Женя. Что ты такое пишешь? Ведь все было совсем не так. Ведь я нравился тебе, нравился по-настоящему, мы ловили кайф друг от друга, а ты говоришь про какие-то красные флаги. Ты ведь сама напросилась на стройку в Лохово. Разве ты не помнишь, как хотела сфотать табличку на станции? А теперь говоришь, что я тебя туда затащил и тебе не нравилось ни секунды. Как ты можешь говорить, что мои убеждения повлекли за собой смерть Никиты? Ты его не знала, ты его никогда не видела. Женя, я бы ни за что не написал твоей бабушке, не причинил бы тебе вреда. Мне было так больно, я лишь хотел поделиться с тобой своей болью, чтобы ты поняла, каково мне. Чтобы ты хоть на миг поняла, что такое быть несчастным, отвергнутым всеми, одиноким мужчиной, которого довели до отчаянного шага. Потому что ни одна живая душа не может понять.
Никита. Давай отмотаем немного назад. Знаешь, может, ты все-таки не будешь бросать таблетки? Я записал тебя к хорошему частному психиатру, специально пробил по отзывам лучшую клинику доказательной медицины. Давай все сделаем грамотно. С психическим здоровьем шутить нельзя. Ты был не в себе, но тебя и после нельзя было назвать здоровым. Когда ты бросил эти сраные таблетки, ты стал возвращаться, и я почувствовал, что ты прежний, со своими мутными идеями и эзотерическими телегами, со своей йогой и медитациями – тот, к которому я привык. Откуда я мог знать, что именно это было безумием? Как я мог предугадать? Ты шизанутый на всю голову, блин.
Лена. Что за херня происходила между нами? Ты сука, стерва, но я тебя любил. Или думал, что любил? Что тут скажешь. Ты кровопийца, кровавая барыня, принимаешь ванны из крови девственников. Ведь я разменная монета в твоих играх, да? Ты все еще любишь Петю. Ты злишься на него за то, что он к тебе охладел, и злишься на меня за то, что я не так хорош, как твой муж. Ты втянула меня в треугольник и из-за чувства вины злишься на меня сильнее всего. Лена, разве можно так с мужчинами? Разве можно так с людьми?
Шея и плечи задеревенели, налились тяжестью и спазмами. Очень захотелось, чтобы кто-нибудь размял спину. Илье казалось, что он теперь абсолютно невидим для других, будто давно умер и стал призраком. Если кто-нибудь не прикоснется к нему, Илья не поверит, что он реальный человек. Илья вытащил затекшую руку из-под себя, с большим усилием дотянулся до телефона рядом, открыл карты и стал гуглить массажные салоны. Ближайший обнаружился совсем недалеко, в поселке на соседней станции. Илья глянул прайс – классический массаж стоил четыре тысячи рублей. «Ну его в зад», – подумал Илья, и телефон выпал из рук на матрас.
В понедельник после коллективного зума Босс Лимонов назначил Илье личный созвон. Общался Лимонов еще более сухо, чем обычно, и, как показалось Илье, раздражительно. Он сказал: «Илья, к тебе есть разговор, в три сможем созвониться?» Илья вспомнил древнюю шутку Задорнова: «Начальник сказал: а вас, Козлов, я попрошу остаться. Остались все». Когда тебя ждет кровавая бойня, остаются только хиханьки да хаханьки. Наверное, это та рекрутерша, которая написала в «Твиттере», что знает Илью, достучалась до руководства «Зорро». Или не она. Кто угодно мог это сделать.
В три было уже совсем темно. От окон веяло холодом, но батареи жарили вовсю. Воздух в студии был таким сухим, что царапал легкие: хотелось вылить на себя бутылку подсолнечного масла. Снег то падал, то таял. Во дворе ЖК «Новое Лохово» была гололедица и черный мокрый асфальт. Под окнами торчал мрачный, как фигура чумного доктора, остов новогодней елки.
Босс Лимонов сказал:
– Илья, привет, меня слышно?
Илья слышал его прекрасно, но внутренне уже оглох от ужаса.
– Привет, Алексей, да.
– Наверное, ты догадываешься, какой будет тема нашего разговора.
В легких стало тесно. Всего воздуха на Земле Илье сейчас мало, но надышаться перед смертью невозможно.
– Не совсем догадываюсь.
– Я звоню по итогам твоего года в компании. Готов?
Ревью совсем вылетело из головы. Илья работал в «Зорро» ровно год, и теперь пришло время подвести итоги его работы. То есть из-за Жени его не уволят, по крайней мере, сейчас.
– Надеюсь услышать отличные новости, – сказал Илья наигранным деловым тоном.
– Хорошая шутка, – сказал Босс Лимонов. – Илья, расскажи, как твои ощущения от работы? Тебе вообще нравится у нас в «Зорро»? Как тебе команда?
«Хорошая шутка», – хотел сказать Илья.
– Мне все нравится, всем доволен.
– Мы бы хотели отметить твои достижения. Конечно же, вся команда не может отрицать, что у тебя глубокие технические знания. Например, ты один умеешь оптимизировать запросы в базу данных. Также руководство отметило не менее глубокие знания языка.
– Это круто слышать, спасибо.
– Но есть и некоторые нарекания. Во-первых, за последние два месяца у тебя упало число коммитов.
Илья молча кивнул в камеру, но взбесился. Они тут что, коммиты[16] считают? Будут каждую строчку кода за мной подбирать? Да тут кто угодно взбесится. Если бы ему, Илье, платили, как Маяковскому, за каждую строчку, он бы код писал тоже в столбик. Илье вспомнилось, как начальник потребовал от него «красивый код» и закидал дебильными правками. Есть категория людей в айти, которые пафосно заявляют, что писать код – это все равно что писать поэзию. Есть целая секта программистов, которая поклоняется «красивому коду»; а что в их представлении тогда «некрасивый код»? Наверное, код, который читается как проза. Илья ненавидел подобные сравнения: если программирование – литература, тогда он – литературный негр. Но у многих апологетов «красивого кода» были виллы на Бали и блоги на сотни тысяч подписчиков: фанаты покупали у них коучинг и авторские курсы. А Илью никто не знал, кроме его команды и сорока пяти бывших подписчиков в «Твиттере». Интересно, как там Хантер? Конечно же, процветает, как и всегда, пока он, Илья, лежит целыми днями, как выпотрошенный труп, и выслушивает унижения на ревью.
– Во-вторых, – продолжил Лимонов. – Некоторые сотрудники отметили, что у тебя достаточно токсичный стиль коммуникации.
Конечно же, ебучий Вундеркинд настучал. Больше некому. Больше Илья ни с кем из команды и не бодался. Он как-то раз прокомментировал работу Вундеркинда, оставил замечания чисто по делу, а тот устроил истерику в ответ: «Ты вообще умеешь без токса общаться?» Интересно, что ты имел в виду, хотел спросить Илья, типа я не расставил эмодзи в конце каждого предложения? Зумеры сейчас даже точку воспринимают как прямую агрессию.
– Мы решили направить тебя на внутрикорпоративный тренинг «Этика общения» и «Командный дух». Но хотя… Илья, давай начистоту?
– Конечно.
«Понеслось говно по трубам», – подумал Илья.
– Я как руководитель хорошо умею замечать сильные и слабые стороны каждого сотрудника в коллективе. Ты отличный программист. Но, на мой взгляд, есть две вещи, которые тебе мешают. Первая – это некоторые проблемы с софт скиллс.
– У нас было небольшое недопонимание с Сашей Денисовым, я извинился.
– Это ваши проблемы, решайте их между собой. А второе – мне кажется, ты недостаточно мотивирован. Твоя итоговая оценка на ревью – «немного ниже ожиданий».
На этом моменте Илья понимает, что премию не дадут.
– Надеюсь, в следующем году можно будет рассчитывать на что-то получше. У тебя есть вопросы?
Рассчитывать, конечно, можно. Но если получить два года подряд оценку «ниже ожиданий», – это повод для увольнения. Еще и направили на унизительный тренинг, где будут учить лизать жопы коллегам, – это они называют «софт скиллс». Дорогой уважаемый Вундеркинд, вы такой молодой и дерзкий, не то что я, старый злобный пердун, у которого вся жизнь позади. Саше Денисову всего восемнадцать, а он уже работает в одной из топовых компаний, куда все хотят. Илье в его восемнадцать такое и не снилось. Что неудивительно: Саша Денисов учится в ВШЭ, куда поступил по результатам олимпиады, а Илья окончил Институт слизистого гноя. Сашу Денисова ожидает головокружительная карьера: он получил высшую оценку на ревью и стал мидл-разработчиком – к этой должности Илья шел целых три года. Саша Денисов обласкан начальством и судьбой. А Илья – обосран. Он обосранный герой на тропе войны с несправедливой системой, которая таких, как Илья, – мрачных одиночек, норовит стереть в порошок. Его личный сорт антиутопии.
– Алексей, нет вопросов. Что ж, постараюсь решить свои проблемы, подтянуть слабые стороны, улучшить сильные…
Боже, какой бред я только что проблеял, подумал Илья. Как вообще мой рот может исторгать настолько тупые формальные речи. В мозгах будто игрушечная обезьяна лупит в тарелки и играет музычка из цирка. Лучше бы реально работал в цирке клоуном. Веселил бы и радовал детишек, святая, благородная профессия, а не вот это все.
– Что ж, Илья, рады, что ты с нами! Удачи!
Босс отключился. Илья сидел еще пару минут перед ноутом, глядя на пустое окно зума. Потом достал телефон и зашел в «Инстаграм»[17]. Лена стоит у огромного, сияющего сотнями лампочек елочного шара на Театральной площади. В руках у нее красный картонный стаканчик с глинтвейном, а за спиной нависает фигура Петра в синем пуховике с капюшоном. Он напоминает что-то среднее между царем и поросенком. Илья пролистывает карусель: вот их губы соединяются в поцелуе на фоне украшенной елки, а вот они фотографируются в зеркале в театре. Праздничное платье в фиолетовых пайетках, черные шерстяные колготки и коричневые зимние сапоги. Какой лютый колхоз, подумал Илья. И следом: увольняюсь из этой сраной помойки.
Таким образом, увольнение, которого он ждал, все же наступило. Осуществить свой страх, прежде чем он сбылся сам, не так боязно. Илья еще в пятом классе понял, что ожидание наказания гораздо страшнее самого наказания. Сам Альфред Хичкок это когда-то понял и использовал такую вещь, как саспенс в кино. Как его накажут на этот раз? Оставят без ужина (самое плевое), лишат карманных денег (плохо, но терпимо) или отрубят доступ к интернету (ужасно)? Но самым ужасным было лицо исполнителя наказания – матери. Отец играл роль «хорошего полицейского», однако, по мнению бывшей жены, толку от него не было никакого: «А тебя сюда не звали, явился тут воду баламутить, что мужчины вообще понимают в воспитании детей». Лицо матер