– Тоже выглядишь круто. Мне всегда нравилось, как ты одеваешься.
– Да ну, просто базовый чел. Я еще в дорогу напялил черт-те что, лишь бы удобно было.
– Вот именно, вроде простые шмотки, но тебе все идет. Как-то умеешь выбирать.
– А то. Если бы я еще и одевался стремно, я бы вообще был уродским уродом. Хотя меня даже шмотки не спасут.
– Ты не урод, достал. – Никита сделал вид, что зевает от скуки.
Он приехал в аэропорт на своей машине: ездил на белой «Киа К5».
– Че ты себе БМВ не купишь? – спросил Илья, пристегиваясь на переднем сиденье. – Средства же позволяют.
– А кореец тебе чем не нравится? Отличная машина со своим стилем. Я очень доволен.
– Ну, бэха статуснее. Ты же тимлид.
Никита усмехнулся:
– Тимлид в провинции, может, и покупает БМВ. А тимлиду в Москве не нужны эти распиаренные понты. Вот ты переехал в Москву – и скоро сам все поймешь.
– Типа я мыслю как провинциал? Ну пардон, какой есть.
– Чего ты сразу ощетинился? Я на тебя не нападаю. Я не говорил, что быть провинциалом – плохо. Но образ мышления в мегаполисе меняется. Когда я приехал, у меня были совсем другие ценности. Я из кожи вон лез, чтобы казаться лучше и успешнее, чем я есть. Но через пару лет начал присматриваться к людям, понял, чем они живут. Стал осознаннее. Мне Москва помогла привести мысли в порядок и стать самим собой.
– Норм. То, что мне нужно сейчас.
– А сам-то ты что-то начал делать для этого?
– Ну, в первую очередь я переехал.
– Логично!
Друзья довольно неловко заржали, но Илье вдруг стало свободно и легко. Усталость задолбала, надоела: усталость от перелета и тяжелого чемодана, усталость от тревоги. Усталость от одиночества, стыда и безответной любви. Сколько в его жизни тяжести. Ницше писал, что дух тяжести – это демон, благодаря которому все вещи падают на землю. А кто хочет быть легким – тот должен любить себя самого. Как бы ему хотелось хотя бы на денек почувствовать любовь к себе. Просто почувствовать, что это. Но такого себя, какой он есть, любить невозможно. Нужно меняться. Поможет ли в этом Москва?
– Теперь все нужно менять. Начать с работы. Короче, надоело прозябать. Я решил собеседоваться в «Зомбарь».
Так программисты между собой называли «Зорро». «Зомбарь» – потому что в «Зорро» была своеобразная корпоративная культура: говаривали, там работают настоящие зомби, готовые сожрать твой мозг за любой плохой отзыв об их любимой шарашке.
– Амбициозная соковыжималка. Одобряю. Но на тебя совсем не похоже. Почему именно туда?
– Ну… Короче, помнишь Лену?
– Это та твоя девушка на первом курсе?
– Да не моя она девушка! – разозлился Илья. – Но типа хочу, чтобы была моя. Типа вот.
Когда он терялся от волнения, то начинал сыпать словами-паразитами и ненавидеть себя за это. Косноязычный болван.
– Странная стратегия. Ладно. Есть конкретные планы?
– Пока нет. Точнее, есть, просто не хочу делиться. Но, когда мы поженимся, ты будешь свидетелем.
– Сочту за честь. – Никита хихикнул. – Что еще?
– Решил, что беру ипотеку. Кое-что подобрал, но нужен риелтор. Ты не думай, что я у тебя пропишусь навечно. Как только будет куда – съеду.
– А, да не парься. – Он махнул рукой. – Живи, сколько влезет.
Навигатор показывал час двадцать пять, но спустя двадцать минут по-прежнему показывал час двадцать пять. Никита водил виртуозно и ловко лавировал в пробках, что вызывало у Ильи восхищение. Сам он из-за тревожности никогда не сел бы за руль.
За окном стройка сменяла промзону, промзону сменяли спальники. Новостройки, панельки, хрущевки, воткнутые между ними супермаркеты и киоски с шаурмой. Серое небо. Снегодождь лупил в лобовое. Илья бежал от снегодождя и приехал в снегодождь. А все потому, что он сам похож на снегодождь со своим мерзким характером. Такой же промозглый (и безмозглый) нытик.
– Выехали на Волгоградку. Скоро уже, потерпи, задолбался, наверное, – сказал Никита подбадривающим тоном. – Сейчас увидишь мои Кузьминочки.
Илья пытался запомнить дорогу. Они проехали станцию метро. Возле – аптека, точка с кофе навынос, несколько устаревших торговых центров, как из нулевых. Опять же – будто и не уезжал из провинции. «Киа» повернула направо и проехала вдоль тихого бульвара. Наверное, когда станет зелено, будет приятно по нему ходить, – сейчас же все выглядело обледеневшим.
Никита сказал: подъезжаем. Они попали на длинную улицу, тянущуюся вдоль парковой ограды.
– Улица Юных Ленинцев. Я говорю: «юных ленивцев». Вот наш парк! Он просто огромный. Живу прямо напротив входа. Я его обожаю. Жаль, ты в такое время приехал, что сейчас не погуляешь особо.
– Ага. – Илья зевнул.
Машина проехала «Пятерочку» и вереницу хрущевок по обе стороны дороги – очень много хрущевок. Илья бы удивился, живи успешный Никита в одной из них.
– Жил бы я в хруще, попал бы под реновацию. Дали бы мне квартиру в новостройке в этом же районе или где-нибудь неподалеку. Но реновации не все рады. Вот, приехали. Первый подъезд.
Он остановил машину рядом с панельной многоэтажкой.
– Тут хотя бы плита не газовая. Я не хотел с газовой. Я их боюсь, они типа взрываются все время.
Илья засмеялся и подумал, что раз Никита тоже говорит «типа», то и ему можно.
В доме были магазин рыболовных снастей и два подъезда. Они поднялись на тринадцатый этаж.
– Живу на несчастливом этаже, – прокомментировал Никита, отпирая дверь. – Но крупных неудач за все время не случалось, тьфу-тьфу. Вот. Проходи, будь как дома, путник.
На порог со звонким лаем выскочил рыжий корги.
– Геша! Привет, мой хороший! Привет, малыш! Тише, тише! Свои! Это Илья. Илья тоже хороший. Илья будет жить с нами. Да, Илья? Да, Геша? Ну иди сюда!
Илья встал в прихожей истуканом, зажмурив глаза. Но пес уже совершенно спокойно его обнюхивал и дружелюбно вилял хвостом. Илья видел Гешу на фотках, но совсем про него забыл. Полное имя пса было Гегель. Никита, смеясь, сказал, что ему уже стыдно за эту кличку, которую он решил дать щенку во время увлечения философией на втором курсе. Со временем Гегель сократился до Геши, и пес на это имя радостно и молниеносно отзывался. По своей натуре он совсем не был философом. Придурковатая веселая псина.
В квартире было две комнаты. Никита жил и работал в большой, а маленькая пустовала. В большой над разобранным гигантским диваном висела гирлянда – желтые огоньки, прикрепленные к ней полароидные снимки – и большой флаг с символом «Ом». Этот интерьер Илья тоже сразу узнал по социальным сетям друга. Почти во всю стену тянулся огромный книжный стеллаж. Илья подошел к нему и прошелся глазами по корешкам: ничего интересного, в основном книги по буддизму, индуизму и психологии бизнеса. На большом письменном столе в скандинавском стиле стоял макбук в окружении канцелярии и разноцветных керамических вазочек, явно сделанных вручную. Над столом висела пробковая доска с розовыми, оранжевыми и лимонными стикерами, на которых было что-то нацарапано второпях. Рядом с компом стояла расписная фарфоровая статуэтка Ганеши.
– Прикольный, – сказал Илья.
– Бог мудрости и благополучия, – объяснил Никита. – Слоны в Индии считаются самыми умными животными. Мне нравится этот чувак. Он очень добрый.
– А почему у него всего один бивень?
– Ой, я так рад, что ты спросил. – Никита оживился. – На этот счет есть несколько легенд. Например, в одной Ганеша сражался с великаном, отломил свой бивень и бросил во врага, а бивень оказался волшебным и обратил великана в крысу. Она стала ездовым животным Ганеши.
– Чего? Как слон может ездить на крысе?
– Ну, на картинках это такая гигантская крыса. Еще есть версия, что бивень Ганеше отсекли топором за то, что он не пустил брахмана в покои своего отца Шивы. Но мне больше всего нравится легенда, в которой Ганеша писал под диктовку «Махабхарату» и случайно сломал перо – и вот, чтобы не упустить ни слова, отколол бивень и стал писать им. Такое самопожертвование ради знаний. Очень вдохновляющая история.
– Маха… понятно.
– Смотри, что у меня еще есть! Помнишь?
Никита потянулся и достал с полочки красивую бронзовую пепельницу с крышкой. Протянул Илье. В пепельнице, как в египетском саркофаге, лежал желудь.
– Как мило. Я думал, ты его выбросил давным-давно.
– Как я мог! Ты говорил, что именно он поможет мне добиться успеха в Москве. И вот я здесь. Я уверен, что твоя дружба мне помогла. Я этот желудь очень берег, он мой талисман.
– У-у-у, сейчас расплачусь. – Илья осклабился.
Комната, которая досталась Илье, оказалась ничем не примечательной. Было видно, что Никита туда практически не заходил. В центре комнаты – узкая полутораспальная кровать. Как позже объяснил Никита, для хорошего сна кровать должна стоять изголовьем на восток – и так, чтобы к ней можно было подойти с трех сторон. Он еще процитировал какого-то даосского мудреца: «Жизнь – это сон, а сон – это явь». Илья ответил, сославшись на своего любимого Шопенгауэра: «Мир – это кошмарный сон».
На кровати лежали три аккуратно сложенных голубых полотенца.
– Сделал бы тебе из них лебедей, как в египетском отеле, да не умею! – улыбнулся Никита.
Спальня действительно походила на гостиничный номер. Илье было не привыкать к аскетичным интерьерам, но этот выглядел гораздо свежее, чем обстановка в его комнате дома. Над кроватью – спокойные акварели, изображающие поле лотосов и луну над горой: рисовала какая-то знакомая Никиты, видимо, та же, что изготовила вазочки. Столик и деревянное кресло в углу, накрытое ворсистым пледом, лаконичный ночник на прикроватной тумбе, рядом – умная колонка «Алиса». Телевизора в квартире Никиты не было. Зато из-под кровати вырулил робот-пылесос.
– Его зовут Авалокитешвара, – сказал Никита. Илья прыснул. Он подумал, что через пару лет Никите станет так же стыдно за это имя для пылесоса, как и за имя Гегель для собаки.
Месяц ушел у Ильи на адаптацию и освоение Кузьминок. Было холодно и скользко: к удивлению Ильи, в Москве плохо чистили дорожки ото льда. Ноги в мартинсах буквально разъезжались в шпагате, а сердце ухало