Программистов Илья не уважал, хоть и сам был программистом. Он не особо гордился тем, кем стал. Илья считал, что инженеры умнее программистов, поскольку инженерия сложнее: программистам, например, не надо крутить 3В-детали в голове. На Западе у серьезного инженера среднее ай-кью – сто двадцать. У программиста – сто десять. Не так уж и много, примерно как у отличника из обычной провинциальной школы. Илья и сам был отличником – пусть не из совсем обычной школы, а из приличной гимназии, но все же провинциальной. Однако его ай-кью повыше. Тесты показывали около ста тридцати, но была одна проблема. Ай-кью-тест делится на блоки: память, скорость обработки информации, невербальный интеллект и так далее. Все тесты Илья проходил на английском языке. Тест на вербальный интеллект, где задания связаны со словами, для достоверности стоило проходить на родном. Хорошего теста на русском языке Илья так и не нашел, поэтому не смог измерить свое ай-кью по всем параметрам и получить суммированный результат. Илью это нервирует, поэтому он проходит все тесты на ай-кью, которые только находит, и подсчитывает средний показатель.
Допустим, тесты говорят, что Илья умный. Ну, ему хочется так думать. Но ум и креативность, а также то, что называют простой деревенской смекалкой, – разные вещи. Никита говорит, что Илья может все. Я-то, может, и могу, но мне так лень, думал Илья. Пусть за меня напрягается кто-то другой. Пусть кто-то другой придумывает более поэтичные описания для нерасторопной официантки. К тому же есть кое-что похуже штампов: отсылки к Гарри Поттеру по любому поводу. Едва он подумал об этом, как сразу начал злиться на перезрелых фанов очкастого детины с волшебной палочкой, напоминающей секс-игрушку. Илья злится просто так, особо не рефлексируя. В нем вообще много злости. Он не знает, куда ее девать, и злится на все подряд. Как в фильме детства «Дневной дозор» – будто бы все время пьет сок «Злой». Вот это удачное сравнение, неизбитое.
– Может, нажалуемся на нее? – говорит наконец Илья. – Я вчера сюда один приходил, она была на смене. Та же песня. Я буду это. Этого нет. Тогда это. Этого тоже нет. Вынос мозга. Новый год уже все справили, пора возвращаться в рабочее русло. И почему это капучино есть, а флэт уайта нет? Флэт делается просто с помощью дополнительного шота эспрессо. У бариста случился инсульт и он это забыл?
– Давай, скажи ей все, что думаешь. Ты же ненавидишь женщин. – Никита усмехается, скаля идеально ровные зубы.
– При чем здесь это? Она не справляется с работой.
– А ты задумайся. Тебя действительно задевает то, что она плохо работает? Может, стажерка, работает день второй. Все еще хочешь обрушить на нее гнев или проявишь милосердие?
– Да не буду я на нее стучать. Обойдется, много чести. Что с нее взять: смазливая студентка, может работать из рук вон плохо – и ей будут это прощать. Она даже не старается.
– Может, самое бесячее для тебя в этой ситуации – это ты сам? Сам хочешь лениться, но чтобы тебе это прощали. Терпишь работу, а потом взрываешься.
– А вы точно психолог? – Илья скорчил рожу.
– Недоволен качеством обслуживания? Можешь, конечно, высказаться. Или отзыв оставить, если не хочешь ругаться. Но представь, что девушка из-за этого вылетит с работы. Подумай, что ты почувствуешь? Сначала минутное удовлетворение, а что потом? Разве тебе не будет стыдно?
Илье показалось, что Никита говорит слишком громко: официантка сделала презрительное лицо, ее движения стали более резкими. Он заерзал на стуле, склонился к своему визави пониже и отрывисто зашептал:
– Никита, мозг не выноси. Меня другое бесит. Цены не соответствуют качеству услуг. На хера вообще нужны эти сраные кофейни? Для кого они? Я считаю, что должно существовать только два вида общепита. Или роскошные рестораны с ценником семь тысяч за ужин, зато язык проглотишь, или чебуречные со столом на улице, где жрешь на сто рублей. Все были бы довольны и каждый получал то, за что платит.
– Зачем тогда сюда ходить? – сказал Никита на обычной громкости и вполне дружелюбно.
– А куда еще ходить здесь? Ничего нет, паршивый спальник.
– Эй, не обижай мои любимые Кузьминочки. Ты у меня живешь, забыл? Не нравятся Кузьминки – снимай на Патриках. Там-то уж есть где тусоваться.
– Сорян, умолк. Не хотел обидеть.
Вечно он как что-нибудь ляпнет. Надо следить за языком. Илья реально живет у Никиты почти бесплатно. Он собирается купить квартиру в ипотеку в Новой Москве, но дом достроят только к этому лету – полгода ждать еще. Собственных сбережений ему хватало на половину стоимости квартиры. Когда он позвонил матери и сообщил о запланированной сделке, она, как всегда, обрушила на него ледяной душ критики. Почему так далеко, почему в такой жопе, почему не в пределах МКАДа, почему всего лишь студия, почему ипотека всего на десять лет, надо было взять получше и подороже, но на двадцать (хотя раньше говорила про ярмо). А вот у Никиты квартира в Кузьминках, там рядом огромный парк и усадьба. У вас есть рядом парк? И ничего, что Никите квартиру купили родители, это во-первых, а во-вторых, тогда были совсем другие цены. Но и на это у матери был ответ: если бы он, гаденыш Илья, поехал в Москву сразу после школы, как Никита, он бы устроился лучше и заработал на нормальную квартиру, а не на это зажопье у трассы.
– В Кузьминках парк, конечно, классный, – сказал Илья Никите примирительным тоном.
– Парк у нас чудесный. – Тот тут же его простил и оживился. – Можно ходить с палками – скандинавская ходьба. Можно йогой заниматься на берегу пруда. Один раз я делал практику в парке: когда лежал в шавасане, люди подумали, что мне стало плохо, и собрались вокруг.
– Я и йога? Не смеши. Сам в позе лотоса корячься.
– Падмасана она называется. Между прочим, идеальная поза для медитации.
– Ты думаешь, я запомню эти все твои индийские слова?
– Какой-то ты сегодня напряженный.
– Это ты какой-то угашенный об дерево. Сейчас зима. Все обледенело. В парке делать нечего.
– Но настанет лето.
– Откуда ты знаешь? Может, будет ядерная катастрофа? Или на нас сейчас с крыши обрушится кусок льда – и все, мы трупы?
– Действительно, нет оснований считать, что лето настанет. Даже тот факт, что лето настает каждый год, не дает гарантии, что оно наступит и в этом году. Но у меня есть вера. Этого достаточно.
– Любишь же ты вот это все.
Никита прервался на телефонный звонок. Чтоб Илья рабочие вопросы решал по воскресеньям?! Никита сжимает айфон так сильно, что белеют костяшки пальцев. Илья подумал, что у Никиты туннельный синдром, и перевел взгляд на собственную правую руку. Размял ее, хрустнул пальцами.
– Извини, отвлекли. Мне вернуться домой надо будет. Кофе выпьем и пойдем, окей?
Никита трудоголик и с тех пор, как стал тимлидом, пашет по ночам и выходным. Илья, пожалуй, тоже не лодырь, но привык работать в комфортном темпе. Илья себя жалел и никогда не перерабатывал. Зачем жопу рвать, думал он, меня и так мир не щадит, хотя бы сам себя пощажу. Заботу о себе он мыслил как сидение на мужских форумах; просматривание телеграм-каналов с интеллектуальными и не очень мемами; прогулки под постпанк в наушниках. А еще – шопинг в секондах и на маркетплейсах.
Подошла официантка, небрежно поставила на стол два капучино. Кофе из чашки Ильи расплескался, пролился на блюдце. Он взял салфетку и вытер донышко чашки, затем отпил из нее.
– Кофе – кал. Это не капучино, это говночино.
Никита попробовал свой.
– А у меня нормальный. Хочешь, поменяемся?
– Не, я просто сахару насыплю побольше.
– Белая смерть. – Никита предостерегающе сдвинул брови.
– Смерть везде, – скривился Илья. – Слушай, Никита. У меня важный вопрос. Я тут недавно прочитал статью, что в Германии шестьдесят пять процентов мужчин писают сидя. Там, говорят, в туалетах даже таблички есть, обязывающие мужчин писать сидя. А если поднимешь крышку, устройство, приделанное к унитазу, скомандует голосом Ангелы Меркель, чтобы ты срочно сел! Ты ж ездил в Германию. Это правда?
– Ха-ха-ха, вот это ты загнул! Про Ангелу Меркель – сильно. Ни разу не встречал. Но да, в некоторых туалетах действительно есть такие таблички.
– Вот! Большинство – шестьдесят пять процентов! – подавлено воинствующими феминистками. Писать стоя – это область, где мужчина всегда превосходил женщину.
– Почему это писать стоя лучше?
– Тебе серьезно нужно объяснить? Ну, во-первых, в женский туалет всегда очередь. Женщинам нужно куда больше времени, чтобы пописать. Во-вторых, мужчина, который писает сидя, если у него только не отказали почки, – униженный, подчиненный, забитый. Это не мужчина вообще.
– Если тебя это так волнует, то я писал стоя всегда. Но аккуратно, – хохотнул Никита.
– А че там еще есть, в Германии-то?
Илье действительно все это интересно, он, как в старой песенке группы «Комбинация», «простая русская девчонка, за границей сроду не была». Илья боялся, что ему не дадут визу: скажут, что рожей не вышел, или обзовут карликом. Хотя он неплохо знал английский, ему было стыдно за ужасный акцент. Он боялся, наконец, заблудиться в чужом городе. Он и в Москве-то мог заблудиться и всюду таскался за Никитой. Илья тайно радовался, что из-за ковида люди стали меньше путешествовать, и весь карантин чувствовал себя счастливым, даже несмотря на «рабский намордник»: он как бы стал не таким ущербным.
– Мне в Кельне понравилось больше всего. Кельнский собор – мощь. Он огромный, но не давящий, как собор Святого Вита в Праге. Место силы. Я в этом соборе прямо кожей ощущал величие человека, его попытки дотянуться до Бога. Если бы все храмы были такими, как Кельнский собор, то и все люди мира были бы верующими.
– У тебя Бог прям везде.
– Ну да, Он типа и так везде. А вовсе не смерть. Смерти нет.
Илья пропустил очередную «проповедь» мимо ушей.
– А еще где был?
– В Берлине, Мюнхене и так, в пригородах. Берлин не мое, слишком тусовочный, индустриальный, не та стихия. А Мюнхен просто очень консервативный. Скучно и дорого. Жизнь медленная, зато пробок вообще нет. По воскресеньям ничего не работает, но это во всех городах. И в кафе там, кстати, обслуживают куда хуже, чем здесь, так что радуйся и оставь даме чаевые