Потом я задумалась, как же он сам справляется со своими физиологическими потребностями. Я видела, как легко откликалось его тело (даже против его воли) на старания Саломеи. И во время наших кратких объятий в тени улицы он показал всю страстность своей натуры, хоть и строго держал себя в руках. Я мучилась этим вопросом какое-то время, пока наконец любопытство не одержало надо мной верх.
– Стокер, – начала я, – кажется, я не скрывала того факта, что в своих путешествиях за границу предаюсь регулярным и полезным для здоровья упражнениям интимного свойства. Думаю, мне нужно довольно срочно организовать очередное такое путешествие, иначе мне грозят проблемы со здоровьем. Уже слишком долго ничего не было. – Я окинула взглядом его всего, с растрепанных волос до поношенных сапог, и продолжила: – А у тебя когда было в последний раз?
Он с возмущением посмотрел на меня.
– Это, черт побери, не твое дело!
Я пожала плечами.
– Почему? Мы оба – ученые. Не понимаю, почему мы не можем открыто говорить на темы физиологии.
Меня часто посещают подобные мысли, и мне просто стало интересно, как с этим справляешься ты. Вдруг ты знаешь какой-нибудь эффективный метод, чтобы избавиться от этих позывов?
Он поднял руки над головой, будто защищаясь от нападения.
– Прекрати сейчас же, прошу тебя.
Я прищурилась.
– Ты что же, совсем не хочешь поговорить об этом?
– Да, совершенно не хочу.
Я посмотрела на него с осуждением.
– Ой, да ладно тебе, Стокер, не изображай из себя скромника. Ну скажи, давно у тебя это было?
К моему изумлению, он покраснел.
– Довольно давно… Вообще-то, несколько лет назад, – выдавил он и замолчал.
– Как удивительно, – пробормотала я.
– Правда? Джентльмен должен уметь ограничивать себя рамками приличия, – холодно напомнил он.
– Любопытно: во всем остальном ты изо всех сил стараешься доказать, что не заслуживаешь своего титула. Откуда же такая щепетильность именно в этой сфере?
– Ничего любопытного, если учесть. – он вдруг оборвал себя.
– Что учесть? – мягко надавила я.
Он долго молчал, а когда заговорил, в его словах слышались небывалые серьезность и весомость, с которыми не поспоришь.
– У меня есть особые причины, – сказал он. – И я должен просить тебя их уважать.
Поколебавшись, он продолжил хриплым голосом.
– Я не всегда вел себя как джентльмен, это правда. Но теперь я ступил на новый путь. Я больше не считаю, что тратить свою жизнь на шлюх и трактирных девок – подходящее для меня занятие.
Я чуть не рассмеялась, но он смотрел на меня так открыто, что я не стала, вместо этого села и сказала:
– Шлюхи и трактирные девки? Что за странная компания?
– А Бразилия – вообще странное место.
– Бразилия? Ты не был с женщиной со времен Бразилии? Стокер, но это же было много лет назад.
– И что? – спросил он.
– Тебе срочно необходимы постельные упражнения. Просто нездорово сдерживаться так долго.
– Ничего я не сдерживаю, – резко ответил он.
– Правда? Тогда возвращаемся к моему первому вопросу. Ты, очевидно, мужчина с сильными страстями, но при этом живешь как монах. Может быть, самостоятельная разрядка? Ты когда-нибудь занимаешься…
– Ни слова больше! – взорвался он. – Не могу поверить, что ты спрашиваешь меня о подобных вещах. Я не намерен больше это обсуждать.
Я состроила гримасу.
– Что ж, прекрасно.
Теперь пришла его очередь удивляться.
– Правда? Ты отступаешь? Вот так просто?
– Боже, Стокер. А чего ты ждал? Я задала тебе искренний вопрос, и ты сказал ровно то, чем тебе казалось допустимо поделиться. Кроме того, я выяснила, что, хочешь ты того сам или нет, ты – настоящий джентльмен и, подозреваю, романтик.
Он фыркнул.
– Романтик?
– Конечно. Иначе бы ты свободно пользовался услугами множества профессиональных женщин легкого поведения в Лондоне. Я как прагматик не всегда могу понять романтиков, но уважаю их позицию.
– Ну хорошо, – сказал он не очень уверенно.
– Да-да, спокойной ночи, Стокер.
Удалившись за шикарную коромандельскую ширму[27], я легла на узкую походную кровать, когда-то принадлежавшую герцогу Веллингтону. Она была скромных размеров, но снабжена хорошей периной. Я устроилась удобнее, размышляя о том, с каким все-таки любопытным человеком свела меня судьба. Я слышала, как он перелистывает страницы журнала и вздыхает, меняя положение. Наконец он погасил лампу; мы лежали в темноте, разделенные ширмой. Ощущение было странное, но приятное.
Меня привлекали его быстрота ума и решительное желание жить по собственным законам. Я поняла, что эти черты у нас общие. Мы были будто двумя изгнанниками из далекой страны, заброшенными к чужеземцам, чьи обычаи мы не могли до конца понять. На самом деле мы говорили на одном языке, несмотря на все столкновения. Он не вполне доверял мне, это точно. А я способна была довести его до полного безумия. Но я знала также: что бы его ни мучило, я нужна ему – и было бы предательством повернуться спиной к человеку собственной породы. Я редко встречала людей, подобных нам, и по себе знала, как тяжело быть непохожим на других.
Лежа в темноте, я решила собрать все ключи, имеющиеся у нас на настоящий момент, и расположить их в идеальном порядке, чтобы утром представить их Стокеру вместе с блистательным решением, как это делала обычно Аркадия Браун, леди-детектив. Но только я принялась перебирать все события в уме, как услышала голос Стокера.
– Холодная вода.
– Что, прости?
Он порывисто вздохнул.
– Попробуй холодную воду. Купаться, не пить. Лучше всего плавание, если получится. Оно точно прогонит все мысли подобного рода.
– Спасибо, Стокер. Я возьму это на заметку.
В ответ он только хмыкнул. Улыбнувшись в темноте, я погрузилась в блаженство гусиного пуха и льняных простыней и уснула как младенец.
Проснувшись, я поняла, что уже утро, хоть свет за окном был мутным и серым. Погода испортилась, и нам предстоял мрачный день; дождь барабанил по крыше. Я встала, умылась и оделась, а потом позавтракала сыром и холодным свиным рулетом. Стокер все еще спал, раскинувшись на диване, и я позволила себе немного полюбоваться сильным, привлекательным мужчиной, застигнутым в самый уязвимый момент – во время сна. Я бы с радостью сыграла роль Дианы для этого Эндимиона[28], но в свете нашей вчерашней дискуссии предпочла целомудренно держать свои руки при себе и принялась рассматривать моллюсков, чучела птиц, а заодно и всякую живопись. Я изучала разнообразные коллекции и просматривала книги и, к своему восторгу, обнаружила частный перевод труда Марии Сибиллы Мериан[29]Der Raupen wunderbare Verwandlung und sonderbare Blumennahrung. Только я радостно примостилась в кресле с первым томом «Удивительной трансформации гусениц», как у меня появилось странное чувство, что я тут не одна. Из-за облезлого чучела белой цапли, стоящей на одной ноге, за мной наблюдала пара любопытных черных глаз.
– Ты кто?
– Я могу спросить тебя о том же, – холодно ответила я.
Из-за птицы вышла девочка лет шести. На нарядном воскресном платьице поблескивали полоски, подозрительно напоминающие патоку, а ленточка в волосах сбилась набекрень, будто ее хозяйка только что продиралась через заросли кустов.
– Я Рози, – скромно ответила она.
– Нет, – камеристка леди Корделии, Сидони, появилась будто из-под земли и взяла ребенка за руку, – это леди Роуз. Ее отец – лорд Розморран.
Девочка пристально посмотрела на меня.
– А ты кто? – снова спросила она с величественностью, которой позавидовала бы любая императрица. Обычно мне не очень нравятся дети, но эта девочка могла бы мне понравиться, подумала я.
– Я взрослый человек, который может не разговаривать с детьми.
Не успела она мне ответить, как появился Стокер.
– Доброе утро, леди Роуз. – Он отвесил ей учтивый поклон.
– Стокер! – радостно вскрикнула девочка. Она бросилась к нему, чтобы обнять, но Сидони остановила ее, положив ей руку на плечо.
– Леди Роуз, у вас манеры как у дикарки. Поздоровайтесь с мистером Стокером как полагается.
Сама она ему кивнула, продолжая сверлить его взглядом даже из-под опущенных ресниц.
– Мистер Стокер, рада вновь видеть вас. Надеюсь, у вас все хорошо?
– Даже очень, – серьезно сказал он и повернулся к девочке. – А как поживает малышка Роуз?
– Терпимо.
Терпимо! Это была не девочка, а какая-то солидная дама в обличье ребенка. Она указала на меня изящным взмахом руки и спросила:
– Ты знаком с этой дамой?
– Несомненно, – сказал он.
– У нее интересные глаза. Никогда не видела глаз такого цвета. Что это за цвет?
– Это цвет крыльев белобровой плюмажной котинги, Iodopleura isabellae, из Южной Америки, – ответил он, ни на минуту не задумавшись, и я испытующе посмотрела на него.
– Белобровая плюмажная котинга? Боюсь, мне незнакома эта птица, – тихо проговорила я.
– Я просто обратил на это внимание, вот и все, – поспешно ответил он и слегка покраснел. И если его замечание ничего не сказало Сидони, то цвет его лица что-то ей подсказал. Она посмотрела на меня с откровенным любопытством, а Стокер снова повернулся к девочке.
– Мисс Спидвелл – мой друг, а еще друг твоего отца и твоей тети Корделии, – со значением добавил он.
Упоминание леди Корделии сыграло свою роль. Девочка сразу присела в быстром реверансе. Я поклонилась в ответ. Тут как раз появилась ее тетя.
– Так вот ты где! Роуз, ты снова воруешь патоку в кухне?
– Нет, – ответила девочка, с невинным видом широко раскрыв глаза.
Наклонившись, леди Корделия провела пальцем по щеке племянницы, а затем облизнула его.
– Патока. Сидони, отведи леди Роуз в ее комнату. Я скоро приду.
Сидони повела девочку в до