– Прикалываешься?
– Чистая правда! Правильно говорить «Херота». В прошлом году даже поменяли на «Хорота», чтобы всяких там ассоциаций не было.
– Река Херота! Умираю! – Илья рассмеялся, и Женя засмеялась ему в ответ громко, по-ребячески. – Кстати, я ездил в Адлер с родаками, когда мне шесть лет было. Мы заболели там ротавирусом и всю неделю не вылезали из номера. Родаки друг друга чуть не поубивали.
– Это обязательная программа для туристов. Морские боги наказывают людишек дристоблевом!
Оказалось, Илья запамятовал, как идти от станции к своему ЖК. Летом здесь все выглядело иначе. Навигатор проложил путь через огромный песчаный пустырь, обнесенный с обеих сторон забором, – видимо, здесь тоже планировали стройку. Идти по густому тяжелому песку было трудно, к тому же палило яркое солнце. Ну и свидание, подумал Илья. Нормальные парочки сидят в ресторанах с вином, а они прутся в жару по песчаному карьеру на стройку.
– У тебя прикольный музыкальный вкус. А слушаешь Летова? – спросил Илья.
– Конечно. «ГрОб» – наше все!
– Короче, рассказываю прикол. В песне «Долгая счастливая жизнь» он поет: «По сугробам, по грязи, по земле». А мне слышалось: «По сугробам, по песи, по земле». Ну, типа песь – это место, где много песка. И вот мы сейчас забрели в ПЕСЬ. Это буквально она.
– Точно! А мне в этой песне слышалось: «Долгая счастливая жизнь… А ты не долгая, счастливая жизнь!»
Оба снова расхохотались. Женя достала из рюкзака бутылку воды, и в этот момент Илья действительно был готов на ней жениться – даже несмотря на то, что она отпила первой и оставила на горлышке жирный отпечаток блеска для губ.
– А ты кто по жизни? – спросил Илья, отпив большой глоток.
– Вот это вопросик. Как будто ты у меня сейчас мобилу отожмешь посреди этого пустыря. Но у меня есть ответ: я женщина! – сказала Женя гордо.
– Это понятно. Я имел в виду: учишься, работаешь?
– Не учусь и не работаю. А что? – В голосе Жени зазвучали нотки осторожности.
– Ну а чем занимаешься?
– Да что ты пристал! Я свободная художница. Занимаюсь вокалом, пишу книгу, немного в графическом редакторе балуюсь, учу японский в «Дуолинго», хожу в философский клуб. Я приехала с юга в театральный поступать, но не поступила. Буду в этом году снова пробовать. Знаешь ли, такое дело, что не всем с первого раза везет, и это нормально.
– Мой лучший друг мне точно так же говорил, когда я на коньках учился кататься. В школе еще.
– Вы до сих пор дружите?
– Да. Наверное… Я у него остановился, пока вот этот ЖК не достроят. Только в последнее время мы часто сремся. Он какой-то странный. Практически не спит, дом весь засрал, работает круглые сутки. Орет на меня все время, стал жутко психованным. Тяжело там с ним. Я поэтому сюда и поехал – узнаю хоть, когда заселение. Хочу уже съехать от него, сил нет. Больной ублюдок.
Илья делился с Женей осторожно, нерешительно, – так распускается почка на дереве весной. Он хотел ей доверять.
Женя задумчиво остановилась, выпустила руку Ильи и намотала оранжевую прядь на палец.
– А вдруг он правда болен и ему нужен психиатр?
– Да я сказал «больной» в переносном смысле. Не думаю, что он реально больной. Я сам пью ады из-за тревожки. А Никита всегда был самым расслабленным и уравновешенным челом, какого я только знал. Похоже, у него просто какая-то дерьмовая полоса в жизни началась, а я виноват.
– Ты разве не в курсе, что, если поведение резко меняется, это тревожный звоночек? Отведи его к психиатру срочно! Это же твой друг.
– Я не сторонник чуть что сразу бежать к психиатру и навешивать диагнозы. Это сейчас модно так. А мы, по-моему, друг другу просто надоели, и он бесится, потому что хочет, чтобы я скорее свалил.
Ох уж эти зумеры, ох уж эти снежинки. Чуть что – так сразу бедный травмированный котик с десятью психрасстройствами. Выгорание, депрессия, биполярочка, еще аутизм и СДВГ до кучи. А как насчет того, что у любого взрослого человека бывают нелучшие периоды в жизни? И, в конце концов, как она это себе представляет? Что Илья его за ручку возьмет и поведет к доброму доктору? Да, его – успешного состоятельного чела, который управляет большой командой?
Женя присела на бетонный блок, чтобы завязать шнурки. Илья заметил на ее ноге шрамы от порезов. Татуировка частично перекрывала белые рубцы, но они немного выходили за контур. На другой ноге, под шортами, тоже прятались порезы. Короткие, тонкие, но глубокие – их было очень много на маленьком участке кожи. Будто бы Женя истязала себя остервенело, но хладнокровно, нанося их один за другим.
Женя поняла, на что он смотрит, и ухмыльнулась.
– Что думаешь, я тебе тут про психиатра залечиваю? Сама знаю об этом не понаслышке.
– Да я понял уже, – сказал Илья.
– Ага. – Женя фыркнула. – А по мне видно, что я в дурке лежала?
– Ты немного безбашенная вроде бы. Но не до такой степени. Я бы не сказал.
– Я попала в дурку после того, как пыталась выпилиться. Когда я наконец осознала, что со мной случилось, немножко слетела с катушек.
– А что с тобой случилось?
– Меня изнасиловали.
– Сочувствую. Ну… и как там было, в дурке?
– Как в тюрьме. Мыла полы за сигарету. Но местами было даже весело: мы сочиняли новые слова, в шашки и лото играли с бабульками. Через две недели выпустили.
Илья не знал, что на это ответить, и не был уверен, что хочет вообще об этом говорить. Но Женя расценила его молчание как согласие выслушать ее дальше.
– Типа знаешь. Мне всего двадцать лет, а я повидала в жизни уже так много дерьма. Мать умерла, батя спился, в школе буллили, несчастная любовь. Первая попытка была еще в четырнадцать лет. Но знаешь что, вот весь этот дерьмовый опыт сделал меня мной. Все, кроме изнасилования. Оно отняло у меня то, что делало меня мной. Эту открытость миру и целостность. Я пишу об этом книгу. Такую, которая не щадит читателя. Ведь и меня никто не пощадил, ха-ха.
– Не так давно ведь было же это MeToo, и все писали.
– Вот-вот! И во время MeToo я читала все это и думала: как хорошо, что я никогда с этим не сталкивалась! Да и после того, как все случилось, я долгое время думала, что это был обычный секс, который мне не понравился. Который случайно зашел не туда. Во всех смыслах. Фьюить-ха!
– Жень, если тебе трудно об этом говорить, то, наверное, не рассказывай.
– Расскажу, конечно! Что, думаешь, я в короткой юбке была? Или пьяная? Этот парень не был маньяком из кустов. Он долго ухаживал за мной. Его мама – хозяйка цветочного магазина, поэтому на каждом свидании он дарил мне цветы. Когда я ложилась в больницу с почками, он приносил мне пиццу и шоколад «Риттер спорт». Он нравился моей бабушке, она говорила, что он галантный. Он пришел ко мне в гости, когда родителей не было, и мы стали смотреть мультсериал «Дарья». Этот чел был как две капли воды похож на Трента, Трент даже стоял у него на аватарке «ВКонтакте». Я тогда считала, что активное согласие убивает романтику. Так считали и все мои бойфренды. Мы никогда не говорили друг другу: «Давай займемся сексом». Кто-то из нас просто начинал приставать первым. Сначала сосались, потом в порыве страсти стаскивали друг с друга одежду, а потом все случалось. Так было и в тот раз. Мы отвлеклись от компа и начали целоваться. А потом он без предупреждения и без смазки засунул свой член мне в зад и не остановился, когда я заорала.
Женя произнесла еще много слов: о том о сем, об этом. Она говорила страстно и эмоционально, ее несло как диджея на радио в ночном эфире, когда эфир почти никто не слушает и можно нести какую угодно ахинею. Илья молча слушал и кивал, хотя уже давно потерял нить. Внутри него все было выстужено, словно подвержено шоковой заморозке. Он понимал одно: за коротенькую двадцатилетнюю Женину жизнь с ней случилось много пиздеца. Как-то даже слишком много пиздеца на одну девочку. Словно когда Бог отмерял людям их страдания в течение жизни, Он сделал неловкое движение локтем и из пакета со страданиями на Женю просыпалось слишком много. Илья не знал, как это комментировать. Он хотел было сказать: «Да-а-а, тяжелая у тебя была жизнь», но решил, что лучше промолчит, чем будет Капитаном Очевидностью.
По «песи» добрели до островка, где возвышался ЖК. Илья обнаружил, что в квартале открылась пекарня, аптека, цветочный и строительный магазины. Какая-то жизнь здесь уже была: гуляли женщины с колясками, качели облепили дети, возле подъездов курили строители. В управляющей компании Илье сказали, что заселение идет полным ходом, но в некоторых квартирах, конкретно в его доме, неправильно сделали ремонт и теперь все переделывают. Слезно обещали отправить СМС в течение месяца. Илья попросил показать ему квартиру – заявили, что это невозможно, но выдали фИ-код для вступления в домовой чат. Едва он присоединился туда, посыпались уведомления – оказывается, недовольных собственников, которым задерживали сдачу ключей, была целая толпа. Женя все это время ждала его в пекарне на первом этаже соседней новостройки, попивая холодный бамбл.
– Долго ты, – сказала она, хмурясь. Илья невольно вспомнил Лену в баре, ее требовательный тон и подумал, что сейчас Женя тоже скажет: «Какал, что ли». – Как дела с заселением?
– Морозят. – Илья махнул рукой. – Месяц еще ждать как минимум.
– Вот лучше бы реально морозили. В смысле все бы отдала, чтобы сейчас был мороз. Такая жара.
– Как твой кофе?
– Годится. От кофе там мало, конечно же. Жижа с соком. Зато двести рублей.
Пекарня пахла свежим ремонтом. Слегка влажный цементный запах, не самый аппетитный. На стене красовались большие холсты с фотографиями булочек и круассанов, которые, если присмотреться, состояли из пиксельных квадратиков. Жемчужного цвета стены были покрыты Эйфелевыми башнями и надписями I love coffee, на кассе стояла искусственная орхидея. Видимо, Женя успела съесть круассан – столик был в крошках. Илья хотел было тоже взять какую-нибудь булку на перекус, но понял, что от жары у него напрочь пропал аппетит. Женя тяжело вздохнула и допила свой бамбл: в стаканчике остался один лед. Она помешала его трубочкой – кубики застучали друг о друга, – а затем засосала сквозь нее воздух. Раздался свистяще-булькающий звук. Илья почувствовал легкое раздражение.