? И какие, боги ее побери, тогдашние времена? Ей же от силы пять лет от роду.
– Тебе сестры рассказали? – вкрадчиво спросила Сьомирина. – Или папа?
– Да я и сама видела. Не такая уж я и маленькая. Просто худенькая. Страшненько худенькая. Ну а как тут окрепнешь, когда никто не ходит? Вот и бегаю по холмам туда-сюда, ромашки нюхаю.
Йозефик подозрительно сощурился. Изображая полное безразличие к происходящему с помощью фальшивого насвистывания и интенсивного потоотделения патологически честного человека, врущего ради высшей цели, он подошел к Сьомирине и как бы невзначай положил голову ей на плечо. Из-за некоторой разницы в росте ему пришлось чуть-чуть согнуть колени. Приняв эту естественную и не вызывающую никаких подозрений позу, он сквозь зубы и фальшивую улыбку сообщил спутнице открывшуюся ему жуткую правду.
– Я знаю, чем это «дитя» тут промышляет. Людоедством. Надо уезжать. Заводи машину, а я пристрелю…
– Тонхлейн! – нарушив конспирацию, сердито крикнула Сьомирина. – Ты совсем уже сдурел? Признавайся, жрал вату из-под капота или что?
– Да как я мог, я ж рулил…
– Опять у тебя какие-то идеи в голове навязчивые и кровожадные?
– Ага. Всегда он так. То пушистиков громыхалкой давит, то ночи жжёт целиком, то вон сегодня… – поддакнула девочка. – А еще его водитель с автобуса не тронул. Всех трогает, а его нет. Страшненький, жуткенький дяденька.
Вир Тонхлейн не выдержал.
– Да откуда ты все это знаешь, мелюзга?
– Балбес!
– Идиот!
– Да я смотрю, вы уже спелись. И как далеко извиваются щупальца вашего скользкого плана? Живым не дамся!
Девушка и девочка переглянулись. Во взглядах их было понимание, сочувствие и неизбежное «Ну куда ж он без меня?».
– Йозефик, послушай меня. Она тропа. Вот и все.
– Это получается, что она дочь Тикро? – неожиданно быстро хрустнули шестеренки в голове молодого человека.
– Ага. Папенька мой он. Роги во-о-о-о-от такие! – радостно закивала девочка. – А еще он может всех, кто ему не нравится, завести и бросить хоть в болотах гадючих, хоть в горах ледяных и даже посреди города уплутать до смерти… А еще может…
– Это получается, – продолжал свое расследование Йозефик, – что мы с тобой, Сьомирина Похлада, сбили во время путешествия дочь божества, покровительствующего путешественникам…
– А еще первопроходцам и первопролазцам, – добавила девочка.
– И что же теперь? У нас на хвосте ополоумевший запеченный окорок с костоломами, который тут того и гляди объявится, а мы даже с места сдвинуться не можем, так как умудрились вместе со Сьомириной Похлада, – имя он произнес нарочито громко и четко, – сбить одну из прекрасных дочерей великого Тикро…
Йозефик окаменел, когда прокуренный до копчика мужской бас раздался у него за спиной.
– Молодой человек, вы так пыжитесь, что даже не знаю, смеяться или плакать. То ли дурак, то ли опасный фанатик в вас засел, а может, и оба-два. Как не раз у ваших родственничков бывало.
– Папенька!
Девочка вскочила и стрелой промелькнула мимо Йозефика. Тот начал медленно оборачиваться ей вслед. И вовремя остановился. А то бы лицом угодил прямо в набедренную повязку, изготовленную, судя по всему, из зонтика придорожного кафе. Точно, именно из нее, даже видно логотип газировки.