Его пристальный взгляд девушка считала как просьбу подойти.
– Вам повторить джин-тоник?
Илья вздохнул: а давайте. Он неотрывно смотрел, как она удаляется со стаканом, на дне которого затаилась пара капель – он пожертвовал ими ради того, чтобы подозвать ее. Илья неприкрыто пялился на жопу барменши. «Я сегодня именинник – мне можно», – подумал он. В это время Лена накатала простыню.
Елена 19:28
Илья, у меня в жизни такой пиздец.
Я каждый день рыдаю. Я, наверно, скоро к доктору пойду за адами, я просто не вывожу буквально
Петя настаивает, чтобы мы пошли на семейную терапию. Говорит, это последний шанс спасти наш брак. А я ничего не хочу спасать. Ну это все равно что труп пытаться реанимировать. Не хочу ничего вообще Ты такой нежный котик. Завидую всем твоим бывшим и грядущим. Пахнет от тебя классно, как вспомню, так мурашки, ахх Я не могу находиться дома. Дома плохо. Не могу это каменное лицо видеть. И жалко его безумно, и больно, и невыносимо. Мы с Петей друг друга просто не выносим. Все время как на пороховой бочке, в предчувствии скандала. Хочется сбежать.
Илья 19:36
Приезжай, я в бьаре
Елена 19:38
А где?
щас, минутку
И пропала из сети. Наверное, пошла уламывать своего додика, чтобы он ее отпустил, – придумывает, что соврать. Или планирует побег через окно по связанным простыням. Хочет проскользнуть мимо опостылевшего мужа незаметно, стать газом без цвета и запаха и просочиться за дверь, расщепиться на атомы, телепортироваться. Зачем люди женятся, если это потом оборачивается такими трудностями?
Илья всегда думал, что он точно не женится. В такого, как он, могла бы вцепиться какая-нибудь отчаявшаяся особа за тридцать, для которой это последний шанс выйти замуж. Жирная, горбунья или кривозубая: она бы очаровывала его готовкой и уборкой, потому что больше нечем, а выйдя замуж, забила бы на все это. Жили бы они с ней примерно как его родители. Хуже не придумаешь. Зачем люди женятся без любви, не лучше ли тогда всю жизнь быть одному? Вдруг подумалось: а вот если Лена уйдет от своего Пети к нему, он захочет с ней жить?
Елена 19:50
Ох
Илюша, не могу
Прости меня
Тут у Пети истерика опять, требует, чтобы я его с собой взяла. Он мне и так простить того похода в театр не может, когда я в три часа ночи домой вернулась (
Очень хочу к тебе, но никак (((
Илья заплетающимся языком попросил у секси-барменши счет. В барной карте было много интересных коктейлей, но он просто выжрал подряд три джин-тоника, словно какой-то консервативный бумер. Накидался как тварь – вот и весь день рождения.
Он понял, что Никита не поздравил его. Наверное, забыл, а сам Илья от неожиданности не напомнил. Только спустя много времени Илья догадался: у Никиты в больнице не было телефона с календарем – он просто не знал, какой сегодня день.
Спустя время Илья уже безошибочно нашел здание клиники первого эпизода. В нос ударил резкий запах хлорки и лекарств. Мерзкий коктейль, запах неблагополучия. Назвал дежурной медсестре фамилию пациента. Она сказала: ждите. Илья сел на белый металлический стул. Ранее тетя Люда его набрала, объяснила ситуацию: Никиту выписали, но его должен кто-то забрать. Может упасть давление от лекарств, не дай бог, и сам упадет где-нибудь.
Никита шел по коридору очень медленно. Шаркал синими резиновыми шлепанцами по полу, почти не отрывая ног. При этом он был в офисных шмотках – очевидно, в той одежде, в которой его привезли в больницу. Сказать, что Илья не узнал Никиту, было бы большим преувеличением: конечно же, он его узнал. Сказать, что это был не тот Никита, которого он помнил, а другой, тоже было бы преувеличением. Это был все тот же прежний Никита, только заросший, слегка располневший и неряшливо одетый.
– Как я выгляжу? Ужасно, да? – усмехнулся Никита. – У нас зеркал нет. От меня смердит еще, поди, как от собаки. Нам только раз в неделю разрешали мыться.
– Ничего. Побреем, причешем, приоденем. Дело пяти минут. Будешь как новенький.
– Голова кружится немного. Не могу поверить, что вышел отсюда. По ощущениям вечность. Я думал, меня здесь будут еще столько же держать.
– Мне сказали, двадцать один день. Три недели – это стандартно. До фига, конечно.
– У нас и по два месяца лежали.
На улице Илья вызвал такси.
– Ты как вообще, работать-то сможешь? Сколько времени будешь восстанавливаться?
Никита снова усмехнулся, скривив рот как от боли.
– Да что с тобой? Ты как мужик, который провалился в деревенский толчок: в зубах доска, в глазах тоска. Радуйся, выдыхай, все позади.
– Илья, да я реально в дерьме по уши. Нет у меня больше никакой работы.
– В смысле?
– В прямом. Я тебе расскажу сейчас, что я там устроил. Я сорвал штору в кабинете гендира, завернулся в нее, как в римскую тогу, и прошелся по главному офису конторы. Орал, что я великий, что вы, мол, все духовно до меня не доросли. Ты реально думаешь, что меня в этой конторе оставят?
Илья заржал в голос:
– Ну ты… Ну ты… Зелибоба! Как говорится, мем смешной, ситуация страшная.
Позже в Кузьминках, судя по воплю из ванной, тоже случилось страшное. Илья с псом Гешей наперегонки поспешили на помощь.
– Это капец, – сказал Никита, в одних трусах выходя из ванной. – Это конец всему. Семь кило за три недели. У меня лицо стало как по циркулю. И брюхо гигантское. Я похож на борова.
Илья перевел на него взгляд – не все так ужасно, но да, прежние аполлонические кубики пресса уже не просматривались.
– Ну поднабрал, но некритично. Как умудрился?
– Я по три тарелки перловки сметал. И хлеб с маслом. Ел все время, как хомяк. Единственная радость была там. И не двигался, только лежал.
– Ну сейчас снова двигаться начнешь. Пойдешь опять в зал – быстро все скинешь.
– Ты смеешься? Мне кажется, я сейчас и разговариваю-то с трудом. Языком еле ворочаю. У меня в больнице слюни все время текли. До пола прямо.
Никита натянул пижаму и лег на диван в своей комнате.
– Ты, Илья, молодец. Боялся, что приеду домой – а тут все напоминает о том дне. Но ты так чисто убрался. Приятно. Вообще не узнаю квартиру. Я тут так давно не был. Как будто все чужое. Спасибо, что позаботился о Геше. Чувствую себя полным мудаком.
– Все норм. Он тебя не забыл.
Судя по тому, что пес блаженно развалился под боком у хозяина и лизал ему руку, – точно не забыл и не обижался. И Илья не обижался. Никита сказал: даже вспоминать страшно, что он тогда наговорил. Илье тоже было страшно.
– Не вспоминай. Все норм, – повторил он. – Ладно, спи, Зелибоба.
Никита проспал до часу дня. Он вообще только ел и спал, спал и ел. Сочные стейки на тяжеленной ребристой сковороде и свежие овощи сменились эклерами из супермаркета. Никита съедал по три-четыре эклера зараз и с удовольствием облизывал пальцы. Запивал колой, кинув туда ломтик лимона. Этот гурманский жест Илью смешил и в то же время трогал. Изменившийся Никита ушел в тотальный энергосберегающий режим – но эта крошечная щепотка былого лоска посреди его оскотинивания напоминала о прошлом.
Никита не вылезал из пижамы: сегодня он пошел в ней в «Пятерочку», накинув сверху свое дорогое пальто и надев ботинки на босу ногу. Вернувшись из магазина, он бросил пальто на пуфик в прихожей и упал на диван с пакетом чипсов и шоколадным батончиком. Судя по звукам, доносящимся из его комнаты, Никита подсел на просмотр прохождений игр. Лучше бы сам играл – и то полезнее для мозга, думал Илья.
– Нормальная у тебя диета. Прямо мой рай в восьмом классе. А в восьмом классе, если ты помнишь, я был жирным. Я твое пальто на крючок повесил.
– Ой, я опять повесить забыл, – сказал Никита, и Илье в его голосе почудилась деланая беспечность. – Спасибки. И ничего ты не был жирным. Так, детские припухлости.
– Когда пойдешь в зал?
– Я не пойду. Меня тренер зачмырит. Я сейчас реально жирный. И тренер мне так и скажет: какой ты жирный, Никита, стал, весь прогресс насмарку. Похудею сперва, потом пойду.
– Да-а-а, я вижу, ты прям все делаешь, чтобы похудеть.
– Ну, не все же сразу. Я в больнице так по чипсикам изголодался. Мне каждую ночь снилось, как я чипсы ем, прямо кошмарно их хотелось. Хочу наесться впрок, чтобы надоели, а потом начну худеть.
Никита зевнул. Илья сидел рядом на краю дивана, отодвинув край простыни – постельное белье он сменил, еще когда Никита был в больнице, и с тех пор тот на нем так и спал. Под простыней снова обнаружились крошки от чипсов. Илья смахнул их на пол.
– Илья, главное, что я сейчас здоров.
– Это ты-то здоров?
– Ну да. Голова внутри такая ясная-ясная. Будто уборщица туда пробралась и хорошо-хорошо все помыла. Ни пылинки, ни волосинки.
У Ильи было впечатление, что эта уборщица вместе с пылью головы стерла и Никитину личность. Однажды, когда Илье было лет четырнадцать, мать затеяла в доме генеральную уборку. Это было событие: она сильно уставала и убиралась редко. Тогда они с Ильей мобилизовали силы на разбор антресолей и дальних углов ящиков. Достали даже канцелярию: проверили, какие ручки пишут, какие нет, наточили все карандаши. Мать попросила Илью сходить до хозмага и купить лампочки. Хозмаг находился метрах в двухстах. Илья сходил, на обратном пути зашел в ларек и взял себе пакет сухариков. А когда вернулся, обнаружил, что мама разобрала ящик под его кроватью.
Это был винтаж СССР, как сейчас указывают в описании подобных товаров на «Авито». Бело-рыжий плюшевый кот с круглыми зелеными глазами и крохотным язычком из розового бархата. Он был с Ильей с трех лет, кажется, с ним играла еще бабушка. Подросший Илья сунул его в коробку, задвинул под кровать – и позабыл о нем. Но сейчас, во время уборки, вспомнил. Ценность советского плюшевого кота на личном аукционе Ильи резко возросла после смерти бабушки.
В ответ на возмущение Ильи мать уперла руки в боки – угрожающая стойка, предвещающая большой скандал.