Только тогда я поняла, что Колоссо просто играет со Стокером. Первые удары не должны были причинить вред, они просто показывали Стокеру, что ему никак не защититься от противника и что следующие удары принесут с собой боль, которой тот прежде никогда не испытывал.
– Заканчивай быстрее, – пробормотала я, понимая всю тщетность такой просьбы. Невыносимо было думать, что если чуда не произойдет, то сейчас Стокер получит серьезные увечья, может быть, даже будет убит, а я стою рядом и совершенно ничего не могу сделать.
Но чудо произошло. Колоссо ударил его рукояткой кнута, всего один раз, по щеке, но этого удара было достаточно. Стокер откинул голову назад, все еще сжимая руку Колоссо в своей; по его лицу потекла кровь. Я увидела, как он трясет головой, будто силясь что-то понять, и его взгляд впился в оружие противника. По силе удара он понял, что этот кнут весит гораздо больше, чем должен был. И осознание того, что Колоссо добился преимущества таким нечестным путем, подействовало на Стокера как красная тряпка на быка.
Всем известны неистовая ярость викингов в бою, неуправляемое бешенство кельтов с боевой раскраской на лице, и, не сомневаюсь, это должны были быть устрашающие зрелища. Но никакая открытая ярость не сравнится с тем ледяным спокойствием, с которым Стокер расправился с Колоссо. Ни одно из его движений не пропало впустую. Каждое было четко взвешено и просчитано, как во время настоящего сражения, и каждое должно было причинять наибольшую боль.
Сначала он отбросил свой легкий кнут; затем так быстро, что я еле успела заметить его движение, схватил оружие Колоссо, намотав кожаную плеть на свою широкую ладонь. Ему хватило легкого взмаха руки, чтобы выдернуть у Колоссо рукоятку кнута. Он подбросил его в воздух и поймал в полете. Тяжелая рукоять прекрасно поместилась у него в ладони, и он сразу разбил ею подбородок великана в двух местах. Надо было быть хирургом, чтобы точно знать, куда бить, и прирожденным борцом, чтобы так наносить удары, но не осталось никакого сомнения, что Стокер раздробил ему подбородок: я услышала резкий хруст костей и крик от невыносимой боли. Колоссо упал на колени, а Стокер опустил свой кнут в последний раз – резким ударом за ухом он лишил противника чувств. Медленным, продуманным движением он поднял огромное тело Колоссо над головой – его руки дрожали от напряжения. Дойдя до края ринга, он из последних сил сбросил его за меловую черту.
Толпа в ярости загудела, обозленная на то, что бой был таким коротким и что почти все проиграли – только несколько человек поставили на Стокера. Не обращая никакого внимания на их недовольство, он бросил кнут на распростертое тело Колоссо и демонстративно отряхнул руки, одарив профессора долгим, полным ненависти взглядом. Повернувшись на каблуках, он двинулся к выходу, и толпа расступалась перед ним, как Красное море перед Моисеем, никто не осмелился встать у него на пути.
Я бросилась за ним и догнала его на полпути к фургону. Рубашку и сюртук он нес в руках, даже не делая попыток одеться. Все его тело горело, будто у него был жар, и, когда он повернулся на звук моих шагов, я поняла, что за холодной отстраненностью, которую он демонстрировал в шатре, скрывалась ярость такой силы, что он практически не мог с ней справиться.
Он открыл рот, но не мог произнести ни слова.
– Я знаю, – просто сказала я. – Жаль, что ты не проломил ему череп.
Он сумел слегка улыбнуться, и я повела его к фургону. Там я сунула ему в руки фляжку с агуардиенте. Он дрожал, как лошадь после долгой скачки.
– Пей, – приказала я. Он послушался, и после двух больших глотков я убрала фляжку обратно и быстро помогла ему одеться, только сначала вытерла кровь с его щеки. К счастью, рана была небольшая, хоть я и подозревала, что синяк будет очень эффектный.
– Я забыл, – сказал он, когда смог наконец заговорить.
– Что? – спросила я, запихивая вещи в наши сумки.
– Забыл это чувство, когда тебе хочется разорвать человека на куски. Такого гнева я не испытывал уже много лет. Он полностью лишает сил.
Это походило на правду. Герой поединка на кнутах весь был покрыт испариной, даже волосы его потемнели от пота, а рубашка сразу намокла. Его руки все еще дрожали, и мне совершенно не нравился цвет его лица.
– Но мы не можем здесь оставаться, – предупредила я. – Теперь точно не можем, ведь твое имя стало известно. Каждый человек в этом шатре знает, кто ты такой. Нам придется пройти пешком довольно много до какой-нибудь далекой железнодорожной станции. Как думаешь, справишься?
Он лучезарно улыбнулся.
– Дорогая моя Вероника, если будет нужно, я полечу.
Глава семнадцатая
Стокер оказался верен своему слову. Всю ночь, пока мы шли, он поддерживал меня, все еще слабую после недавнего приступа малярии. Он позволил мне опереться на его руку, когда я выбилась из сил, и помогал перебираться через ручьи и изгороди. Ускользнуть из цирка было несложно. Мы отошли подальше от проезжих дорог и запоздалых гуляк, спустились к реке и пошли вниз по течению к городку под названием Клактон. Мы могли бы сесть на поезд и в Баттерлее, но, как я и сказала Стокеру, всякий, кто захотел бы нас выследить, прежде всего предположил бы, что мы поедем именно по этому маршруту. Стокер позаимствовал несколько потрепанных плащей у невнимательных путешественников, и мы, закутавшись в них поверх собственной одежды, сели в Грейкотте в вагон третьего класса и ехали так вплоть до Олд-Эштона. Стокер не вынимал из кармана своей глазной повязки, а я ухитрилась втиснуть свою броскую шляпу с цветами в саквояж. Раз мы хотели слиться с остальными пассажирами, нам нужно было по возможности скрыть все свои приметные черты. В Эштоне мы тщательно умылись, вымыли руки, избавились от ветхой одежды в общественных уборных и вышли оттуда уже более респектабельными людьми, чем старались казаться до этого. С аппетитом позавтракав в местном трактире, мы как раз успели сесть на следующий поезд. Стокер занялся подсчетом своих скромных сбережений, намереваясь купить кулек леденцов и билеты, на этот раз уже в первый класс, чтобы сбить с толку наших возможных преследователей и чтобы обеспечить нам некоторую приватность.
Когда мы наконец остались одни, я с любопытством уставилась на Стокера.
– Ты самый сложный и противоречивый мужчина из всех, кого я знаю, – сказала я ему.
Он развернул леденец и сунул его в рот, а затем спросил:
– Это комплимент или осуждение?
– Не то и не другое. Это просто констатация факта. Ты выжил после ужасного нападения ягуара и провел, как я представляю, долгое и полное испытаний время на военном корабле. Ты добровольно согласился на крайне болезненную и опасную процедуру нанесения татуировки, и не раз. И ты пошел на поединок на кнутах с таким устрашающим человеком, что, казалось, он готов вцепиться в тебя железной хваткой. И все это с поразительным смирением и стойкостью. Но когда портновская булавка впилась тебе в плечо, ты ревел как раненый лев.
Он размышлял над моими словами, перекатывая леденец во рту.
– Иногда можно спокойно показать свою ранимость, лечь на спину и подставить свой мягкий мохнатый живот. Но иногда нужно переносить боль без единого стона, когда она настолько всепоглощающая, что, если дать слабину хоть на минуту, она тебя просто уничтожит.
– Думаю, это в равной степени относится как к эмоциональной, психологической боли, так и к физической, – заметила я. – Тогда нужно просто сосредоточиться на том, что предстоит сделать, потому что если остановиться и посмотреть правде в глаза…
– То уже не найдешь в себе сил идти вперед, – закончил он, с хрустом раскусив леденец своими крепкими белыми зубами.
– Как сказала бы Аркадия Браун: «Excelsior! Только вперед, только вверх».
Я ожидала, что он снова будет презрительно отзываться о моей любви к дешевой литературе, но он только одобрительно наклонил голову.
– Да, Excelsior, – тихо согласился он.
– У тебя снова кровоточит рана на щеке, – сказала я ему. Он достал носовой платок, и я поняла, как предусмотрительно с его стороны было запастись именно красными платками. Кажется, он всегда вытирал кровь именно такими.
– Будет обидно, если останется шрам. Этот подонок ударил меня по хорошей щеке.
– Не понимаю, о чем ты, – решительно возразила я. – Мне обе стороны кажутся одинаково привлекательными.
Он замер, лицо стало непроницаемым.
– Вероника, – начал он, но я остановила его взмахом руки.
– Не бойся нападения с моей стороны. Это замечание – не попытка тебя соблазнить, просто мое наблюдение. Ты думаешь, что эти шрамы отталкивающие, и для женщины с бедным воображением это вполне может так и быть. Но для всякой женщины, которая ценит смелость и доблесть, они кажутся гораздо привлекательнее, чем любой идеальный профиль и гладкие щеки.
Кажется, на минуту он лишился дара речи, а я воспользовалась моментом, чтобы закончить разговор на более спокойной ноте.
– А теперь, Стокер, мне нужно поспать. Советую и тебе поступить так же.
Я закрыла глаза, но чувствовала, что он изучающе смотрит на меня. Вскоре я уснула.
Я проснулась при подъезде к Лондону. Я чувствовала себя освеженной, хоть тело немного и затекло. Стокер еще похрапывал, но я разбудила его, ткнув в бок.
– Черт побери, что такое?! – возопил он с благодарностью медведя, разбуженного от зимней спячки.
– Мы почти добрались до Лондона. Куда отправимся? В твою мастерскую мы возвратиться не можем, ведь это самая очевидная связь между тобой и бароном. Думаю, не нужно ли нам найти этого мистера де Клэра. Он, конечно, загадочная фигура, но явно знает что-то об этом деле и, вероятно, сможет предложить нам помощь.
Стокер заморгал, а потом стал с силой тереть глаза. Он с хрустом зевнул и потянулся. Окончательно проснувшись, он заговорил строгим голосом:
– Послушай, Вероника. Я знаю, ты хочешь сама копаться в этом деле, но не думаю, что могу позволить тебе этим заниматься. Ты же помнишь, Макс доверил мне охранять тебя, и сейчас нет никакой необходимости подвергать тебя излишней опасности. Мы не знаем, что за тип этот де Клэр. Давай я провожу тебя к тебе домой, в деревню, а сам постараюсь его найти.