Можно, в принципе. Ежемесячный платеж составит сумму примерно одной добротной шмотки сегмента middle. Шмоток у него много, есть что носить. Год без новых покупок вполне можно продержаться. Он мечтал о скейтерских кедах Vans в коллаборации с Гошей Рубчинским, но хрен с ними, кеды – это уже давно роскошь, а не средство передвижения. Мать издевательски шутила над Ильей: «Если автобуса долго не будет, поедешь в школу на одиннадцатом номере, и только попробуй опоздать». Илья долго не понимал, что под одиннадцатым номером подразумевались ноги. Ну, типа одна нога как единица и вторая нога как единица. Когда в девять лет он наконец сказал: «Да ведь одиннадцатый здесь не останавливается?», она закатила глаза и сказала: «Дурачок ты совсем». Если ноги – это личный транспорт, то кроссовки – шикарный тюнинг?
Илья все детство проходил в страшных говнодавах с рынка – длинноносых, лакированных. На физру мать купила Илье китайские кроссовки, которые воняли сперва клеем, потом ногами. Один раз мать взяла ему такие же кроссовки, как у первого красавца класса Корсакова, и все подумали, что Илья его копирует. И говнодавы и кроссовки покупались ему на вырост, и во время игры в футбол, будь то школьный коридор или спортзал, они нередко слетали с ног. На носках говнодавов бонусом оставались глубокие уродливые заломы. У Ильи был тридцать девятый размер ноги – женский размер. С его ростом – немудрено, у высоких мужчин часто ноги как лыжи, ну а у него, соответственно, наоборот. Радовало только то, что уродливые вонючие башмаки к концу учебного года неизбежно разваливались, как и воспоминания Ильи о немногих счастливых днях детства.
Зато годами позже в их с матерью тесной прихожей, куда не проливалось ни капли солнечного света, новая обувь была навалена горой. Ньюбэлансы, найки, вансы. Илья сам оттирал их белую резиновую подошву стиральным порошком. У матери же все было аскетично: одни шлепки на лето, одни каблуки на работу, одни осенние сапоги, одни зимние – обе пары тоже на каблуках. Мать – еще из того поколения женщин, которые в любой ситуации и в любую погоду носят каблуки, потому что это «женственно» и «красота требует жертв», а потом мажут вздувшиеся вены на голенях гомеопатической мазью.
За эти залежи обуви мать Илью осуждала. Спотыкалась о разбросанные кеды, демонстративно распихивала их ногой. «Шмоточник вырос, как баба. Я тебя так не воспитывала. Зачем тебе десять пар кроссовок, когда достаточно одних? Сколько ты на них потратил?» Илья уже давно не оправдывался. Лишь огрызался: не считай мои деньги. Купил высокую полку для обуви, сам собрал (не с первого раза), расставил все свои пары, как на витрине. Вид прихожей сразу стал аккуратным, даже начал отдаленно напоминать страницу из каталога «Икеи». Мать вякнула, что полка слишком высокая и занимает слишком много места. Когда гора обуви – плохо, когда полка стоит – тоже плохо. Ничего нового, так всю жизнь.
– Не бери кредит, – сказал Никита. – Ни в коем случае. Самая плохая идея. Ну как мне тебя отвлечь? У тебя такое грустное лицо, что мне самому грустно. Давай займемся лучше тем, что ты любишь? Пойдем духи нюхать?
Духи были его страстью. В квартире, где вырос Илья, рядом с новой полкой для обуви стояло старое советское трюмо. В выдвижном ящике мать хранила спички и липкий валик для одежды, а за кривой дверцей лежали скомканные, пропахшие нафталином шарфики и шейные платочки. Илья ненавидел этот хлам, как и остальные вещи в квартире. Мать, хоть убей, не соглашалась на ремонт и новую мебель. Ее все устраивает, и она не видит смысла тратить столько денег.
– Мам, я сделаю. За свой счет.
– А жить во время ремонта где? Гостиницу ты мне тоже оплатишь? Или предлагаешь жить несколько месяцев среди коробок, в строительной пыли и с ободранными стенами?
– Давай оплачу гостиницу.
– Тебе лишь бы деньги потратить. Не могу смотреть на твое транжирство, мне просто неприятно. И нечего тут ухмыляться, бессовестный, выйди и дверь за собой закрой.
Ладно. Он подходит к трюмо и пропевает мысленно частушку из юмористического журнала «Красная бурда», который его отец выписывал по почте в девяностые: «Посмотрела я в трюмо на себя – какое чмо! А в трельяже (вид трюма) – сразу три таких же чма!» И карикатурно раскланивается перед своими тремя копиями в зеркале.
На столешнице – стеклянные флакончики с тяжелыми крышечками. Небольшая, но гордая коллекция. Илья окидывает ее вдумчивым взглядом, прежде чем выбрать, чем будет пахнуть сегодня. Он берет флакон и, не отводя глаз от своего отражения, создает в воздухе плотное ароматное облако. Затем отрешенно, словно отдавшись воле случая, шагает в это облако – и чувствует, как капли парфюма оседают на коже, одежде и редких русых волосах. Чувствует, как становится более собой, а затем – удовлетворение. В первый раз он понял, что презирает женщин, именно тогда, когда купил свой первый парфюм.
Больше всего на свете Илья боялся вонять. Некоторые парни в его вузе не заморачивались: ходили в нестираной одежде, с сальными волосами, с траурной каймой под ногтями, с дурным запахом изо рта. Таких парней окружающие считали неудачниками, девушки даже не разговаривали с ними. Страх принадлежать к маргинальной группе изгоев-нерях был невыносимым. Илья каждый день надевал свежую футболку, предварительно побрив подмышки и мощно залив их дезодорантом «Акс». Он, как и тысячи российских пацанов, верил яркой, креативной рекламе, обещавшей, что за ним будут табунами бегать девушки. На кликбейтном сайте, популярном в те годы, вышла статья на тему: «Как привлечь внимание женского пола», там писали, что девушек привлекают запахи дорогого одеколона и что мужчина должен пахнуть статусно. Илья оставил под статьей комментарий: «Пользуюсь Axe бабам вроде нравится». Ему ответил аноним: «Ахе – вонючая дешевка для нищебродов. Купи себе нормальный парфюм, чмо, иначе тебе никто не даст». Тогда Илья с первой зарплаты побежал в магазин, в который, как ему казалось раньше, ходят только женщины. Увидев девушку-консультантку с изящной шеей, обернутой газовым шарфиком, и умопомрачительным макияжем, он обомлел и пробормотал что-то типа «посоветуйте одеколон, я не разбираюсь». Девушка, снисходительно улыбнувшись аккуратно накрашенными губами, отвела его к стойке сразу у входа.
– Вот этот у нас хорошо берут.
Илья сконфузился, покраснел и уставился в пол.
– А-а-а, не хотите как все! – догадалась девушка. – Тогда давайте я вам покажу селективы.
Илья понятия не имел, что такое «селективы», но покорно поплелся вслед за консультанткой, которая, как бьюти-акула, уверенно лавировала между стендами с косметикой.
– Аромат – это альтер эго человека, которое говорит о нем без слов, поэтому к выбору парфюма нужно подойти ответственно. Вы такой молодец, что не хотите пахнуть как все! – защебетала фея красоты. – Сейчас мы вам подберем что-нибудь необычное. Хотите послушать аромат с нотками бензина и креозота?
– А что, так можно?
Девушка взяла бумажную полоску и попшикала на нее из красивого, под старину, флакончика. Если честно, духи пахли странно. На первый нюх показалось даже, что это резкая вонь, но хотелось принюхиваться дальше и открыть в этом запахе новые грани. Илья приложил блоттер к носу, втянул ноздрями и закрыл глаза. Включилась фантазия. Илья представил раскаленные на жаре железнодорожные рельсы и старый релейный завод. Он вспомнил свое детство, прогулки вдоль путей и понял: ему нужен аромат, подчеркивающий его уникальность. Сладкий попсовый запах, конечно, привлечет девушек, но быть собой куда важнее! Внезапно он обозлился на весь женский пол. Они все глупые. Они все падкие на «Диор саваж». Они не поймут аромата с креозотом, он покажется им неприятным и отталкивающим, как и сам Илья. Они не поймут его, Ильи, индивидуальность. Ну и пошли в жопу тогда! Женщины не нужны!
С тех пор Илья погрузился в изучение нишевого сегмента парфюмерии. Он читал про пирамиду аромата, про каждый компонент и, выписав себе список духов, которые потенциально могли ему понравиться, отправлялся в магазин. Тот, что был в родном городе, со временем перестал удовлетворять запросы Ильи: все из ассортимента он уже перенюхал, или, если выражаться на языке консультанток, «переслушал». Поэтому, оказавшись в столице, Илья сразу попросил Никиту сходить с ним в магазин нишевой парфюмерии. Все свои флаконы он, конечно, перевез в Москву, бережно обмотав каждый пузырчатой пленкой.
Вот и сейчас при мысли о духах Илья немного оживился.
– А пошли. Давно хочу, короче, заценить самый скандальный аромат в ольфакторном мире – духи с запахом немытых писек!
– В прямом смысле? – удивился Никита.
– Вот ты чем пользуешься?
– Не помню, «Диор», по-моему. Мне бывшая дарила на Двадцать третье февраля.
– «Диор саваж», поди.
– Он.
– Банальщина. Он же пахнет дорогой пеной для бритья. Ты хоть знаешь, какая там пирамида?
– В душе не ведаю, – улыбнулся друг. – Пахнет и пахнет, ничего, приятный.
– Эх ты. Это аромат абьюзеров. Он тебе не подходит.
– А какой мне подходит?
– Откуда я знаю? Надо идти и искать тот самый. Парфюмы какие только не бывают. Вот, например, существует аромат с запахом пота, крови и спермы.
– Будь я христианином, я бы сейчас перекрестился. Зачем такое выпускать? Кто это купит?
– Поверь, есть ценители. Я читал отзывы. Одни пишут, что это тот самый аромат немытых писек. Другие – что это запах разлагающегося трупа в цветах. А третьим – мое любимое – мерещится секс во время месячных. Вот у тебя был хоть раз секс во время месячных девушки?
– Какая гадость. Ты реально хочешь пахнуть так? Зачем тебе тогда вообще духи? Просто мыться перестань – тоже своего рода парфюм.
– Ты не понимаешь, это другое!
– Илья, я не хочу нюхать немытые письки!
– Ну давай просто заценим, это же прикол!
– Вот, и глаза загорелись. – Никита радуется. – Валим!
Они решили пройтись – тут пешком недалеко. Гламурный магаз нишевой парфюмерии, большая витрина с искусственными цветами – тут не встретишь тяжелый люксик: ни тебе «Том Фордов», ни «Диоров», ни всех задолбавшей «Императрицы», носить которую, считал искушенный парфманьяк Илья Чулочников, – признак дурного вкуса. Только нетривиальные сочетания мшистых пачули и ладана. Если твой запрос – «хочу такой парфюм, будто только вылез из могилы», то тебе точно сюда. Но, конечно, надо быть при деньгах.