В картине мира Никиты Бог был един – не важно, Кришна, Джа или Христос. Никита широко махал рукой и говорил, что у Бога множество имен, но все религии мира сводятся в конце концов к одному: к тому, что Бог есть любовь. В юности Никита интересовался разными религиями, читал многих философов, искал себя. Но потом он внезапно понял, что все эти философские идеи – просто слова, а религии – набор догматов и ритуалов. Это только идеи об истине, но не сама истина. Он решил, что хочет знать не о жизни, а саму жизнь. Духовные искания Никиты отражались в его взгляде – умном, сосредоточенном, отрешенном.
Никита был одержим идеей Бога и ее трансцендентальностью. Люди умеют любить, потому что в каждом из нас заложена божественная искра, говорил Никита. И это означает, что даже в самом отъявленном негодяе, даже в маньяке, была изначально когда-то способность любить. А еще это означает, что каждого человека уже по умолчанию любит его Творец, и поэтому никто не одинок.
«Никакого ада нет! Ну как же нет, когда ты живешь в аду! – громко провозглашает седобородый батюшка из видео. – Ну подойди к зеркалу, посмотри на свою мрачную рожу. Разве может венец творения, высшее создание Божие, иметь такую мрачную харю? Почему тебе все так плохо, если ты такой умный, такой прям весь свободный и сам все знаешь? Что ж у тебя такая рожа-то несчастная? Потому что ты в аду, сынок. В аду».
Чтобы спастись от этого ада, батюшка предлагал поверить в Бога. Но Илья, как ни хотел в Него поверить, не мог. Потому что если бы Бог был, то это был бы очень жестокий Бог. Который создал жестокий мир и вбросил туда Илью, чтобы посмеяться над ним и посмотреть, как он будет в нем выживать. Илья не верил тому, что говорил ему Никита. Если Бог и любит всех людей, то всех, кроме Ильи. Потому что Он заведомо создал его некрасивым, слабым, непригодным к отношениям, недостойным сочувствия и внимания. Он не дал ему ничего, а другим дал все. Признать, что Бог существует, означало для Ильи признать, что он чем-то Его прогневал, за что-то Им наказан, проклят Им с самого начала. Поэтому пусть вместо Бога лучше будет пустота. Плотная, густая пустота, которую можно потрогать. Пусть будет ад. К аду, наверное, можно привыкнуть.
Глава 7
Последний разговор с Никитой стал для Ильи переломным. Вроде и ничего особенного: банальная беседа за чашкой кофе двух слегка задолбавшихся от жизни мужиков на пороге тридцатилетия. Но при этом Илья озвучил то важное, назревшее, как гнойник, на теле их дружбы: Никита никогда не поймет его в силу своих привилегий, которых он, Илья, начисто лишен. А возможна ли дружба, если нет взаимопонимания? В переходе московского метро висела реклама, призывающая работать в Мосгортрансе – с улыбающимся машинистом и слоганом: «Нам с тобой по пути». Проходя мимо этого плаката, Илья каждый раз думал, что им с Никитой по пути, что они так много прошли вместе: ему повезло иметь рядом такого друга. Теперь же, увидев этот плакат, он ощутил тоску, какую ощущаешь, найдя в бабушкином комоде групповой снимок с чьим-то вырезанным лицом.
Но код сам себя не напишет. У «Зорро» был определенный плюс: компания помогла Илье выровнять его разболтанный режим. На новом месте не получалось работать по ночам, приходилось сидеть с десяти до восемнадцати и быть на связи с мерзкими, вечно бодренькими и фальшиво-позитивными коллегами. Хорошо хоть не было ежедневных созвонов, как на старом месте: вместо них – один большой созвон раз в неделю, на котором начальники отчитывались перед Большим Начальником Бобровым, а Илья просто номинально присутствовал с выключенной камерой.
Сейчас Илья сидел за ноутом и громко матерился. Причина его крайнего раздражения заключалась, конечно, в Боссе Лимонове – снова. Ранее Илья показал код на ревью – а когда только начинаешь работать в компании, каждая задрипанная лошадь докапывается до твоего кода. Все пишут бесчисленные комментарии, придираются к формулировкам, короче, придираются ради придирок. По факту – все сделано, все работает. Но Боссу Лимонову этого недостаточно. Ему, долбаному эстету, нужен красивый код. К маленькой задаче босс оставил двадцать три комментария – ничего про логику злосчастного кода, ничего по существу. Илья все проглотил и сделал, как его просили.
– Чего там у тебя? – поинтересовался Никита, заглядывая сквозь приоткрытую дверь. – Не матерись в моем доме, дорогой друг! Мат – это низкие вибрации и просто плохое воспитание!
Никита был опытным программистом, с чьим мнением Илья считался. Никита часто выступал на конференциях: по его словам, так он формировал «личный бренд». Илья всегда считал, что конференции – это максимально уныло. Докладчики рассказывают все или поверхностно, или со скучными ненужными подробностями – понять эти детали можно, только если трахался с ними сам. Илья не понимал, зачем слушать двухчасовой доклад, когда можно прочитать доходчивую техническую книжку. Курсы Илья тоже ненавидел. За свою жизнь он приобрел парочку курсов, но ни один не дослушал до конца, так как с первых минут лекций начинал отвлекаться на «Твиттер». Никита же был приглашенным спикером в одной из IT-школ и даже планировал вскоре запустить свою.
– Да вот, посмотри сам. По-твоему, это нормально?
Никита взглянул на экран.
– А что не так? Ну, комментарии, обычный рабочий момент.
– Их двадцать три. Это раз. Они все тупые. Это два.
– Нормальные комментарии. Точно не тупые.
– Ой, иди в жопу. Ты посмотри, каковы его претензии. Я ему тут не художник красивый код писать. Главное, чтоб работало.
– Никто не заставляет тебя быть художником. Хотя, несомненно, это творчество. И если ты будешь относиться к коду как к творчеству, тебе сразу станет легче. И, как пел великий Валерий Меладзе, время потечет рекой[5]. Ой, люблю эту песню. В этом мире ничего не вечно, бесконечна лишь моя жажда жить!
– Мощно же ты соскальзываешь с темы.
– А зачем продолжать разговор? Ты создаешь проблему на ровном месте.
– Нет. Я нормальный код написал. А босс – гнида, которому лишь бы дое… докопаться.
– Да где нормальный-то? Все через одно место. Ты хорошо продвинулся в карьере, но тебе еще расти и расти. Я пошел, у меня созвон. Удачи. – Никита удалился, мерзко усмехаясь себе под нос.
– Предатель! – Илья бросил Никите вслед грязный носок, но, конечно, не попал.
Илья чувствовал, что стал лишним в доме в Кузьминках. Будто он начал тяготить Никиту своим присутствием. После того разговора в кофейне тон Никиты с расслабленного и дружелюбного сменился внезапно на тот, который Илья не выносил: пассивно-агрессивный, а то и командный. Никита из просветленного чудака стал мутировать в сварливого мещанина. Он начал придираться к Илье по мелочам, речь шла о какой-то чудовищно банальной бытовухе. Эти претензии Илье казались глупыми, несущественными, высосанными из пальца – он бы точно никогда не стал ссориться из-за такого.
– Не мог бы ты сразу мыть свою кружку после кофе? Налет потом въедается, а мне эти кружки дороги, их делала моя подруга в керамической мастерской. Пожалуйста-спасибо! – язвительным тоном просил он – с деланой улыбкой, больше похожей на оскал.
Или вот еще, в другой день:
– Сколько можно тебе говорить, чтобы ты поправлял пакет, когда пихаешь туда мусор? Я вытаскиваю пакет из ведра, и все оказывается на полу! Почему я должен его собирать с пола руками? Ты что, не видишь, что пакет протек? Зачем ты выбросил туда остатки соевого соуса?
У Никиты был жесткий распорядок дня, состоящий из множества мелких ритуалов, которые соблюдать было просто необходимо, иначе – катастрофа. При этом для Никиты было важно оставаться «в потоке». Он говорил, что каждый человек – это уникальная энергия в космической симфонии и нельзя обрезать ветки дереву: оно мудро и само знает, куда расти. У Ильи от этих явных противоречий взрывался мозг.
Они договорились, что Никита выгуливает Гегеля по утрам, а Илья – по вечерам. Как-то раз, засидевшись в своей комнате, Илья не услышал поскуливания, а когда вспомнил, что пса нужно вывести в парк, тот уже сделал лужу под дверью.
– Бедный Геша! Это просто издевательство над животным! Что стоишь, вытирай теперь! И проси у собаки прощения, покажи ему, что ты перед ним виноват!
– Ник, извини, конечно, что забыл про пса, но становиться на колени перед ним я не буду. Не кажется ли тебе, что ты перегибаешь?
Никита шумно вдохнул и выдохнул:
– Ох, наверное, перегибаю. Извини, Илья. Ты ни при чем. На работе все сломалось. Эти дебилы мне ВСЕ сломали. Я их своими руками передушу!
Еще никогда Илья не видел Никиту таким взвинченным. Хотя Никита извинился, напряжение осталось – как туго натянутая нитка, которую хотелось разрезать ножницами.
Илья и сам тяготился присутствием Никиты. Он просыпался в шесть утра от настырных бормотаний: тот пел мантры. После пробуждения Илье хотелось пойти в туалет или на кухню за кофе или чаем, но Никита в большой комнате час делал йогу и не закрывал дверь. Илье казалось: если он увидит, как Никита корячится на коврике, стоя на руках, он как бы застанет друга за интимным занятием вроде натягивания штанов. Илью стал бесить Никитин щебет о духовности, карме, энергетическом потоке; вольное цитирование великих. Никитины «телеги» и раньше его раздражали, но если тогда можно было счесть их за милую чудаковатость, то сейчас это уже тянуло на навязчивый неадекват – ни хрена не мило. Никита постоянно говорил, что все зло от эго. Эго нужно непременно убивать. Сам он давно его усмирил и с доброй усмешкой смотрел на тех, у кого эго, особенно на Илью. При этом Илья видел, что Никита каждый день возвышал себя надо всеми.
В общем, случилось то, чего Илья опасался с первого дня: они надоели друг другу. В то же время каждый из них стал для другого единственным близким человеком. У них никого во всем мире больше не было.
Илье срочно требовался кто-то новый. Но где его, а лучше – ее взять?